Смысл жизни

Через час Хайнерт попрощался и быстро покинул казино. Я тоже вышла из «Дойчес хаус».

Дома написала донесение. Умоляла только об одном — Хайнерт не должен остаться в живых. Через дворы и огороды добралась до кладбища. Связной сразу же пошел в лес…

— Так это вы тогда?.. — прервал я ее признания.

— Да, я… Вы знаете итог операции. Партизаны отбили узников. Хайнерт, тяжело раненный, умер по пути в госпиталь. Весть об этом молниеносно разнеслась по городу. «Где твой любовник?.. — издевались надо мной на улице. — Погибнешь так же, как и он, подожди только!» — бросали мне угрозы. От партизан я получила благодарность…

Некоторое время я работала в управлении снабжения вермахта. Вы знаете, что в 1943 году в моем городе сгорели военные склады?..

Я кивнул головой.

— Я там работала и искала случая, чтобы выполнить приказ движения Сопротивления. Наконец обдумала план. К месту работы я скрыто пронесла бензин, свечу, тарелку, тряпки. Иногда мне надо было работать до вечера, а иногда и вечерами. Представился идеальный случай. Однажды вечером я пробралась на чердак, к которому у меня был подобран ключ, налила бензин в тарелку, поставила на ней зажженную свечу, полоски тряпок растянула на досках…

Пожар начался на следующий день утром. Строения складов пылали как факелы. Гестапо и абвер начали расследование. Я была вне подозрений. Меня даже не допрашивали…

Так я вела двойную жизнь. Иногда ночью в своей комнате рыдала часами. Во время бессонницы читала, много курила. Пила крепкий кофе. Похудела и стала очень нервной… А днем опять была немкой. Ходила в немецкие магазины, кафе, читала немецкие газеты, дружила только с немцами…

Во мне рос бунт против того, чем я занималась. Я не боялась опасности, даже смерти. Нет, это меня не пугало.

Каждая редкая встреча с Людвиком, которого в лесу называли Завишей, была счастьем, а вместе с тем и трагедией. Людвик уверял, что все это нужно для нашей Родины и если я еще продержусь месяц-два, то меня возьмут в отряд.

Я отдавала себе отчет в том, какую ценность представляют для партизан мои сведения, бланки документов с печатями, которые я доставала. Я полагала, что когда-нибудь, после войны, люди поймут смысл моей двойной игры. Нет, о наградах, почестях, орденах я не думала. И пожалуй, немногие из борцов думали тогда об этом. Я выполняла свой долг перед Родиной так, как это делали тысячи…

Первую «награду» я получила в ноябре 1943 года.

Ранний ноябрьский вечер. Я задержалась на работе и возвращалась домой позже обычного. Случайно встретила знакомого немецкого офицера. Он предложил проводить меня до дому. Мы шли, разговаривали. Он приглашал меня на прощальный вечер в казино, так как его полк отправлялся на фронт. Мы свернули на улицу, ведущую к моему дому. Из развалин каменного здания, разрушенного бомбой, навстречу вышли двое мужчин. Дальше я запомнила только вспышки от выстрелов, тупые удары в правый бок, пронизывающую боль, темноту… В сознание пришла только в госпитале…

Она подняла рукав блузки и показала длинный, рваный шрам на предплечье.

— Кроме того, прострел правого легкого. Сопровождавший меня офицер был убит на месте. Покушавшиеся, впрочем, интересовались мной, а не им…

В больнице в Белостоке я пролежала два месяца. Никто меня не посещал. Чувствовала себя одинокой, брошенной, никому не нужной, окруженной чужими людьми — немцами. Они мне сочувствовали, и это было самым прискорбным. Кажется, во время операции, в горячке я звала Людвика, молила о спасении…

Раны заживали, но терзания мои не кончались. Гестапо вело расследование. Десятки раз спрашивали меня, кого я подозреваю. Они хотели отомстить и искали виновных.

После госпиталя я осталась в Белостоке. Таков был приказ германских властей и такое же распоряжение поступило из леса. Я должна была продолжать свою игру. Мне предоставили работу в одном из гитлеровских бюро. Связь с Людвиком временно была прекращена. Он узнал о покушении на меня. Наверняка это было делом рук каких-то непрофессионалов, иначе я не осталась бы в живых…

Связь с отрядом я поддерживала через тайник в условленном месте. От меня требовали разведывательных данных об агентах гестапо, о Кохе, на которого замышлялось покушение. Просили достать как можно больше различных бланков документов. Постепенно я сживалась с новым городом, завязала новые знакомства.

Я установила, что на Варшавской улице находится отдел «Н», то есть местопребывание разведотдела Белостокского округа гестапо. На этом доме я сосредоточила свое внимание. Старалась прежде всего установить знакомства с сотрудниками этого отдела. Однажды, как бы случайно, я встретила на улице обер-лейтенанта СС, переводчика и сотрудника отдела «Н» Альберта Егера, с которым познакомилась когда-то еще в своем родном городе благодаря Хайнерту. Он был в обществе Гольдамера, также обер-лейтенанта СС, работавшего в том же отделе.

Егер обрадовался встрече. Мы пошли в гостиницу Ритца выпить кофе и коньяку. Я знала, что нравлюсь обоим гестаповцам и отдавала себе отчет в том, что благодаря этому знакомству налажу связь с отделом «Н» гестапо, так называемой «фирмой Стахов», и смогу получать ценную информацию. Понимала, что из этого лабиринта можно и не найти пути назад. Я проявляла к новым поклонникам одинаковую «симпатию» и старалась в большинстве случаев встречаться втроем. Они оба хорошо владели польским и русским языками, встречались со своими агентами и легко переводили их донесения. Однако в наших беседах они очень редко затрагивали служебные вопросы. Я была терпелива и ждала случая. Он подвернулся совершенно неожиданно.

Однажды мне предложили работать переводчицей в их отделе. Учли, что я была хорошей знакомой Хайнерта, что на меня было совершено покушение, что я была тяжело ранена. Это, видимо, развеяло все подозрения…

Этой работы я боялась. Мне предстояло войти в самое логово вражеской разведки, работать среди людей, для которых изощренные разведывательные операции были делом повседневным. А я не была профессионалом…

Я ответила, что подумаю, и тянула с принятием решения. Сразу же сообщила в лес и ждала оттуда указаний. Ответ пришел скоро. Мне рекомендовали принять предложение без колебаний. Изменялась только система связи. Таким образом, я стала переводчицей в отделе «Н» Белостокского гестапо. Я получила доступ к секретам, о каких никогда и не могла мечтать, Моя работа состояла прежде всего в переводе донесений секретных агентов, а поэтому я их теперь могла назвать. Я знала предателей… За каждым переводимым донесением скрывались преступления, смерть, кровь…

Когда я работала в родном городе, партизаны требовали, чтобы я узнала фамилию предателя, который выдал в руки гестапо почти всю нашу организацию. Это было делом нелегким, и тогда я этого приказа не выполнила. Здесь — в отделе «Н» — я наткнулась на документы по этому делу. Агент, по кличке Гай, который раскрыл нашу конспиративную организацию, имел свой номер. Никто из наших не подозревал, что этот человек — предатель. Я сразу же сообщила в лес. Через две недели он уже был мертв…

Работая в отделе «Н», я особенно опасалась одного человека. Это был майор СС, начальник отдела Альфонс Шмидт. Офицеры отдела относились к нему просто с благоговением. Восхищались его талантом, опытом. Иногда он приходил ко мне в комнату, когда я переводила донесения, садился и молча, часами присматривался к моей работе. Потом задавал различные вопросы о моем прошлом, о жизненных планах, о знакомых. Ответы выслушивал внимательно, сверля меня взглядом. Вы можете себе представить, как чувствует себя подпольщик в такие моменты? Кажется, что это уже разоблачение, что тебя раскрыли…

Не буду вспоминать, о скольких агентах я передала донесения в лес, сколько их было ликвидировано, сколько человек вовремя было предупреждено и осталось в живых.

Весной 1944 года одно событие чуть не окончилось для меня трагически. Я была на ужине в гостинице Ритца вместе с Егером и Гольдамером. К нам подсели гестаповцы Густав Фридель — обер-лейтенант СС, начальник секции IV-B и его заместитель — лейтенант СС Готхард Кляйн. На последнего, известного пьяницу и развратника, я не обращала внимания. Зато Фриделем очень интересовались в лесу, а следовательно, и я. Он был хорошо известен как ярый убийца. Это был омерзительный тип. Оба гестаповца знали меня, и поэтому беседа на некоторые служебные темы велась без недомолвок. Вдруг Фридель спросил Егера и Гольдамера, не хотят ли они сопровождать его через два дня в служебной поездке на автомобиле в Замбрув и Ломжу.