Смысл жизни

Наконец в сумерках перед ними показалась деревня. Они приблизились к ней со стороны поля и остановились под вербой около пруда.

— Винтовка наготове?

— Да.

— Гранаты переложи в правый карман, а пистолет засунь за пояс. Помнишь, как договаривались? Пять минут — еду в мешок, и снова в лес. Сейчас здесь слишком много шпиков.

Они вошли в деревню. Приблизились к своему дому. Некоторое время прислушивались, затем осторожно вошли в него. Мать бросилась обнимать сыновей, целовать их вспотевшие, заросшие, худые лица. Партизаны обняли отца, брата и сестренку и, обессилевшие, свалились на скамейку.

— Лясковских сегодня забрали… — сказал отец. — В Вульке сегодня был бой. Недавно арестовали Язевских, Станьковых и Яниковых… и уже расстреляли… Такие-то у нас новости… А как дела у вас?..

— Трудно, отец. Не будем говорить об этом в сочельник. Осталось уже недолго. Наступит весна, и конец…

Им тяжело было расставаться с домашним теплом и самыми дорогими людьми, Роман поднялся со скамейки первым, поцеловал брата, сестру и сказал:

— Ну, нам пора…

В школьном здании, окруженном колючей проволокой и блиндажами, за длинными столами, которые ломились под тяжестью закусок и напитков, привезенных почти со всех складов и погребов Европы, подвыпившие эсэсовцы горланили песни. Они провозглашали тосты за фюрера, за скорую победу, за завоевание мира. В пьяном угаре хвастались зверствами, поджогами, насилиями, совершенными на белостокской земле.

Внезапно их бахвальство было прервано резким окриком. В помещение вошел оберштурмфюрер СС Цандер и приказал:

— Второй и пятый взводы — по машинам!

— Что случилось? — спросил унтерштурмфюрер Флике.

— Получено сообщение из Ольшинки. Там появились партизаны.

— Успеем?

— Наверняка. Наш агент сообщил, что партизаны в деревне. Он уже давно следит за этим домом, а сегодня особенно внимательно: ведь сочельник.

— Быстрее, быстрее! — покрикивал Цандер на эсэсовцев.

Они хватали оружие и шинели, наручники и ремни. Во дворе завывали моторы машин, лаяли собаки, сдерживаемые на поводках.

— Товарищ командир, прибыл связной от польских партизан из самой Вульки, — доложил часовой.

— Давайте его быстрей сюда.

Через проход в землянку протиснулся измученный трудной дорогой, оборванный мужчина.

— Товарищ капитан, плохие новости. Сегодня в Вульке гитлеровцы столкнулись с нашими партизанами. Имеются жертвы с обеих сторон. Немцы вывезли из деревни всех мужчин…

— Что ты говоришь? А как эсэсовцы в Августове?

— Я наблюдал за ними целый день. Необычное движение. К вечеру они собрали все команды. У них елка, и сейчас с самого вечера идет пьянка. Паляч сообщил…

— Мишка! — крикнул командир отряда. — Готовь людей! Выступает весь отряд. Сможешь без риска проводить нас до шоссе Августов — Гродно? — спросил он связного.

— Так точно!

— Ваши поддержат?

— Наверняка.

— Покажем фрицам елку! Пошли! — бросил на ходу командир, проверяя оружие. — Ты пойдешь впереди, — кивнул он Мишке, — со связным. Остальное — как договорились…

Партизаны группами исчезали в лесной чащобе.

Одна часть гитлеровцев быстро отрезала отход к лесу, а другая — притаилась на поле. Деревня оказалась окруженной. Эсэсовцы держали собак на короткой привязи, чтобы они своим лаем не выдали засаду. Оберштурмфюрер Цандер и группа эсэсовцев приблизились к деревне. Они приостановились, услышав где-то вдали раздававшееся из затемненного окна пение, слов они не понимали.

Цандер показал, где установить пулеметы. Эсэсовцы подползли к избе, из которой доносились обрывки разговора. Цандер всматривался в постройки — обстановка совпадала с описанием агента.

Неожиданно со стороны леса загремели выстрелы, послышались крики, и в небо взвились ракеты. Цандер и его группа окружили постройки и избу. Оттуда послышался шум. Цандер швырнул одну гранату в окно, другую в дверь. Из дома открыли стрельбу.

— Роман — в окно и за деревню! В лес не беги! В поле!.. — крикнул кто-то.

Темный силуэт мелькнул между колодцем и хлевом. Автоматная очередь скосила его.

Эсэсовцы вновь бросились к избе и снова отпрянули под автоматным огнем и разрывами гранат. Цандер кричал эсэсовцам, что надо взять партизан живыми. Но среди фашистов не находилось никого, кто бы отважился броситься в дом. Партизан взобрался на чердак. Вскоре, однако, крыша запылала, и изба сотряслась от новых разрывов гранат.

Партизан сменил диск в автомате, раздвинул солому в крыше, осмотрелся и спрыгнул в снег. К нему бросились трое эсэсовцев. Он прижал их к земле автоматной очередью. Пробежал еще несколько шагов. Строения были уже позади. Партизан приближался к пруду и вдруг упал.

Он продолжал отстреливаться, пока не кончились патроны. Видя, как приближаются враги, партизан выхватил из-за пазухи гранату и, прижав ее к груди, крикнул:

— Да здравствует Польша!..

Гитлеровцы тащили по снегу к машине босого окровавленного человека. Это был Тыльвицкий — отец партизан. Мать и дети, раненные, уже не смогли выбраться из избы, которую все больше охватывали языки пламени.

— Две машины с эсэсовцами направились в сторону Липска, — доложил командиру связной разведывательной группы. — И польский отряд уже в пути…

Из темноты показался силуэт мужчины, одетого в польскую военную шинель.

— Здравствуйте, капитан Соколов! Мы успели присоединиться к вам, — сказал Лесной.

— Хорошо! Остановить отряд! — крикнул Соколов Мишке. Подождем их возвращения здесь.

Соколов вытащил карту. Вместе с Лесным они минуту внимательно разглядывали ее и сошлись на том, что место у мостика в этом молодом леске самое подходящее. Послышались команды, партизаны продвигались теперь весьма осторожно, потому что шоссе было совсем близко…

Залегли цепью в кустах на снегу. Ночь казалась на редкость холодной и долгой. Не раз ветер приносил далекое эхо выстрелов, взрывов гранат. Где-то далеко небо озарилось заревом пожара.

— Похоже, что в Ольшинке… — прошептал Лесной Соколову. — Туда ушли сегодня двое моих людей. Неужели нарвались?.. Да, точно, горит в Ольшинке. — Лесной не отрывал взгляда от зарева.

— Но как они могли попасться? — спросил Соколов. — Кто-то, видно, сообщил немцам об их приходе.

— Да, предателей много. Нужно будет, товарищ Соколов, снова немного прочистить наш район. Они должны бы уже возвращаться, другой дороги в Августов нет. Только здесь… — Лесной не закончил фразы, прибежал запыхавшийся связной:

— Едут! Горланят свою «Хайлиге нахт…».

— Внимание! Стрелять по моему сигналу, — приказал Соколов.

Машины с трудом пробирались по снегу, их затемненные фары напоминали волчьи зрачки.

— Товарищи! Смерть фашистам!.. — Командир не успел закончить, как треск пулеметных очередей, разрывы гранат и крики раненых эсэсовцев превратили в ад эту тихую ночь сочельника.

Машины озарились блеском горящего бензина. Серые силуэты, соскакивающие с грузовиков, попадали под партизанские пули и валились в снег.

Среди немецких трупов был обнаружен человек в одном белье, с руками, связанными колючей проволокой. Это был Тыльвицкий, отец. Он был еще жив…

Партизаны отходили в лес. Стояла тихая предпраздничная ночь.

Партизанский сочельник

Место, выбранное партизанами для землянки, казалось безопасным. Этот участок назвали «дебрями». Находился он в вековой лесной чащобе, куда редко заглядывал человек. Склон возвышенности отлого спускался к болоту, на краю которого струился маленький ручеек. Густые лесные заросли между столетними деревьями затрудняли подступы к этому участку.

Часовые, выставленные далеко на лесных дорогах, временами поглядывали на зверюшек, мелькавших в лесу. По их поведению партизаны могли иногда судить о приближающейся опасности. Если зверек был чем-то встревожен — человек настораживался, вслушиваясь в лесные шорохи, напряженно всматриваясь в даль…