Страница 159 из 179
Каждую ночь прилетали маленькие самолеты из Краснодара и приземлялись на ровных «пятачках» среди гор. В первую очередь самолеты увозили на Большую землю наиболее слабых партизан. Остальных Славин оставлял пока в лагере на госпитальном положении.
И каждую ночь Славин ставил усиленные караулы вокруг своей стоянки. Он знал: немцы в конце концов услышат подозрительный шум моторов регулярно прилетавших самолетов и непременно пожалуют сюда…
Рано утром, на седьмые сутки, передовые посты донесли: идут немецкие горные егеря. И, как только немцы углубились в лесные заросли предгорий, на стоянке партизан все пришло в движение.
Славин приказал немедленно снимать лагерь. Первой ушла врачебно-санитарная часть под прикрытием половины четвертого взвода — ушла на восток, в глубину гор, по направлению к станице Киевской. За ней двинулись хозяйственники и часть штабных работников Пантелея Сидоровича. Остальные, во главе со Славиным и Семенцовым, скрылись в зарослях. У командира уже давно был разработан план встречи незваных гостей.
В лагере осталось человек десять. Они тщательно замели все следы, опрыскали пахучей жидкостью входы в пещеры и скрылись почти под самым носом у немцев. Они знали — егеря не найдут их: ноги партизан были обуты в специальную обувь из резиновых камер — их следов не обнаружит даже самая натренированная ищейка.
Одетые в маскировочные халаты, партизаны, как тени, скользили в гуще кустов, прикрывая отходящее ядро партизанского отряда, а за ними, втягиваясь в ущелье и взбираясь на горки, шли егеря.
Немцы двигались медленно, прощупывая каждую горушку, каждый овраг. Они видели только камни, кусты, обрывы. Ни малейшего признака человека, ни малейшего намека на то, почему именно здесь, над этим горным безлюдьем, несколько ночей подряд гудели моторы самолетов.
Наступил день. Он выдался на редкость знойным. На небе — ни облачка. Немцы устали. Часть егерей несла по ущелью тяжелые пулеметы. Начался крутой подъем. Идти по камням было тяжело, мучила жажда. Егеря решили отдохнуть. Они выбрали тенистое место под крутой нависшей скалой. Растянулись тут же, на траве, закурили.
Вокруг было тихо. Только птицы перекликались на деревьях и неумолчно трещали цикады.
И вдруг раздался грохот. Сверху полетели камни. Они катились по крутому, почти отвесному склону и лавиной обрушились на отдыхающих егерей. Горное эхо многократно повторило грохот обвала.
Уцелевшие немцы полезли наверх. Но там, на вершине скалы, было пустынно. Только трава была чуть примята, да кое-где виднелись еле заметные следы, оттиснутые тяжелым сапогом.
Другая группа легко вооруженных егерей, то карабкаясь на кручи, то спускаясь в щели, шла в глубину гор.
Неожиданно впервые впереди мелькнула тень. За ней вторая, третья. Один из егерей дал длинную очередь из автомата. Тени метнулись в сторону и исчезли.
Осторожно, крадучись, припадая за камни, егеря двинулись вперед. Но там, где мелькнули тени, уже никого не было. Только ветер шумел в кустах шиповника.
Снова мелькнули тени. Снова — автоматная очередь немцев, и опять никого…
Так повторялось несколько раз. Егеря шли за этими неуловимыми тенями, которые заманивали их все дальше и дальше, и не заметили, что идут по узкой щели. По бокам все выше вздымались скалы.
Наконец разведчики донесли: впереди крутой обрыв.
Егеря сгрудились у края обрыва, стараясь держаться подальше от нависших над щелью скал. Вокруг было по-прежнему тихо. И вдруг на дне глубокого оврага раздался резкий клекот орла. Ему ответил такой же крик на круче справа. Это явно походило на сигналы.
Егеря ждали, готовые открыть огонь, как только появится цель. Прошло несколько томительных минут. За обрывом послышался шорох, приглушенные голоса, шум мелких камней, падавших вниз, и снова шорох.
Три егеря-разведчика подползли к самому краю обрыва и заглянули вниз. Там никого не было, только еле слышно журчала вода и монотонно кричала какая-то птица.
Неожиданно внизу на мгновение мелькнула тень. Один из егерей вскинул автомат. Но он не услышал выстрела: раздался оглушающий грохот. Земля вздрогнула, скалы заколебались и рухнули, увлекая за собой егерей. Остальные, отпрянув назад, открыли беспорядочную стрельбу. Им ответило только эхо…
Прошло несколько минут. Вокруг по-прежнему было тихо. Только внизу, под обрывом, кричали раненые немцы. Егеря спустились вниз. На берегу ручейка они никого не нашли, кроме своих убитых и раненых.
Еще несколько часов бродили егеря по камням и лощинам, ища хотя бы какой-нибудь след, какой-нибудь признак таинственного врага, но так ничего и не нашли. Захватив с собой убитых и раненых, немцы вернулись в степные станицы. И, быть может, многие из них невольно вспомнили рассказы станичников о том, как нечистая сила заманивает путников к проклятым Волчьим Воротам…
Сообщая в Краснодар об этой операции, Славин коротко докладывал и о том, что он раскинул новый лагерь и снова разослал во все стороны поисковые партии.
На этот раз они находили только трупы егоринцев, погибших от болезни или голода, да маленькие холмики земли с перечнем фамилий, торопливо написанных химическим карандашом на скромных столбиках, стоявших в изголовьях.
Ни Егорина, ни трех своих партизан, пропавших при спуске десанта, Славин так и не обнаружил.
Глава II
Первая радиограмма, полученная в Краснодаре от Бережного через передатчик Пантелея Сидоровича, была лаконична:
«Мой взвод в плавнях у Варениковской. Я — в станице. Ожидается приезд из Крыма крупного нацистского чиновника Штейна. Выезжаю встречать его к хутору Чакан».
После этого Бережной надолго замолчал.
В Краснодар стали поступать сведения о некоем Штейне, представителе гаулейтера Крыма, прибывшем в Варениковскую. Эти сведения мы получили не от Бережного и не от Славина. Они исходили от нашей разведки и от наших людей, следивших за немецкими комендатурами. Судя по этим сведениям, поведение Штейна было во многом непонятным, я бы даже сказал — загадочным. Мы в Краснодаре строили различные предположения по поводу этого фашиста. Со временем все странности в его поведении нашли свое объяснение. Но об этом потом…
Бережной без особых приключений довел свой взвод до окрестностей Варениковской, черноземной хлебной станицы с большими тенистыми садами и глубокими озерами, богатыми рыбой. Здесь провел он свое детство, сюда наезжал он повидать мать, побродить с ружьем, порыбачить. Он помнил здесь каждый лесок, каждую излучину берегов и без особого труда укрыл свой взвод в густых камышах. А сам, захватив с собой Николая, старшину взвода, отправился в станицу.
Николай был старым другом детства Бережного. Вместе они ходили в школу, вместе гоняли голубей, ловили рыбу. И хаты их стояли рядом, и матери их жили, как добрые соседи.
Бережной невольно волновался, пробираясь в станицу. Он думал о том, что сейчас увидит мать, обнимет, поцелует ее.
Друзья медленно ползли, минуя заставы, по огородам, перелезали через плетни, долго лежали в канаве, пережидая, когда пройдет немецкий патруль. Наконец выбрались к своему переулку.
Там, где стояла хата Бережного, чернело пепелище. Даже дворовые постройки были сожжены. Сад вырублен. Только печная труба стояла нерушимо, одиноко чернея, да на краю огорода уцелел старый вековой дуб, который так любила мать Бережного.
У него сжалось сердце: что с матерью? Жива ли? Хата Николая была цела.
— Я подожду здесь, — прошептал Бережной, — а ты сходи домой, разузнай все и вызови сюда Дарью Семеновну.
Николай вернулся через полчаса. За ним шла его мать, старая казачка, кутаясь в темный платок. Она подошла к Бережному и молча обняла его. И здесь, на родном пепелище, Бережной узнал страшную весть…
Мать Бережного немцы взяли месяцев пять назад. Взяли по доносу атамана Мирошниченко. Он сам пришел с солдатами и довольно посмеивался, когда старуху, простоволосую, в легонькой домашней кацавейке, повели по морозу в полицию. Это было еще до разгрома варениковских партизан у каменоломен.