Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 54



Тауфик Хасанейн видно тоже хотел включиться в спор, но то ли не смог подобрать нужных слов, то ли счел более уместным в этой ситуации лишний раз умаслить Ризк-бея.

— Присядьте, ваша милость, — произнес он, поглаживая его по плечу. — Успокойтесь, прошу вас, дорогой бей. Да вся деревня, вместе взятая, все эти скоты с их выводками не стоят того, чтобы вы из-за них так волновались. Клянусь аллахом, ваш покой нам дороже… Садитесь, ваша милость. Усаживайтесь поудобнее. Вот ваше кресло… Все образуется и будет именно так, как вы того пожелаете…

— Такой спор нам ничего не даст, — продолжал Абдель-Максуд, словно пропуская мимо ушей заклинания шейха и, как всегда, даже не взглянув на Тауфика. — Ваши положения противоречат принципам коллективности, которых мы должны придерживаться при ведении кооперативного хозяйства. А без них невозможно добиться ни коллегиального руководства, ни осуществления социалистических преобразований в деревне…

— А я ничего не поняла, — чистосердечно призналась Тафида. — И зачем вы употребляете столько непонятных слов, уважаемый сеид Абдель-Максуд?

— Вот станешь учиться, тогда поймешь все эти слова, — ответил Абдель-Максуд. — Ох, как тебе надо учиться, Тафида, и вообще пора изменить образ жизни.

— Побойся аллаха, дочь моя, — напустился на нее отец. — Как тебе не стыдно встревать в разговор мужчин!

Но Тафида, отмахнувшись от него, неожиданно выпалила, обращаясь к Ризку:

— Может, я и не все понимаю, но вижу, что люди у нас в деревне почему-то с опаской относятся к вам, Ризк-бей, и к господину уполномоченному. Считают, будто вы виноваты в их бедах. А ведь всем известно, сколько добра вы, бей, сделали для нашей деревни. Да и господин уполномоченный человек щедрый, и душа у него хорошая. А вот наши, деревенские, этого словно не понимают. Одни косятся на вас, другие и вовсе от вас отворачиваются. Что вы для них плохого сделали, Ризк-бей? Может, вы и вправду виноваты в том, что они голодают и страдают…

— Да ты что, дочка, совсем рехнулась? — испуганно замахал на нее руками шейх Талба. — Побойся аллаха! В присутствии бея ты должна только слушать! Стой и помалкивай! Чтоб ты больше у меня не смела и рта раскрыть!



Тафида, потупив глаза, выбежала из гостиной. Вслед за ней удалилась на женскую половину и жена Ризка.

— Если все-таки вернуться к предмету нашего спора, — продолжал Абдель-Максуд, поудобнее усаживаясь в кресле, — то в ответ на ваше замечание, господин председатель кооператива, должен сказать, что под уклонистами, или отступниками, как изволил выразиться наш досточтимый шейх, я подразумеваю не тех людей, о которых говорили вы. А прежде всего тех, сеид Ризк, кто отклоняется от избранного нами социалистического пути. Тех, кто на словах клянется в верности революции, а на деле пытается увести ее в сторону, противопоставить свои частные интересы интересам нашего кооператива и всего общества в целом…

Ризк с трудом сдерживал подступивший к сердцу гнев. В порыве ярости он не мог сразу подобрать нужные слова, чтобы осадить Абдель-Максуда. Да и не так легко спорить с этим наглецом, который, не выходя из рамок любезности, на самом деле бросает прямо в лицо ему, Ризк-бею, самые оскорбительные слова. И он вынужден молча проглатывать их вместо того, чтобы поставить выскочку на место. Как все изменилось, и за какой-то десяток лет! Подумать только — учитель Абдель-Максуд разговаривает с ним, Ризк-беем, как равный с равным! С независимым видом развалился в его кресле и осмеливается возражать ему. И это тот самый сопляк Абдель-Максуд, отец которого, бывало, не то что сидеть — и стоять-то в присутствии Ризка не смел. Он был их батраком-поденщиком. В дом он даже и не помышлял войти. Усядется в саду на земле перед балконом и ждет, когда позовут. Если же его приглашали войти, то прежде, чем переступить порог гостиной, он долго переминался у дверей с ноги на ногу. А вот сын его не стесняется входить в гостиную Ризк-бея, когда ему заблагорассудится. И не только спорит с хозяином дома, но еще и норовит лягнуть его побольнее. Нарочно употребляет всякие мудреные слова и закручивает такие сложные фразы, что не сразу и докопаешься до их обидного смысла. А делает он это умышленно — знает ведь, как Ризку неприятно слушать их. И он, стиснув зубы, должен все переносить. Что же еще ему остается делать? Такие уж настали времена! Он вынужден выслушивать бывших батраков своего отца, угождать им, сносить их оскорбления, чтобы его не обозвали феодалом или реакционером… А какой он феодал? У него и осталось-то всего семнадцать федданов земли, да и те он давно перестал засевать, чтобы не пользоваться наемным трудом. Посадил на этой земле цитрусовые деревья. Но разве на них наживешься? Особенно теперь, при новых порядках. Куда разумней поступил его брат Фархат-бей — продал свою землю и купил хороший, большой дом в Каире. И мужья его семи сестер тоже не дураки; быстро развязались с землей и разъехались по городам: кто в Александрию, кто в Асьют, а большинство, конечно, в Каир. Там каждый по-своему распорядился вырученными от продажи земли денежками.

Да, вот все и разбрелись по белу свету. А когда-то здесь, в деревне, жила огромная семья, теперь же остался только он один. Фархат даже погостить не приезжает. Он сейчас в Каире большой начальник. Говорит, дел невпроворот. Аллах, видно, милостив к нему — живет в довольстве и благополучии. Правда, и брату не отказывает в помощи: приютил в своем доме его дочь Алияту. Кормит ее и будет присматривать за ней, пока она учится на литературном факультете. Как не быть ему за это благодарным! А может, Алията и после окончания университета останется в доме Фархата! Ведь и его сын Магид тоже учится в университета. Только он на два курса старше Алияты. Чем не пара! К тому же он, похоже, давно заглядывается на свою двоюродную сестру. Блестящая партия! Лучшего брака для дочери трудно и пожелать. Но это значит, что Алията уже никогда не вернется в деревню. Навсегда останется в Каире или переедет с мужем в какой-нибудь другой город. Да и сыновья, как только подрастут и окончат уездную школу, наверняка распрощаются с деревней. И останется Ризк здесь один как перст. Он да жена — и ни одного родственника на всю округу. Дядьки и те уехали в Эль-Фаюм со своими детьми. Умрет он, и осиротеет земля, в которую их род, казалось, пустил такие глубокие корни. Да и самой земли теперь только семнадцать федданов. Вот и все наследство, которое поделят после его смерти четыре сына и дочь. А ведь когда-то у его отца было больше двухсот федданов. Потом около ста федданов отрезал местный эмир, Ризку после смерти отца досталось уже сто. Но и из этих ста федданов удалось сохранить только семнадцать. Точнее, семнадцать записано на его имя. И еще по двадцать федданов на каждого сына. Фруктовые деревья, которыми он засадил свой участок, приносят ежегодно больше трех тысяч фунтов дохода. Фунтов пятьсот он тратит, а остальные — чистая прибыль. К тому же кое-что ему удается урвать с помощью уполномоченного по делам реформы. Пошли аллах ему здоровья и долгих лет жизни! Этот уполномоченный оказывает Ризку немало услуг. Не будь его, разве сумел бы Ризк засеять в этом году еще один участок? Что ни говори, а уполномоченный нужный для него человек. Ризк не забудет его. Впрочем, не стоит и преувеличивать заслуг уполномоченного. Он тоже наломал немало дров. Не умеет ладить с народом. Вот Абдель-Азим да прочие деревенские горлопаны, подстрекаемые Абдель-Максудом, и подняли такую шумиху, стараясь уличить Ризка в нечестности. Не потому ли Абдель-Максуд так нагло разговаривает с ним сейчас? Народ распустился, совсем распустился. Омда[12], может, человек и неплохой, но недостаточно решительный, не умеет держать людей.

Совсем по-другому было в добрые старые времена, при жизни отца. К ним съезжались такие важные гости, для встречи которых перед домом выстраивался караул. Каждого входившего в дом приветствовали солдаты, щелкая каблуками. Почестей хватало и детям хозяина дома… Не только к отцу приезжали знатные гости. Эту честь оказывали и Фархату, и ему, Ризку. Ризк хорошо помнит, как его младший брат Фархат, в те годы студент юридического факультета, устроил большой прием по случаю своей помолвки с дочкой начальника управления по расследованию уголовных дел. Сюда съехалось не только все уездное, но и губернское начальство. Даже сам паша-губернатор пожаловал к ним в гости. Да, славное было времечко! Не то что нынче, когда он вынужден в собственном доме выслушивать поучения какого-то голодранца. Абдель-Максуд поучает Ризк-бея! Нет, даже не Ризк-бея, а сеида Ризка! До чего же ты докатился, сеид Ризк! Тебя оскорбляют, а ты в ответ только улыбаешься. И куда запропастился омда? Вечно он занят «важными государственными делами». Лучше б занимался этими голодранцами, чтобы не лезли они к Ризк-бею со своими идиотскими советами.

12

Омда (араб.) — сельский староста.