Маглор. Трилогия

По моим самым мрачным предположениям, увидеть я должен был вылезающую из-под рукавов рубашки серую шерсть, самое сильное заклинание, на которое способен оборотень. Но не увидел ни шерсти, ни самой рубашки. Руки покрывала ничем не прикрытая гладкая кожа цвета темной бронзы, чуть отливавшая на сгибах краснотой. Хотя при более пристальном рассмотрении я начал понимать, что слегка поторопился насчет гладкости. Мелкий, ячеистый красноватый узор, словно нанесенный на кожу изнутри, начал проступать шершавыми гранями, стоило мне стиснуть кулак.

И в тот же момент клиновидные ногти на пальцах вытянулись, заострились отточенными иглами, щекотно царапнули ладонь.

– Занимательно, – пробормотал я и сел, не столько удрученный произошедшими со мной изменениями, сколько заинтересованный полученным результатом и движимый желанием немедленно понять принцип неизвестного явления и изучить его возможности.

Позже, остановил я сам себя и продолжил исследование совершенно незнакомого тела, которое отчетливо ощущал как свое.

Хотя, по сути, осмотр можно было ограничить руками. Все остальное тело было такое же, бронзово-красное, покрытое потайным ячеистым узором и почти голое. Не принято же считать за одежду подштанники из небеленого полотна? Хотя у меня почему-то ощущения отсутствия одежды не имелось, и прохладно мне тоже не было – возможно, из-за необычайного строения новой кожи.

– Где моя одежда? – оглянулся я на Ганика, сидевшего у самой двери в позе приготовившегося бежать воришки.

– Не знаю, – удрученно шмыгнул он носом, – когда мы сюда приехали и клали вас спать, была, а когда проснулись… – Он посопел и пробормотал: – Я вас одел, а она сказала, что нужно привязать, вдруг проснетесь уже не человеком.

– А как меня кормили? – Приняв решение, что исследованиями займусь немного позже, я поднялся с лавки.

– Хорошо кормили. – Ганик напрягся. – Мэлин птиц ловит и суп варит. Потом кормит вас бульоном. А нам кашу варит, но крупы уже мало.

– Не волнуйся, – отмахнулся я, – достать мяса для меня не проблема.

Но он почему-то побледнел и тихонько приоткрыл ногой косо висящую дверцу.

– Одежда там, на лавке в уголке, – озабоченно заглянула в дверь Мэлин и тут же исчезла.

Придется тратить магию, понял я, и провел вдоль тела руками, по памяти создавая иллюзию того, что видел в зеркале каждое утро, собираясь на завтрак. И делать так до тех пор, пока не получится распутать проклятие – ехидно подсказало настырное чувство ответственности.

– Ганик, – после заклятия голос тоже претерпел изменение и звучал привычно, хотя и несколько громко, – идем, покажешь мне, где тут умыться.

– Маглор Иридос! – Мальчишка смотрел мне в лицо сияющими от счастья голубыми глазами. – Как здорово! Говорил я этой дурочке, что вы сразу все вернете как было – и волосы и шапочку… А она не верила.

– Я тебе объяснял, чтобы ты не смел называть дам подобными словами?

– Простите, больше не буду, – заученно протараторил Ганик и настежь распахнул дверь. – Эй, Мэлин! Смотри, маглор такой же, как и был!

– Замечательно, – почему-то в тоне бастарды не было энтузиазма, а когда мы проходили мимо девчонки, до моего обострившегося слуха донеслось сказанное шепотом: – Только мантию он в тот день надевал новую.

Ну да, все верно, – хмыкнул я согласно, шагая по еле заметной тропке, пробитой за три дня спутниками, следом за мелькавшей над верхушками зарослей дикой малины спутанной рыжей шевелюрой слуги. Раздавая в тот день мантии, свою я отдал именно ей, уверенный в надежности наложенных щитов, а сам надел ту, что была новее остальных. Ну не натягивать же было самую потрепанную?

Идиот. Внезапно пришло горькое понимание. Глупец, настоящий хуторянин, простофиля! Ну и как я собирался узнать, чья это была мантия, где намерен был искать ее хозяина и как его уговаривать, чтобы рассказал, какие именно щиты и заклинания были на нее повешены? Если еще он сам знает и не получил ее подобным же образом.

А без точного знания количества и видов щитов распутать проклятие не сможет даже совет верховных магистров ковена в полном составе. И даже если получат полную информацию, навряд ли сумеют, заклинания такого рода имеют свойства с течением времени переходить в разряд необратимых. Я вот иду через заросли почти пять минут, и все это время стараюсь найти хоть малейшую зацепочку, чтобы попытаться разделить слившиеся с проклятием щиты.

Тщетно, откуда ни зацепи, все ощущается как единое природное заклинание изменения, вечное и стабильное.

– Господин Маглор! – Шепот Ганика вполне мог бы спугнуть стадо диких коз, но два лесных индюка, воинственно кружившие друг против друга на небольшой полянке, были заняты решением извечного вопроса, кто из них самый достойный.

Невидимая в солнечных лучах молния пронзила обоих. За время короткой прогулки я понял, что бульон это отличная пища, но мой организм просто тоскует по мясу.

– Здорово! – ахнул Ганик и ринулся к птицам.

Схватился – и тут же бросил на траву, дуя на пальцы и укоризненно посматривая на меня.

– Когда ты научишься сначала спрашивать, потом хватать? – скрыл я поучением собственную растерянность, раньше это заклинание никогда не поджаривало дичь на месте.

Без особого усилия отломив от ближайшего дерева несколько ветвей, я сложил их в виде примитивной волокуши, скрепил заклинанием, и осторожно переложил на них пахнувших жареным мясом птиц.

Топая между кустов к избушке, я старался не думать ни о проклятии, ни о магах, ни о стражниках, которые завтра приедут в Черуну и будут нас искать… О нет, спаси святая пентаграмма, про все это лучше не думать. Вот сяду на лошадь и займусь решением сразу всех вопросов.

– Это что? – встретил нас вопрос Мэлин, помешивающей что-то в моем лабораторном котле.

– Мясо, – гордо объявил ей Ганик. – Я тебе говорил, что маглор этого мяса запросто набьет! Раз! И жареное.

– Ну а как теперь ощипать и выпотрошить? – глядя на индюков, озадаченно вздохнула Мэлин и искоса посмотрела на меня.

– Я сам все сделаю, – в ответ вздохнул я. Придется нарушить первое правило практиканта: никогда не пользоваться на землях людей кухонными заклинаниями.

Правда, там есть оговорка про крайний случай, однако, сколько я помню, наблюдающие еще никому ее не засчитали. Но нам нужно спешить, враги наверняка уже раскусили наш трюк и рыщут по тропам в поисках трех путников.

– Несите пока наши вещи и пригоните коней поближе, – скомандовал я подопечным. – Как поедим, сразу отправимся дальше.

Срезая на роль тарелок успевшие вымахать листья дикого ревеня появляющимся по мысленному приказу когтем, я зло ухмылялся. Коготок-то неплохой, но вместо целой кучи одежды и всего, что лежало в карманах, вряд ли равноценный обмен.

Пара знакомых фраз, до боли напоминающих о доме, щелчок пальцами – и на листьях уже разложены кучки душистого мяса, и всем, что нужно, они тоже приправлены. И солью, и перчиком, и травами.

– Ох ты! – Ганик упал на колени перед ближайшим листом-тарелкой. – Можно есть?

– Ешь, – кивнул я, садясь рядом с другим листом и хватая аппетитно пахнущий окорочок. Ум-м… Вкуснота!

– Мэл, ты чего? – Ганик первым заметил, что бастарда положила себе в походную мисочку каши и села в стороне.

– Ничего, – огрызнулась она, – девушкам много мяса нельзя, они от него толстеют.

Святая пентаграмма! И запомнила же! А сообразить, почему я так говорил, не дано? Присмотревшись к неприступному лицу девчонки, я вдруг остро пожалел, что моя обожаемая шапочка с подшитой в подкладку защитой исчезла так же, как и остальная одежда. И я не имею никакого представления, как теперь проверять чужие эмоции.

Нестерпимое сожаление о потерянной способности вызвало в памяти привычный жест, и мне показалось, что в голове словно что-то сдвинулось.

И вдруг я услышал эмоции Мэлин так же отчетливо, как бывало обычно, когда я снимал шапочку. И в этих эмоциях было намешано столько всего – усталости, облегчения, радости, обиды, тревоги… Бедная девочка, как она еще держится?