Страница 102 из 154
В результате опубликования и обсуждения этого письма в рядах «железной гвардии» произошла, как говорил тогда Митреску, «превеликая схизма». Многие совсем отошли от движения или перешли в партию, созданную самим Стелеску по образцу итальянского фашизма и названную им «крестоносцы румынизма».
Вождь «гвардии» не мог смириться с изменой внутри движения. Люди ждали кровавой развязки. Они очень хорошо знали, что представляет собою «капитан». Это он некоторое время назад в Яссах явился на процесс над железногвардейцами, учинившими еврейский погром, и на глазах у публики и военного трибунала в упор расстрелял префекта, инспектора сигуранцы и полицейского комиссара. Кодряну арестовали. Пресса и обыватели предсказывали ему пожизненное заключение, каторгу, смертную казнь… Однако монарший суд вскоре его оправдал. Осыпая убийцу цветами, железногвардейцы в национальных костюмах вынесли на руках из трибунала своего «капитана», как героя… Позднее с его ведома на перроне станции Синая был убит румынский премьер-министр Ион Георге Дука. И на этот раз «капитан» вышел сухим из воды. В то время, когда полиция его разыскивала, он приятно проводил время за партией покера на вилле госпожи Елены Лупеску и ее кавалера, всемогущего монарха…
Железногвардейцы продолжали осуществлять свою программу. Десятки и сотни простых и именитых людей страны становились жертвами разнузданного террора. Однако после опубликования дерзкого письма Михаила Стелеску машина «железной гвардии» стала давать перебои, в движении усиливались разногласия, возникли сумятица, неразбериха, хаос.
«Капитан» принялся создавать повсюду тайные «команды смертников», участники которых давали клятву ценою собственной жизни расправляться с изменником и его приверженцами. Самопожертвование расценивалось как наивысшая награда за успех. И они жертвовали собой…
Лулу Митреску присягнул одним из первых, и, как он утверждал в среде друзей, именно ему принадлежали слова, ставшие девизом железногвардейцев: самый замечательный итог жизни легионера — это смерть за идеалы «гвардии» и «капитана»!
Очень хотелось тогда Лулу Митреску лично изловить изменника Стелеску, но отнюдь не потому, что он жаждал умереть «за идеалы «гвардии» и «капитана», а лишь ради того, чтобы быть щедро одаренным за эту «доблесть». Но текли дни, недели и месяцы, а мечта его не сбывалась и со временем совсем угасла. И вдруг обнаружен след Стелеску! След бывшего наместника «капитана», которому совсем еще недавно Лулу Митреску счел бы за счастье пожать руку, готов был служить и от которого рассчитывал получить воображаемые блага. У групповода внезапно ожил взгляд, забегали глаза, он засуетился, точно наркоман при виде спасительного зелья.
Лулу предвкушал получить крупный куш, ему уже чудились звон монет, шуршание карт… Он твердо решил сам найти Стелеску, найти во что бы то ни стало! Размышляя, Лулу все же колебался, прикидывал: «Сообщить своим гвардейцам? Тогда вряд ли перепадет что-нибудь солидное… С ними не сговориться. Фанатики, ограниченные… И спасибо не скажут. Определенно! А Стелеску все же величина! Он может крупно вознаградить, если не выдать его, а то и согласится взять к себе в приближенные! Ну-у, тогда не жизнь, а малина!.. Итальянцы не жалеют для него денег… По личному указанию дуче!.. Заманчиво. Очень заманчиво и… столь же опасно. Дойдет слух до «капитана» или его голодных собак, считай, нет на свете Лулу Митреску… Это уж точно! Проглотят вместе с башмаками…»
Утром протрезвевший Лулу попытался выяснить, давно ли девица видела Стелеску. Она удивленно вытаращила на него синие глаза.
— Стелеску? А кто это такой? В жизни не знала такого… С чего ты взял, дружок?
— Ну-ну, полноте, крошка, секретничать!.. Вчера ты сама довольно прозрачно намекнула на это. А в моей порядочности можешь не сомневаться… Я все-таки офицер армии его величества!
— Да ты же чудак, дружочек! — смеясь, ответила девица. — Или я, может быть, спьяну что-то нафантазировала, а тебе, тоже спьяну, померещилось бог весть что! Ха-ха-ха…
Чтобы не вызвать у нее подозрений, Лулу счел разумным переменить тему разговора, но спустя несколько дней попытался вернуться к вопросу о бывшем наместнике «капитана». На этот раз девица рассердилась и, в упор глядя на Лулу, сказала:
— Не путаешься ли ты с железногвардейцами, дружочек? Очень уж ты интересуешься!
— Пардон! Пока еще я так низко не пал, — тоном оскорбленного ответил Лулу. — Честный человек может стать даже сутенером, но только, знаешь, не этим подонком… Даю слово чести офицера!
Потеряв надежду вызвать девицу на откровенный разговор, Лулу решил проследить за ней, когда она покинет Круча де пятрэ. И это произошло в ближайшую пятницу, в день поста, когда в притонах было мало посетителей и девицы после медицинского осмотра располагали свободным временем. Около полудня модно одетая девушка вышла из дома. Лулу был на посту и тотчас же последовал за нею, держась поодаль.
Девушка побывала в аптекарском и галантерейном магазинах на Дудешть, купила букетик роз в цветочном на Кантемир, завернула на Нерва-Траян и зашла в какой-то невзрачный дом, который Лулу сразу же взял на заметку, но не успел он дописать адрес, как она вышла и быстро направилась к стоявшему на остановке трамваю. Лулу едва успел вскочить на подножку прицепного, вагона. На площади Святого Георгия она вышла из трамвая и поспешила в кондитерский магазин «Капша», но вскоре вернулась с небольшой покупкой и подошла к автобусной остановке. Лулу поймал такси и вслед за автобусом доехал до остановки «больница Брынковяну». Здесь девица вышла из автобуса и скрылась за железными воротами. Лулу отпустил такси и, решив, что она проходит тут курс лечения, стал караулить у выхода.
Проклиная все на свете, он мотался около больницы дотемна, пока не начался сильный дождь. Промокший, голодный и злой, вернулся он на Круча де пятрэ и, к великому своему удивлению, застал девицу в «рабочей форме» — в купальнике, туфлях на высоком каблуке, накинутом на плечи пальтишке, с сигаретой в зубах. «Проглядел, — с досадой подумал Лулу, — или она вышла из больницы другим ходом?»
Поздно ночью, когда в притоне наступило затишье и он со своей подопечной распил бутылку вина, девица рассказала ему, как провела день: ездила в город, купила себе кое-что в аптеке и галантерейном магазине, а для подружки — прекрасный букет роз, зашла к ней на Нерва-Траян, но оказалось, что она слегла в больницу, и пришлось далеко ехать, чтобы навестить ее…
Лулу сник, решив, что партнерша в самом деле не связана со Стелеску. Надежда отличиться и занять весомое положение, чтобы не нуждаться, рассеялась как дым. Однако мысли его машинально вновь и вновь возвращались ко всему, что заставило его заподозрить партнершу в связях с бывшим наместником «капитана». Наконец он решил, хотя бы ради саморекламы, рассказать о своих подозрениях кому-либо из высоких чинов легионерского движения. Так он и поступил, неожиданно встретив шефа «гнезда».
Выслушав Лулу, тот сразу же повез его в какую-то цирюльню, где горбатый парикмахер с постоянно улыбающейся верблюжьей физиономией провел их в подвальное помещение, сплошь обвешанное и застланное коврами.
Так Лулу Митреску познакомился с Гицей Заримбой. Парикмахер слушал Лулу, казалось бы, без всякого интереса, задал несколько коротких, не имеющих прямого отношения к существу дела вопросов, затем молча положил на стол пачку дорогих сигарет, коробок спичек, подвинул к Лулу пепельницу и, скривив в обычной ухмылке свои на редкость тонкие губы, вышел. Вышел, не сказав ни слова.
Лулу закурил, осмотрелся по сторонам. Небольшая комната чем-то напоминала ему гробницу: огромное распятие Христа на массивной мраморной подставке; над ним, точно ангел, портрет Гиммлера в эсэсовской форме при одном погоне; рядом на секретере под стеклянным колпаком — беззубый человеческий череп; на стенах и на полу — добротные шерстяные ковры с яркими хризантемами и национальными орнаментами на черном, как траур, фоне. Три кресла и небольшой столик, за которым сидел Лулу, не скрашивали мрачности убранства и загадочности этого помещения.