Страница 39 из 54
Закручивание гаек
Уже в наши дни, глядя на события со стороны, крайне нелегко понять причины, которые привели к столь жестокому обращению с Носенко. Тем не менее попробуем рассмотреть организационные проблемы и скрытые процессы, сделавшие это возможным, а также роль некоторых действующих лиц.
В июле 1966 года директором ЦРУ стал Ричард Хелмс, в период появления Носенко отвечавший за секретные операции управления. При всех многочисленных проблемах у Хелмса было достаточно забот и без Носенко, в том числе и Вьетнам. Если его и можно в чем-то винить касательно этого дела, так это в излишнем доверии к мнению Джеймса Энглтона, появившегося в ЦРУ задолго до середины 60-х годов. Фактически Энглтон из оперативного работника постепенно превращался в своего рода серого кардинала, затаившегося в полумраке своего скудно, освещенного кабинета. Секрет столь длительного выживания Энглтона при Хелмсе заключался, очевидно, в том, что он наводил на руководителя ЦРУ (как и на других предшествовавших ему директоров) смертельную тоску своими пространными и нудными рассуждениями, но, может быть, его секрет в том, что, попадая время от времени в затруднительное положение, неизменно прибегал к тактике, которую я бы назвал «уловка Прфловски». Исполнение этого технического приема начиналось обычно с оскорбленного, непонимающего взгляда и завершалось типичной репликой: «Но, дело Прфловски доказывает совсем обратное!» Поскольку никто, кроме самого Энглтона, да, может быть, одного или двух полностью зависящих от него подчиненных, не имел об этом деле никакого понятия., подобная тактика обычно гасила на корню любые дальнейшие обсуждения.
В дополнение ко всем прочим бюрократическим осложнениям, имелось еще одно — повседневное ведение дела Носенко было поручено сотрудникам Энглтона, а ответственность за его выполнение была возложена на отдел безопасности ЦРУ. Подобное решение, возможно, объяснялось тем, что, несмотря на почти исключительную специализацию подчиненных Энглтона на советском направлении, в рассматриваемый период времени в их составе не было, насколько я помню, ни одного специалиста русского языка. Было очевидно (хотя этого правила придерживались не всегда), что с Носенко, не объяснявшемся по-английски достаточно свободно, должны были работать именно русскоговорящие сотрудники.
С другой стороны, у Хелмса не было причин не доверять сотрудникам отдела безопасности, ведущим дело. Кроме того, он не общался с рядовыми исполнителями — сотрудниками управления, выказывающими свои сомнения по поводу текущего положения вещей. Если бы Хелмс узнал об экстремизме действий ответственных за это дело лиц, он непременно принял бы соответствующие меры. Например, директор ЦРУ был, без сомнения, в курсе длительного срока заключения Носенко, однако тот факт, что почти все это время Бэгли и другие оперативники не только не допрашивали русского пленника, но даже не разговаривали с ним, стал известен ему с большим опозданием. Фактически из документов следует, что из 1277 дней (около 42 месяцев), проведенных Носенко за решеткой, допросам, полностью или частично, было уделено лишь 292 дня (9,7 месяца).
Более того, когда Хелмс был наконец информирован о том, что большую часть времени заключенный Носенко не только не подвергался допросам, но оказался полностью лишенным возможности общения с кем-либо, в адресованной Хелмсу справке это объяснялось следующим образом: «Столь длительная изоляция может оказаться очень полезной, так как давала возможность объекту осознать полную тщетность всех его уловок». (Что имелось в виду под «уловками», не совсем ясно, должно быть, под этим подразумевалось нежелание Носенко признаться в преступлениях, которых он не совершал.)
Как бы то ни было, но даже в периоды, когда Носенко не подвергался допросам, Бэгли не забывал о его существовании. Впоследствии выяснилось, что этот оперативный работник имел обыкновение поверять свои мысли бумаге, благодаря чему оказалось возможным проследить за их развитием. Одно из таких размышлений было посвящено как предыдущим, так и предстоящим допросам, «имеющим целью тщательное уточнение деталей, которые могут быть впоследствии использованы для оформления правдоподобного признания. Если нам удастся добиться убедительности такого признания даже для властей Советского Союза, оно поможет окончательно решить вопрос с Носенко». Далее Бэгли развивает свою мысль по поводу причин такого тщательного оформления допросов — «дабы исключить, насколько возможно, любую возможность обвинения ЦРУ в незаконном удержании Носенко в заключении». После этого следует перечисление некоторых «альтернативных действий», в том числе «физическая ликвидация самого человека, приведение в состояние, лишающего его возможности давать логически связные показания (специфические лекарственные препараты и тому подобное.) Желаемая цель — помещение в психиатрическую лечебницу… без разрушения психики». Сам факт подобных размышлений подтверждает, что все попытки «расколоть» Носенко закончились полным крахом, остался вопрос: кто сдастся первым, узник или тюремщики?
Директор теряет терпение
В результате терпение лопнуло у самого Дика Хелмса. Носенко арестовали 6 апреля 1964 года, а 23 августа 1966 года директор ЦРУ выдвинул ультиматум, предоставив следователям шестьдесят дней, чтобы завершить это дело. (Фактически этот процесс длился значительно дольше.) За этим последовал период лихорадочной, хотя и безрезультативной активности со стороны команды Бэгли. Но каким же образом они собирались достичь желаемой цели, если оказались не в состоянии сломить узника в течение двух с половиной лет?
Первым делом они предложили вновь подвергнуть Носенко допросу, на этот раз под воздействием амитала натрия, одного из препаратов, известных широкой публике как «сыворотка правды». Но, к их разочарованию, Хелмс решительно запретил использование каких-либо лекарств. И следователям оставалось лишь в очередной раз прибегнуть к помощи детектора лжи. Хотя этот прибор однажды их уже подвел, в арсенале команды Бэгли он оказался единственным орудием, способным предоставить столь упорно ускользаюшие доказательства злого умысла в действиях Носенко. Собственно говоря, приборов, определяющих ложь, не существует, полиграф всего лишь регистрирует физиологические реакции организма допрашиваемого человека на вопросы следователя. В искусных и добросовестных руках ценность его очень велика, но при непрофессиональном использовании (как это было с командой Бэгли, не обладающей опытом сотрудников особого отдела ЦРУ) детектор лжи может оказаться, в лучшем случае, бесполезным, а иногда и вредным.
Полиграф регистрирует изменение четырех характеристик жизнедеятельности организма — кровяного давления, частоты пульса и дыхания, а также электрической проводимости кожи. Эти четыре характеристики меняются в зависимости от эмоционального состояния испытуемого, и у внешне спокойного человека, испытывающего чувство вины за свою ложь, отклоняются от фонового уровня. (Если на детекторе проверяется субъект, не склонный испытывать чувство вины, как это бывает с закоренелыми преступниками, использование полиграфа является напрасной тратой времени.) Фоновый уровень показаний определяется в начале испытания с помощью ответов на самые тривиальные вопросы, вроде — «Который сейчас час?» или «Как ваше имя?». Подобные вопросы дают допрашивающему возможность установить нормальный уровень или частоту изменения какой-либо физиологической характеристики испытуемого, а затем реакция на нужные вопросы измеряется относительно установленного подобным образом фонового значения. Но допрашивающий ни при каких обстоятельствах не должен совершать действия, которые могли бы привести испытуемого в состояние нервного стресса; искусственно вызванный стресс способен вызывать непредсказуемые реакции, и испытание потеряет всякий смысл.
Тем не менее команда сотрудников ЦРУ, работающая под началом Бэгли практиковала именно этот подход (как в 1964 году, сразу после ареста Носенко, так и в 1966-м, после ультиматума Хелмса). Фактически они даже не пытались соблюдать общепринятую процедуру, с самого начала задавшись целью подавить физическое и психическое состояние Носенко, позволяющее ему отрицать все их обвинения. И действовали они посредством систематического и постоянно нагнетающегося запугивания.