Страница 3 из 40
Этот мой сверстник оказался не только смелым человеком, но и воином, знающим свой маневр. Неуправляемые мотоциклы круто опрокидывались, «нибелунги», выпав на мостовую, беспомощно катились по камням, а задранные колеса машин крутились долго, безостановочно.
На короткие минуты движение колонны застопорилось. Это дало возможность тем, кто готов был сражаться, приготовиться к бою. Из горкома выбежало несколько человек - среди них Гриша. Из пистолетов и револьверов они открыли огонь по врагу. Подошли вражеские бронетранспортеры, танки. Тех, кто оказался на их пути, перебили. Так геройски погибли и неизвестный боец, и Гриша, и другие горкомовцы. Не забыт их подвиг - стал легендою. Но это будет через месяц, в октябре.
…Под звуки оркестра мы выходим со двора горкома и, неумело равняя ряды, шагаем к ожидающим нас грузовикам. Гриша кому-то жмет руки, кого-то из девушек подсаживает в кузов автомашины, кого-то обнимает. Военинженер козыряет ему, садится в кабину головного «газика». Гриша срывает с головы кепку и машет ею прощально, весело. А мы из кузова кричим, обещаем на окопах хорошо потрудиться, не посрамить комсомольского звания, и у меня нет и тени предчувствия, что это мы с юностью расстаемся. Навсегда.
Наша автоколонна движется вверх по Буденновской. Витрины магазинов забраны мешками с грунтом. Вот Дворец культуры - сюда из школы я ходил в драмкружок, в спортивную секцию; здесь же перед Октябрем и Первомаем собирали комсомольский актив на торжественные вечера. Выступала наша театральная самодеятельность, спотыкаясь, я влезал на сцену и читал своего любимого поэта:
Товарищ Ленин, я вам докладываю
Не по службе, а по душе…
- Давай, Маяковский! - кричали из зала. Одно время я стригся под машинку и, как считали друзья, ростом и внешностью смахивал на Маяковского. «Эх, мне бы еще стихи писать, как он»,- самокритично говорил я Ире, но она, хоть и называла меня хвастуном, однажды, покраснев, призналась, что я ей нравлюсь и без стихов. Это было в восьмом, два года назад.
Вот родная тринадцатая, четырехэтажное кирпичное неоштукатуренное здание в конце улицы. Такие типовые школы строились в середине тридцатых по всей стране - классы просторные, большие коридоры, кабинеты географии, химии, истории… Угловые окна на втором этаже - пионерская комната: в четвертом классе нас там принимали в пионеры, а в восьмом, за полгода до начала второй мировой войны, в комсомол. Теперь тут эвакогоспиталь, и в свою школу мы приходили как шефы, читали раненым газеты, пели песни, я декламировал свои наивные стихи:
К Берлину на рассвете подойдет
Упрямая победная пехота…
Дальше там были строки о молодом полковнике - первом советском коменданте города, который приказывал побежденному врагу «открыть Бранденбургские ворота». Слушатели охотно и много аплодировали нам, кричали: «Ира, спой про синий платочек!», «Юра, давай про берлинского коменданта!…».
Операционная разместилась в учительской, а табличка: «Директор тов. Еголин А. И.» - все еще висела на дверях перевязочной. Афанасий Иванович командует на фронте батальоном, учителя тоже воюют.
В витринах жилого массива, называемое Смычка, где живет Ира, что-то вроде «Окон ТАСС»: местные художники и поэты воюют кистью и пером. В цокольном этаже пробиты щели для пулеметов, черные их провалы стерегут перекресток, у которого выстроились противотанковые ежи, сваренные из рельсов. На доме кумачовый плакат как клятва: «Мы защитим тебя, родной Ленинск!»
Шлагбаум на железнодорожном переезде опущен. Колонна останавливается. Звонкоголосый маневровый паровозишко, смешно прозванный «овечкой», трудолюбиво тянет верстовый эшелон, из дверей теплушек глядят бойцы в необмятых шинелях. На платформе задорно выставила стволы «максимов» зенитная счетверенка.
Далеко окрест видна окраина города со славным названием Рабочий городок. До революции Нахаловка утопала в грязи или задыхалась в пыли, тут бедовал в хибарках пролетарий. Мой отец стал в двадцать первом красным директором на заводе «Металлист». До горизонта размахнулся асфальтированный проспект, застроенный новыми домами. Вот белые корпуса дорожного техникума, вижу фанерный шит: объявлен набор студентов. Воюют студенты и абитуриенты, недобор будет, пока не победим.
Трогаемся. Разворачивается на конечной остановке синий троллейбус, и на нем тоже призыв: «Превратим Ленинск в неприступную крепость обороны».
Остро чувствую расставание с родным городом, в котором родился, учился, который теперь надо оборонять. Смотрю: Ира непривычно стихла, и все ребята и девочки неотрывно глядят на убегающие от нас все дальше большие и одноэтажные дома Рабочего городка в березах и акациях, которые еще не успели растерять листвы в эту теплую осень. Да, нам есть что защищать! Пусть наш двадцать четвертый год не взяли в армию - пока потрудимся на строительстве укреплений. Не ходить фашисту по нашим улицам, не пить ему воды из веселой синей Москвы-реки!
Вот уже из-за холмов, скрывших город, сиротливо выглядывает башенка радиостанции, похожая на шелом ратника. Скоро и она пропадает. В кузове молчание - каждый думает о своем.
…Новое утро начинается со сводки Советского информбюро. Дальше так и пойдет: если она не печальная, мы шумно радуемся. Если тяжелая - копаем с удвоенным ожесточением; «Вот, гитлеровские псы, наш ответ!»
А нормы большие, и пока их не выполняем. Рассчитаны эти кубы на привыкших к земляным работам бойцов; грунт каменистый, высокой трудности.
Да, крепка земля древних городищ и сторожевых курганов. Нас расставили так, чтобы парни и девушки чередовались: в смешанных бригадах работа спорилась. Мы, ребята, действуем кирками и ломами, девчата - штыковыми или совковыми лопатами выбирают грунт.
Выходим мы на работу на следующее же после приезда утро. С вечера в темноте уже устроились в колхозном клубе: набили соломой привезенные с собой матрацные и наволочные мешки; колхозники загодя соорудили нам во дворе навес для столовой, длинные столы и лавки вытесали, поставили коллективные умывальники, поодаль - деликатные домики с буквами М и Ж… А утром еще в темноте; «Па-дъе-о-ом! - совсем как в армии. Тут же просыпается громкоговоритель: раздается громкий бой курантов Кремля и вслед - сводка.
«От Советского информбюро,- торжественно читает громогласный Левитан.- Передаем вечернее сообщение. За… сентября…»
Сводка не радостная. Враг на восточном берегу Днепра. Ну, если нет до Ленинска крупных водных преград, мы соорудим такой рубеж, о который разобьются фашистские войска. Но неужели они пройдут эти полтысячи километров нашей земли, сотни городов и деревень, где живут миллионы людей?! Где же, наконец, мы застопорим нашествие? Невыносимо слушать, что «после упорных и ожесточенных боев наши войска оставили город…».
Но есть свидетельства растущей нашей силы. Получает отпор заклятый враг. Передали по радио: присвоены генеральские звания Еременко, Коневу, Рокоссовскому, Плиеву, Копцову, Доватору. Героями Социалистического Труда стали Зальцман и Котин. Этих людей еще мало знает страна, их слава была впереди… Верится: если боевые генералы заслужили свое в тяжких условиях отступления, то недалек час, когда поведут они свои дивизии, корпуса, армии, фронты в победные бои; а тыл - уральский, сибирский, волжский - даст необходимое вооружение для родной Красной Армии.
А пока надо работать, перебороть себя. Мы не просто ученики, которые «хорошими и отличными отметками бьют врага», как твердили учителя,- мы можем помочь защитить свой город и, значит, приблизить нашу выстраданную, завоеванную победу.
Трассировку будущей линии обороны - в нее войдут окопы, ячейки для стрельбы, площадки для пулеметчиков, расчетов противотанковых ружей, ходы сообщения, блиндажи, медпункты - производят саперы во главе с руководителем работ, знакомым нам воеиинженером третьего ранга. Со склона холма, где пройдет передняя траншея, отлично видна местность далеко вперед и на фланги. Место для обороны выбрано удачно: справа шоссе, слева железная дорога, значит, части, что укрепятся на гряде холмов, смогут контролировать подступы к участку, обе дороги и действия врага, который подойдет только под прицелом наших винтовок, пушек, пулеметов. Так объяснил специалист - сапер.