Страница 24 из 33
Пишу и чувствую: не хватает реальности, какой-то полубог получается. А что я могу сделать - он и был в волейболе полубогом.
Но разве, спросите вы, не было мастеров, которые какой-то отдельный прием выполняли лучше, чем Чинилин? Нет, отвечу, не было. То есть Алексей Якушев или Константин Рева нападали, конечно, мощнее, но Чинилин - результативнее.
Он словно не бил, а жалил и всегда вонзал жало в самое уязвимое место: то обманет блокирующего мягким прикосновением пальцев, то замахнется правой, а пробьет левой, а то и вовсе прыгнет спиной к сетке и совсем уж неожиданно ударит через себя. Техника его была настолько совершенна, настолько естественна, что, казалось, и техники-то никакой нет: он играл, как дышал, а известна ли вам техника дыхания?
Был, правда, один игрок, тоже замечательный - Владимир Щагин, - который, как думают, в одном превзошел все же Чинилина. Есть у волейболистов такое особенное чувство - чувство игры. У Чинилина это чувство было таким острым, как осязание у слепого. Но и Щагин - не похожий на Чинилина, потому что на Чинилина нельзя быть похожим, однако тоже игрок редкой универсальности - был щедро наделен этим чувством. Может быть, оттого, что, будучи на четыре года моложе Чинилина, лепил себя по образу и подобию этого полубога, который и потом для мудрого, все испытавшего Щагина продолжал оставаться эталоном волейбольного искусства.
Так вот, думают, повторяю, что у Щагина понимание игры было непревзойденным. Сейчас, конечно, этот разговор несколько схоластичен и все же не верю, что Чинилин кому-то в чем-то уступал, не хочу верить.
Тут было другое. Играть плохо рядом с Чинилиным было нестерпимо стыдно, просто невозможно. И не только потому, что он был непревзойденный артист. В трудные моменты он играл за двоих, за троих, за четверых: стоя на задней линии, он кидался рыбкой на мяч, посылал его к сетке, а потом бежал туда (тогда это разрешалось) и приканчивал его. Словом, как принято говорить, он брал игру на себя, и сам завершал большинство комбинаций.
Будучи первой скрипкой в завершении комбинаций, он, конечно, в эти моменты откладывал в сторону дирижерскую палочку…
Никто не учил Чинилина, не было у него тренера, не ходил он в детскую спортивную школу. И прыгучесть, и резкость, и координация движений, и ястребиная зоркость, и тактический ум, и загадочное совершенство в выполнении любого приема - все это было от природы, и все это было сплетено в тугой узел, обильно смоченный потом ежедневных тренировок.
Нет, простите, это не то слово. Тренировка - это всегда и труд, работа более или менее приятная. Чинилин же никогда не тренировался, зато каждый день играл.
У него было трудное детство, он учился в ФЗУ завода "Красный пролетарий" и сразу после занятий, проглотив что-нибудь наскоро в буфете, бежал в ЦПК и О.
Здесь было десятка полтора площадок, на которых едва ли не ежедневно собирались лучшие московские волейболисты и куда со всего города съезжались сотни болельщиков.
Тут соблюдалась строгая иерархия: на тех площадках, что находились ближе к выходу, играли слабейшие, чем дальше в глубь парка, к пруду, тем класс играющих был выше.
Чинилин легко прошел весь путь - от волейбольного солдата до генерала. Его быстро заметили и пригласили в команду фабрики "Гознак". С его приходом команда вдруг засверкала. Чинилин подобрал игроков под стать себе, среднего роста, разносторонних, умевших играть и у сетки, и на задней линии.
Так, одним из первых, сам того не ведая, Чинилин прокладывал путь новому стилю, который принес потом славу нашему волейболу: шесть в нападении - шесть в защите! Это был волейбольный вариант известного девиза: один за всех, все за одного. Правда, в команде "Гознака" действовала часто только первая часть девиза…
Слава команды родилась в один день, именно тогда, когда Чинилин и его приятели встретили в парке игроков сборной Москвы.
- Не все ли вам равно, с кем тренироваться, - безразличным голосом сказал Чинилин, весь внутренне дрожа от нетерпеливого азарта. - Сыграйте с нами.
Сборная не очень охотно согласилась: надо бы партнерчиков покрепче, ну да ладно. А вышел конфуз: сборная проиграла 1:15, 2:15. Медлительные, привыкшие к строгому разделению обязанностей - трое нападающих и трое защитников, - игроки сборной терялись перед энтузиазмом этих нарушителей порядка, игравших в стремительном темпе и старающихся подражать своему капитану, этому худому черту, который неожиданно возникал то тут, то там.
И общий - комбинационный - стиль нашего послевоенного волейбола, и многие отдельные приемы - все это так или иначе связано с Чинилиным, с универсальностью его игры, которая находила множество подражателей, с его неистощимым тактическим богатством, которое он раздаривал направо и налево в каждой игре.
Чинилин не просто любил играть - он наслаждался игрой, жил ею, бредил волейболом во сне и наяву. Вечерами, когда начинались сумерки, он страдал: эх, не успеем закончить партию. Волейбол у него стал манией, он не мог жить без мяча. Чинилин, надо сказать, хорошо играл и в футбол, и в баскетбол, и в теннис, он даже участвовал в этих видах в первенстве Москвы, но только волейбол был его родной стихией.
Козел был очень азартный. Любил набрать мальчишек, конечно же льнувших к нему, и обыграть с ними сильную команду. Ему было тесно на площадке, и он, помню, иногда с еще одним-двумя игроками играл против шестерых.
К вечеру и партнеры, и противники валились с ног, а он все готов был скакать еще и еще.
Это, если хотите, был театр одного актера, театр, дававший представления ежедневно, всегда собиравший огромное число зрителей, и вовсе, конечно, не потому, что не надо было платить за билеты. Даже работники парка, закончив поскорее свои дела, устремлялись к началу "представления" в волейбольный городок. Ходили смотреть, разумеется, не только на Чинилина, тогда в Москве было много волейбольных "звезд", но Чинилин был "звездой", горевшей самым ярким, каким-то неистовым, манившим к себе светом. (Хочу подчеркнуть, что фамилию его знали тогда единицы, для волейбольной Москвы он был Козел и только. Вот почему я считаю себя вправе вспомнить его прозвище, которое, наверное, многим сейчас кажется неэстетическим. Но ведь древние не зря говорили - над прошлым не властны и боги…)
Среди зрителей, среди тех, кто приходил посмотреть на него, оказался однажды Лион Фейхтвангер. У Чинилина была фотография: он, Козел, а за ним, на скамейке, Фейхтвангер.
Чинилин потерял эту фотографию во время войны. Он тогда многое потерял, не только эту фотографию.
Я не спрашивал Чинилина, как он воевал, это был бы бестактный вопрос. Человек, который в тяжелую для команды минуту был готов взвалить на себя всю ответственность, такой человек не мог стать плохим солдатом.
Уверен, что во взводе связи, которым Чинилин командовал, он тоже в трудные моменты всегда брал игру на себя. А моментов этих хватало: он дрался в Сталинграде, в районе Тракторного завода, дрался на Орловско-Курской дуге, был награжден четырьмя орденами, из них тремя Отечественной войны, и многими медалями (позже прибавился орден Трудового Красного Знамени - за спортивную работу). Но несчастье с ним случилось не там, не в пекле, а потом, под Полтавой, в сентябре 43-го, когда его часть переправлялась через Ворсклу, - враг обстрелял их из дальнобойных орудий, и Чинилину оторвало осколком одну руку и изувечило другую.
Было ему тогда ровно тридцать. А ведь он еще мечтал вернуться в ЦПК и О…
По странной случайности наша часть в сентябре того года стояла немного южнее, и - чего не случалось на войне - я мог и встретить своего кумира. Мог, да не встретил. Увидел его я только в 1949 году, когда уже спортивным журналистом приехал в Ленинград на чемпионат страны по волейболу.
Он был здесь судьей. Догадываюсь, как не просто было ему, не доигравшему свое, так и не успевшему досыта насладиться любимым искусством (я сознательно употребляю в применении к Чинилину это слово), как не просто было ему вернуться в свой прежний мир в новом, непривычном качестве.