Дом Павлова

А назавтра, 24 февраля 1943 года, дивизия погрузилась в эшелоны и отправилась на запад, на фронт, который теперь проходил в сотнях километров от Волги.

Впереди были бои на Курской дуге, впереди — форсирование Днепра, а потом — бои за освобождение правобережной Украины. Впереди еще было тяжелое лето сорок четвертого года с форсированием Вислы, с боями на знаменитом Сандомирском плацдарме и форсированием Одера. Была еще впереди мокрая зима сорок пятого года с боями на территории Германии, был выход на Эльбу и встреча с союзниками у города Торгау… Наконец, предстоял еще заключительный бросок на юг и тяжелый бой за Дрезден. А когда войне уже совсем был конец — девятого и десятого мая сорок пятого года — в дни, когда советский народ уже ликовал победу, гвардейцы Родимцева еще сражались на улицах Праги. Только там закончилась для них война.

Новые ратные дела людей дивизии украсили ее боевые знамена новыми орденами.

Вот полное наименование соединения к концу его героического пути:

«Тринадцатая гвардейская стрелковая Полтавская, ордена Ленина, дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова дивизия…»

С берегов Волги дивизия отправилась на запад без своего прославленного сержанта.

Сколько однополчане ни искали, но найти Павлова не могли. Одни говорили, что после боя за «молочный дом» видели его в медсанбате, другие утверждали, что он вообще не дополз до берега и умер от ран.

След Якова Павлова затерялся…

Рана заживала быстро. Уже через месяц Павлова выписали из госпиталя, а весь январь он провел в команде выздоравливающих. Но вернуться в родную часть не удалось. Госпитальное начальство оставалось глухим к подобным просьбам. Есть разнарядки, их надо выполнять, время военное и не до разговоров!

Так Павлов попал в запасный полк, а там, не успев опомниться, получил назначение: старший группы солдат на лесозаготовках…

Во многих передрягах побывал Павлов за долгие месяцы войны, но это назначение он воспринял чуть ли не как самую крупную неприятность. Заготовка дров — хоть и нужное дело — боевому сержанту претила. Павлову вспомнилось, как поступил Илья Воронов — «медные котелки» — когда тот вопреки своей воле попал в запасный полк: чуть ли не через день он подавал рапорт: «Прошу отправить на фронт!» А ведь помогло! Павлов стал действовать по такому же методу — бомбардировал начальство рапортами.

Подобный способ воздействия на начальство помог и Павлову. В апреле 1943 года его вызвал командир батальона, хмурый капитан:

— Имеется требование на желающих учиться артиллерийскому делу. Пойдете?

Куда угодно, лишь бы распроститься с пилой и топором! И, не размышляя ни секунды, Павлов гаркнул во все горло, да так, что комбат вздрогнул от неожиданности:

— С превеликим удовольствием, товарищ капитан!

Хотя ответ был и не совсем уставной, но прозвучал от чистого сердца. И хмурый капитан улыбнулся.

Уже через несколько дней Павлов прибыл в лагерь — один из центров подготовки резервов. Шло формирование новых полков, бригад, дивизий. В одну такую заново создаваемую часть — в 288-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк — и был направлен Яков Павлов.

Пополнение, поступавшее в лагерь, состояло главным образом из молодежи да из тех, кто прежде служил в тылу. Естественно, что воин с гвардейским значком и медалью «За отвагу» на груди привлекал внимание. Люди, еще, как говорится, не понюхавшие пороху, с большим интересом слушали рассказы фронтовика о сталинградских боях, а рассказывал Павлов увлекательно.

В один из дней пришла центральная газета с очерком о Доме Павлова.

— Так то ж про нашего Яшу пишут! — воскликнул кто-то.

Вспомнили, что Павлов действительно рассказывал нечто подобное.

Когда об этом дошло до заместителя командира полка по политической части, тот удивился. Вое ему тут показалось странным: и то, что такая, можно сказать, знаменитость скромно служит у него в полку, и то, что боевой сержант за свой широко известный подвиг даже не награжден.

И замполит учинил Павлову форменный допрос. Обычно Павлов в карман за словом не лезет. Но на этот раз он повел себя более чем сдержанно.

Скупые и сбивчивые ответы только усилили подозрения: парень, мол, сгоряча сболтнул, а теперь виляет. Да и вообще — какой из него герой! — решил замполит. В его воображении «тот самый» Павлов выглядел этаким былинным богатырем, саженного роста, а этот…

Зато Павлов дал себе зарок — больше о своих сталинградских делах не распространяться. Мало радости в самозванцах ходить…

В конце октября 1943 года полк погрузили в эшелоны и отправили на Третий Украинский фронт.

Теперь Яков Павлов был уже старшим сержантом. Он стал заправским артиллеристом — замковым и наводчиком.

Шло освобождение Украины… Боевое крещение новый полк получил под Кривым Рогом. Потом были сильные бои возле станции Апостолово. Здесь за храбрость и находчивость при отражении танковой атаки Павлова наградили еще одной боевой медалью, а за подбитый вражеский танк выдали денежную премию.

В феврале сорок четвертого Яков Павлов подал заявление о приеме в партию. Рассказывая о себе, он подробностей боев в «своем» доме не касался. Вспомнился неприятный осадок после разговора с допрашивавшим его замполитом, и он постарался избежать всяких разговоров о боях на площади Девятого января. Вообще их и не затрагивали. Павлов хорошо проявил себя в недавних боях, и о них-то больше всего и говорили те, кто поддерживал его заявление.

Но слава все время стучалась в двери…

Однажды появляется парторг батареи Строковский, тоже Яков, со свежей газетой:

— Смотри, тезка! — взволнованно протягивает он новую статью о Доме Павлова. — Про тебя опять пишут! Скажем наконец командиру, что это ты…

— Ну вас всех к богу! — огрызнулся Павлов. — Уже побывал в самозванцах и хватит…

— Ох, и спесив ты, тезка, — пожурил его тот. — Знаешь, говорят: спесивый дома обедает… Ладно уж, сам скажу…

Но тут пошли бои, забылся и этот случай.

Прошло еще какое-то время, и в полк прибыла третья по счету газета со статьей о Доме Павлова. Теперь за дело взялся командир взвода лейтенант Журавлев. Но Павлов был непоколебим.

— Не хочешь, Яша, дело твое, — сказал лейтенант. — А мне запретить не можешь.

Журавлев не только написал отклик, но и фото Павлова приложил. Долго это письмо колесило, пока не пришло по нужному адресу — в сорок второй гвардейский полк. В то время — ноябрь сорок четвертого года — полк воевал в Польше, на Сандомирском плацдарме. Письмо попало к замполиту полка Лезману, тому самому, кто в дни сталинградских боев вместе с саперами вел оборонительные работы на площади Девятого января. Уж он-то Павлова знал!

А ведь как Павлова искали! Воины гордились своим однополчанином, и их тревожила его судьба. И вот наконец утерянный след нашелся.

Его искали не только однополчане. С первых же дней после освобождения города разыскивать сержанта Якова Федотовича Павлова усиленно стали и жители Сталинграда. С берегов Волги полетели письма по разным адресам. Но тщетно. Ответ неизменно гласил: «Такого нет». И это казалось тем более странным, что слава о Доме Павлова уже разнеслась по стране.

В газетах, в журналах появлялись снимки изрешеченных стен этого дома, воспроизводились памятные надписи о его защитниках. Появлялись и снимки отстроенного Дома Павлова — его восстановила знаменитая бригада Александры Максимовны Черкасовой одним из первых в городе.

Так почему же ни сам Павлов, ни те, кто его знают, не откликнутся? Да и жив ли он?

Запросы из Сталинграда приходили и в сорок второй полк. Но что здесь могли сказать? Сами, мол, ищем!

И вот теперь, после письма лейтенанта Журавлева, Сталинградский горсовет получил наконец от Лезмана ответ: жив Яков Павлов! Пишите ему на полевую почту 22109-Е!

Как раз в те дни, когда пришло письмо Журавлева, в сорок второй полк прибыл Александр Ильич Родимцев, в ту пору уже генерал-лейтенант, командир корпуса. Ему рассказали о том, что Павлов нашелся.