Дом Павлова

Но зато теперь вместе с четверкой смелых разведчиков в Доме Павлова уже более двадцати человек. Сила! Есть кому встретить незваных пришельцев, а главное — угостить их есть чем!

Теперь надо, не мешкая, браться за дело: правильно построить систему огня и укрепиться.

С этого и начали.

— Ну, сержант, веди к своим огневым точкам, — обратился к Павлову Афанасьев.

— Какие там огневые точки, товарищ лейтенант! Два окошка, выложенные энциклопедией, вот и все наши амбразуры… Сам не пойму, чем продержались…

Словно радушный хозяин показывал Павлов «свой» дом. Афанасьев, Воронов, Сабгайда, Чернушенко намечали, где им сподручнее будет разместить пулемет, минометы, бронебойки.

— Это военторг. Узнаете? — показал Павлов на видневшийся из окна дом по ту сторону площади. — Там сейчас опять фашисты. Выходит, соседи…

— Что же, жить в соседях — быть в беседах, — ухмыльнулся Воронов.

— Да горяченьким погуще угощать, — подхватил Чернушенко.

Но вот обход закончен. Побывали и в подвалах, где люди спали хоть и на удобных постелях, собранных со всего дома, но сон их был тревожным и чутким.

Матвеича сон не брал. Он сидел за столом и при тусклом свете коптилки читал. Стариковские очки оползали на нос, давно сломалась одна дужка, и ее заменила повязанная за ухо ниточка. Увидев новых людей, Матвеич понял, что прибыло пополнение.

— Что, сынок, тяжело? — опросил он Афанасьева, разматывая ниточку на ухе. Старик не прочь вступить в разговор с этими, деловито обходящими подвал, людьми, да им, видать, недосуг!

Как ответить старику на вопрос, полный тревоги? Афанасьев не стал кривить душой и сказал то, что думал:

— Нелегко, папаша, нелегко…

Стали размещать оружие. Воронов поставил свой пулемет в дровянике с оконцем. В сектор обстрела попали те самые домики с северной стороны, откуда прошлой ночью лезли гитлеровцы. Теперь все расстояние до этих домиков, все полтораста метров, можно было надежно держать под огнем. А чтоб окончательно укрепить это наиболее опасное направление, в соседнем подвале расположились со своим противотанковым ружьем друзья-бронебойщики Рамазанов и Якименко. Амбразурой им послужило едва выдающееся над землей окошечко. Отсюда хорошо видно, да и маскировка удобная. Остальные два противотанковых ружья были направлены в разные стороны. И вместе с «бобиками» — минометами младшего лейтенанта Чернушенко — удалось создать круговую оборону дома.

Возле огневых точек бойцы сделали себе постели, чтоб не отлучаться даже для короткого отдыха. Павлов не зря обещал всех устроить с удобствами. Кроватей и диванов хватило.

Еще и еще раз обходят Афанасьев с Павловым дом, прикидывают… Эх, слабовато с западной стороны, с той, что глядит на площадь Девятого января. Здесь бы не помешало маленько усилить, да где взять оружие?

И вдруг кто-то доложил:

— Товарищ лейтенант, трофей нашли!

Это был немецкий танковый пулемет, бог весть как сюда попавший. Нашлись и патроны. Пулемет оказался очень грязным. Его разобрали, промыли — хорошо, что в доме нашелся керосин, — снова собрали: действует!

Вот когда пришлось кстати, что Афанасьев в прошлом был танкистом. Он показал Свирину, как надо обращаться с трофейным танковым пулеметом, и солдат быстро освоился с диоптрическим прицелом. Теперь была хорошо прикрыта огнем и последняя, западная сторона дома.

Однако все это лишь первые шаги. Предстояло положить еще много труда, пока дом превратился в неприступную крепость.

Вторая ночь тоже прошла в напряженном ожидании, но противник себя не (проявлял. Видно, враг еще не забыл вчерашний отпор. Зато с самого утра опять стали бить минометы. На дом обрушились не менее сотни мин. В дальнейшем гитлеровцы, со свойственной им педантичностью, установили ежедневный рацион: несколько десятков снарядов и до сотни мин.

Вместе с бронебойщиками, замыкавшими отряд пополнения, приполз со своей катушкой и связист Файзуллин. Маленький, толстенький, в неизменной каске, которую он, кажется, никогда не снимал с головы, он быстро пристроился в уголке подвала и, прокричав в трубку «Я — „Маяк“!», взялся за «талмуд» — так бойцы называли его толстейший блокнот. Он нашел его где-то еще в начале войны и о тех пор не расставался с ним.

Файзуллин слыл во взводе чудаком. Мало ему таскать тяжелое связистское имущество, так нет же — с ним еще и огромный блокнот, в который регулярно записывались все события дня. Минутка передышки — и парень уже приткнется где-нибудь возле коптилки, чтоб взяться за карандашик.

— Охота такой талмуд таскать, — подтрунивали товарищи. — Зачем он тебе?

— Как зачем? — возмущался Файзуллин. — Это ж надо для истории! Если меня убьют, память о наших днях останется…

Никто не знал, что записывал связист в свой дневник в ту тревожную ночь, но времени для этого у него было достаточно. Он только успел прокричать «Я — „Маяк“!», а, когда услышал ответный голос комбата Жукова — передать трубку стоявшему рядом Павлову, телефон безнадежно умолк. И сколько ни дул потом Файзуллин в мембрану, сколько ни кричал он: «Я — „Маяк“!» — безуспешно. Ясное дело — обрыв… Так и не удалось доложить комбату, что пополнение прибыло. Павлов в сердцах швырнул трубку, а Файзуллин уткнулся в блокнот.

В ту пору — в конце 1942 года — радиосвязь применялась еще не широко. Правда, существовал громоздкий радиопередатчик, так называемый «6 РПК», про него связисты злословили: мол, «эрпека — трет спину и бока», — но и этих аппаратов не хватало. И прибегали к помощи посыльных, как это сделал Павлов, отправляя с донесением Калинина, или же ценой больших потерь тянули телефонный провод. Он и был тогда главным способом связи. Кабель то и дело обрывался, и люди шли под огонь восстанавливать связь.

Связисты-сталинградцы… Подвиги их бессмертны!

Когда однажды, в разгар боя умолк штабной телефон, комсомолец Матвей Путилов пополз под рвущиеся снаряды. Он уже обнаружил оборванный кабель. Но тут осколок мины перебил обе руки. Теряя сознание, Путилов крепко зажал концы проводов зубами. Так и нашли его мертвым — с проволокой во рту. А штаб продолжал управлять боем. Электрический ток шел через безжизненное тело связиста…

Взвод связи третьего батальона понес большие потери. Давно уже убит командир взвода. Остался его помощник — старший сержант Думин. За все эти сталинградские дни взвод проложил немало телефонных проводов. И с каждой новой линией редели ряды связистов.

Жуков и Дорохов стоят у Думина, как говорится, над душой:

— Давай связь!

Но как ее дать? Чтоб все линии связи в батальоне постоянно действовали, за ними должны наблюдать не менее тридцати человек. А всего во взводе едва наберется десятеро. Вместе с пом-комвзвода.

— Товарищ капитан, давайте людей!

— Где я их тебе возьму?

О том, что у комбата нет людей, Думин и сам хорошо знает…

В прошлом донецкий шахтер — и лесогон, и крепильщик, и помощник машиниста врубовой машины — Сергей Думин в свои двадцать семь лет уже вдоволь повоевал. В 1939 году был ранен под Выборгом, участвовал в освободительном походе на Западную Украину, на войне с первых дней, да и тут, в Сталинграде, прошел уже хорошую школу.

Сколько катушек пришлось ему протащить под огнем! От одной только мельницы к командному пункту батальона вели четыре параллельные линии. Думин закалывал провод в израненную землю, маскировал его в развалинах, присыпал битым кирпичом и щебенкой, чтоб уберечь от мин. И в дом военторга тянул он связь, и в дом Заболотного — сам удивляется: как жив остался?!

Вот и сейчас. Файзуллин хоть и протянул ночью провод, да с первого раза не смог его упрятать как следует. Придется, значит, самому идти…

В ближайшие две ночи над телефонной линией для Дома Павлова уже работали чуть ли не все связисты из малочисленного взвода Думина. И «летописец» Файзуллин, и воронежский колхозник Яков Сиденко, и флегматичный худощавый парень Алексей Федотов, его называли — Везучий, это с тех пор когда мина оторвала угол телефонного аппарата, у которого он находился, а его самого не затронуло. Давно это было, еще до Сталинграда, люди во взводе почти все переменились, но прозвище за ним так и осталось. Похоже на то, что никому нет дела до его фамилии. Просто говорили: «Не видал Везучего?» Или: «А ты у Везучего спроси…» Федотов не реагировал на это и со временем даже стал откликаться.