Страница 18 из 50
— Пусть идут, хоть немного пособят.
Павлов условился с ребятами: их берут связными. Только, чур, договор — строго выполнять каждый его приказ.
— Раз уж взялись, то по-военному! — заключил он.
Тимка и Ленька едва верили своему счастью. Тотчас оба посерьезнели, высвободились из рук матери и вытянулись перед сержантом.
— Мой первый приказ, — строго сказал Павлов, подавляя улыбку, — не подыматься на верхние этажи, не показываться у окон, делать только то, что будет велено, ходить там, где я разрешу. Понятно?
— Понятно, товарищ сержант!
Так у разведчиков появились помощники. И это было очень кстати. Теперь ни Александрову, ни Глущенко не нужно будет отлучаться от своих постов: у них есть связные.
Обстрел почти те затихал. А когда в дом попадал снаряд или мина — все вокруг сотрясалось и с потолка валилась последняя штукатурка.
Изредка гитлеровцы делали небольшой перерыв — его называли «антракт». Это создавало еще большее напряжение: именно теперь жди штурма!
Но на штурм они пока не шли. Им, видно, и в голову не приходило, что дом обороняют всего лишь четверо смельчаков!
Время тянулось бесконечно.
Между тем надо подумать и о еде. Ведь разведчики приползли налегке и ничего съестного с собой не взяли.
В какой-то квартире нашлась мука. В банке на кухонном столике — соль. Но где достать воду? Из кранов вода уже давно не течет. Прадеда, недалеко Волга — всего метров триста-четыреста. Но, говорят, близок локоть…
Вода, оказывается, пока еще осталась в котле центрального отопления.
«Котлом надо будет заняться», — решил про себя Павлов.
И вот уже готово кушанье: клецки из муки — «сталинградские галушки», как их кто-то окрестил. Черного лову и Александрову, дежурившим у окон второго этажа, связные отнесли еду наверх.
Поели сытно и с аппетитом. Это признали все, в том числе и Тима с Ленькой. Их, теперь уже в качестве полноправных участников обороны, Павлов принял на военное довольствие.
А с наступлением темноты Калинин во второй раз отправился с донесением, хотя пробираться было не легче, чем вчера: все так же не умолкая трещали автоматные очереди, рвались мины. Фашисты беспорядочно обстреливали все вокруг и в том числе полосу, через которую Калинину предстояло пробраться во что бы го ни стало — живым.
Одновременно с приказом занять зеленый дом на Пензенской улице командир седьмой роты Наумов получил от комбата еще одно боевое задание: подготовить группу из пятнадцати или двадцати человек, которая в этом доме закрепилась бы.
Жуков высказался и о составе такой группы.
— Дорохов пошлет пулеметчиков, Маркарову я приказал — он даст два миномета с людьми, потом еще из роты бронебойщиков два-три ружья будет. Ну, а остальных, автоматчиков, сами выделяйте. Вам виднее… Но одно, политрук, учтите, — сказал в заключение комбат, — полковник приказал не только занять этот дом, но и удержать его!
Прошло уже немало долгих сталинградских дней, как Наумов командует ротой, но он все еще в прежнем звании политрука.
Вернувшись на свой командный пункт — в помещение со смешной табличкой «Управляющий», — Наумов задумался. «Вам виднее кого послать», — сказал Жуков.
Виднее… А все же откуда взять людей? Поредела, ох как поредела седьмая рота за эту сталинградскую неделю. А пополнения не жди…
Командир роты мысленно пересчитал бойцов — он отлично помнил каждого.
Один взвод занят в развалинах с громким названием «Дом Заболотного». Оттуда брать нельзя. Остальные люди по горло заняты на мельнице. Они без передыху роют землю. Закрепляются. Ведь именно туда, к мельнице, так рвется противник. Нет, оттуда тоже никого не возьмешь!
Наумов еще не знал, что предстоит вынести этой кирпичной коробке, этой «Fabrik», как ее именовали фашисты…
Все же пять автоматчиков выделить удалось. Все они — обстрелянные сталинградцы. Это отличившийся в бою за дом военторга Андрей Шаповалов и его земляк Вячеслав Евтушенко, это веселый грузин с лихими черными усиками Нико Мосияшвили, это молодой узбек Камалджон Тургунов и, наконец, повар волжанин Иван Шкуратов.
Поредела не только седьмая рота. И в других ротах батальона с трудом наскребли людей. Ну кого бы послал командир минометной роты Маркаров, если б ему как раз сегодня не прислали новенького младшего лейтенанта? Алтайский комсомолец Алексей Чернушенко прибыл в полк двадцать четвертого сентября прямо из военно-минометного училища, где он прошел ускоренный курс. Но дело свое молодой офицер знал. И он, что называется, с ходу получил под свою команду два ротных миномета, два «бобика», как их называли солдаты.
Туго было и командиру пулеметной роты Дорохову. У него тоже почти не осталось людей. Но он без колебания выделил взвод лейтенанта Афанасьева. Для этого имелись все основания. Взвод, правда, состоял из одного только пулеметного расчета, но это был расчет Ильи Воронова, а это имя говорило о многом. Да и сам Афанасьев, несмотря на то что Дорохов знал его только три дня, оставлял наилучшее впечатление.
Да, всего лишь три дня прошло как лейтенант Иван Афанасьев выписался из госпиталя. И хотя в армии он с первых дней войны, но так уж сложилось, что воевать ему пришлось еще не так много.
В свои двадцать шесть лет Афанасьев вообще считал, что жизнь у него складывается «не как у людей». В этом его постоянно убеждала и сестренка. Паша хоть и младшенькая, но считала, что должна опекать брата — ведь совсем одни на белом свете остались, с малых лет. А горя они и впрямь хлебнули оба немало. В детстве Ваню влекло к технике. Но жизнь пошла иначе. Ванюша с сестренкой рано осиротели, и стало не до техники — хоть бы прокормиться. Завербовался на стройку. Вначале таскал песок да кирпичи, но скоро приноровился к другому делу: на стенах и потолках будущего сочинского дворца-санатория выкладывал замысловатую мозаику из слюды и разноцветного стекла. Тут сказалось второе влечение — к рисованию.
Работа хотя и приносила удовлетворение, но это все же не машины! Страсть к технике не покидала парня. И в свободное время он ходил на курсы авиамотористов при Осоавиахиме. Потом, уже в армии, стал механиком-водителем. В танкистах Афанасьев и прослужил весь срок. После полковой школы он, уже помощник командира взвода, участвовал в освобождении Западной Белоруссии.
Когда началась война и Афанасьева определили в пехотное училище, он (возмутился: «Как так? Ведь я танкист, я воевал!..» Но в военкомате оставались непреклонными. Усталый майор терпеливо разъяснил, что имеется, мол, приказ наркома: пехота решает! Теперь армии позарез нужны грамотные боевые офицеры. Афанасьев побывал в боях, и именно таких надо учить дальше.
Пришлось подчиниться. Почти весь первый год войны — до апреля месяца, он провел в училище, был выпущен лейтенантом, отправился на фронт, стал командиром пулеметного взвода. И в первом же бою — это было под Харьковом — получил девять осколочных ран. В бок, в колено…
А прямо из госпиталя — Сталинград. Правда, колено еще побаливало, но ему как-то совестно было говорить об этом на комиссии. Три дня назад Афанасьев снова получил пулеметный взвод, который состоял из одного-единственного «максима». И прямо с ходу, как и тогда под Харьковом, пошел в бой. Это было в те тяжелые дни, когда противник сильно нажимал на центральном участке. Туго пришлось в том бою. Но зато в этот первый же день новый командир взвода показал, чего он стоит. Даже заслужил похвалу<. В бою он хорошо узнал своих людей и убедился, что расчет ему попался геройский.
И не удивительно. Ведь командир отделения старший сержант Илья Воронов, так же как Павел Демченко, снискал себе славу лучшего пулеметчика.
К стрельбе Воронов пристрастился еще в предвоенные годы у себя, в Орловской области, в сельском осоавиахимовском кружке. Колхозному парню больше всего пришелся по душе «максим». А осенью 1940 года, когда настала пора идти на действительную службу, допризывник уже умел с повязкой на глазах разобрать и быстро собрать пулемет.