Страница 80 из 105
И тут Магаров нахмурился всерьез:
- Как для начала, то ты ведешь себя слишком смело и заносчиво. Как бы не пришлось тебе укрощать свои амбиции. Ишь, как наскакивает! - повысил голос Магаров, уже обращаясь к Добрыне, словно давая понять, что нечего церемониться с этим инвалидом.
- Я не наскакиваю на вас, товарищ председатель, а защищаюсь. Мы, инвалиды, народ чувствительный: рана на месте недавно зажившей раны - особенно болючая и труднозаживаемая. Знаете, Николай Андреевич, что одно доброе слово человека, облеченного властью и доверием народа, быстрее залечивает душевную рану, чем всякие ухищрения медиков. А лихое слово - страшнее пули. Тоже знаете?
- Не надо нас учить. У нас много учителей без тебя, дорогой товарищ. И вообще, советую меньше вмешиваться в наши дела.
- Этого не обещаю, товарищ председатель. Если посчитаю нужным вмешаться, как коммунист, не пройду мимо.
Секретарь парткома покачал головой:
- Видно, что не дашь забыть о себе.
- Так точно!
Магаров раздраженно произнес:
- Здесь не стрелковая рота.
Председатель ушел, а Добрыня посоветовал Оленичу:
- Не дразни его. Вызвать его неприязнь, стать ему врагом - не трудно, ты попробуй ужиться с ним! Уживешься, будешь жить и еще в почете. Иначе станет трудно, не рад будешь, что связался. Сбежишь.
- Не сбегу, Илья Кириллович. Я надолго.
- Как знаешь, я тебе посоветовал по-дружески. Хорошо, что не заискиваешь, не заглядываешь жалобно в глаза…
Оленич ушел из парткома со смешанным чувством - и удовлетворения, и досады. Конечно, не хотелось ему вступать в схватку с председателем, тем более враждовать с ним. Но и в поддавки он не намерен играть. «Почему Магаров так разговаривает с незнакомым человеком? Неужели инвалиды его допекли? Но он ведь не давал ему повода для предубеждений и подозрений! А не Васько ли настроил его? Идея создания первичной при сельсовете была и раньше или появилась теперь? Странно! Не станут же из-за меня одного создавать первичную парторганизацию!»
Возвращаясь домой по тихой сельской улице, Андрей думал о том, что его появление здесь мало кого обрадовало, а это осложнит жизнь. Но отступать поздно, да и не к лицу ему: необходимо самому обустроить свое существование. Увидев здание сельсовета, решил побеседовать с Пастушенко, посоветоваться насчет работы. Но председатель первый заговорил об этом:
- Послушай, капитан, ты все равно как американский безработный. Хочешь мне помочь в одном деле?
- Я ведь говорил, что буду искать работу.
- Помню, что тебе нужна должность. В сельсовете есть одно место, но ставка, сам понимаешь, мизер. А мне надо навести порядок с запасниками, с приписниками, призывниками. Будешь начальником военно-учетного стола?
- Согласен. За зарплату не волнуйся, сколько будет - столько и будет.
- Ну, ты снял с моих плеч неприятный груз: страсть не люблю писанину! Сегодня же свяжусь с полковником Ростовским. Это наш районный военком. Ты коммунист?
- Да, с сорок первого. В первый день войны получил партбилет.
- Ого! У нас таких нет.
- В парткоме я напросился на поручение - побеседовать с инвалидами войны. Думаю, что сельсовету тоже интересно знать, чем и как живут люди, пострадавшие на войне и оказавшиеся беспомощными, то есть не всегда способными обслуживать самих себя. Или тебе и депутатам все известно об этих людях?
- Если бы только об инвалидах да о ветеранах думать! Конечно, на сессиях и исполкомах рассматриваем их жалобы, письма, просьбы, чем можем помогаем. Ну, а обследований не делали. Хотя есть у нас депутат, который должен бы заниматься этим. Наш секретарь. Но у нее нагрузок больше, чем у меня: и призывниками она занимается, и запасниками, и вдовами, и многодетными матерями, пенсионерами… Да всего не перечислишь. Теперь берись сам за все. А за согласие - спасибо.
- Помоги собрать инвалидов.
- Помогу. Только зачем? Разве ты сладишь с Латовым? Или с Тимофеем Потурнаком? Вон сын от него сбежал, Степан. Семиклассник дал деру, не выдержал отцовского воспитания. Уже в районе знают об этом происшествии. Впрочем, как и о твоем разговоре с Магаровым. разве я тебя не предупреждал, чтобы с ним держался на дистанции? Нужно тебе заедаться с ним!
- Конечно, Яков Васильевич, ершиться мне перед ним не резон, но и его самодурства не потерплю. Ты думаешь, что он, член бюро райкома, все может?
- Давай так договоримся, Андрей Петрович: твои отношения с ним - твое личное дело. Меня это не касается. Эх, была бы у тебя хоть какая-нибудь власть! Или у меня…
- Власть без власти?
Пастушенко промолчал. Но было видно, что Оленич попал в самое больное место и говорить на эту тему он просто не хочет.
- Яков Васильевич, за должность спасибо. Для меня главное - уцепиться обеими руками за эту жизнь. Первая работа! Мирная работа! А для военного человека все равно что новая жизнь… А я, брат, должен стать на ноги.
- Не горячись, капитан. Ты еще и не рад будешь работе: у нас нагружают тех, кто везет.
- Ну, что же, товарищ председатель, - весело воскликнул Оленич, - поживем - увидим! Ты мне вот что скажи: как найти дочку умершей учительницы Рощук?
- Лялю? Она живет у Варвары Корпушной. Татьяна Павловна снимала комнатку, там и живет дочка. Уже выросла, восемь классов закончила, хочет пойти на ферму дояркой. Она у нас мастерица коров доить!
- Ляля Рощук? Доярка? Да ведь ей сейчас всего-то пятнадцать лет!… Ну а кто мне расскажет о Татьяне Павловне? Мне бы поподробнее узнать о последних годах ее жизни.
- Погоди, погоди! Разве ты знаком с ней?
- Да, и притом очень даже хорошо. Она к нам в госпиталь приходила, шефствовала над Петром Негородним. Я так думаю, что он и рекомендовал ей поехать в Булатовку. Иного объяснения нет. Она не рассказывала об этом?
- Если кто и знал что-нибудь, так это Варвара: они между собой ладили. Татьяна Павловна ведь недолго прожила, ни с кем особенно не дружила. Да, послушай, капитан: сегодня звонили из районо, справлялись о Степане, об этом шалопутном пацане. Морока мне с ним! Вот видишь, власти как у мальчика не побегушках, а спрос как с хозяина. Степан будущий призывник. Возьми ты на себя поиски, обойдись без милиции. Если воспитывать детей с помощью милиции, сам понимаешь, последнее дело. Дальше, как говорится, некуда.
«Да, ему не позавидуешь, - подумал Оленич по дороге домой. - А за парнишку и мне надо бы побеспокоиться. Ставлю перед собой первое боевое задание!»
8
Жизнь захватила его сполна, увлекла так, что он почти не думал о себе, о своей хвори. И с каждым днем забот все прибавлялось.
И еще один день промелькнул незаметно. Андрей поздно возвратился в свою хатенку, позже обычного пообедал и прилег отдохнуть. Натруженная культя ныла. Он постарался расслабиться и немного вздремнуть.
Поднялся приободренный. К морю пошел уже после полудня, когда в селе стояла нестерпимая духота. Но море казалось прохладным. Оно разливалось, тихое, полное блеска и сверкания. Вода с шуршанием выкатывалась на прибрежный песок и тут же убегала назад, оставляя кружево пены. Вдали море набирало голубизны и далеко, у горизонта, становилось уже синим. По спокойной глади воды медленно шли две баржи и один белый пароход, подтягиваясь к Тепломорскому порту. А напротив пляжа, за бакенами, застыли, как нарисованные, белые косые паруса рыбачьих лодок. Казалось, утомленные в полете чайки опустились на воду отдохнуть. Почти каждый день он видит одно и то же, и не надоедает, больше того, всякий раз ему открывается какая-то неведомая, но захватывающая новизна. Наверное, это красота еще не познанного им мира.
На песке, у самой воды, - шум, крики и смех детишек. Взрослые, разморенные зноем, почти все лежат на горячем песке - кто под зонтом, кто под натянутой на колья простыней. Некоторые спят прямо на солнце, прикрыв лица полотенцами или чем иным. «Наверное, это самые здоровые и крепкие люди», - подумал Оленич.