Страница 64 из 105
- Я даже не рассмотрел ее как следует. Показалась мне испанской аристократкой. - Кубанов засмеялся и подмигнул Оленичу: - Не удивлюсь, если и у нее окажется гордость выше красной черты. Ошибаюсь?
Гордей Михайлович громко засмеялся:
- Пожалуй, не ошибаетесь. Может, не испанская сеньора, но чертики в ее норове неистовствуют.
Андрей сказал:
- Позову ее.
21
Людмила в своей спальне одевалась.
Андрей постучал, и она спросила:
- Кто?
- Я, Андрей, - полушепотом ответил он.
- Входи.
Люда стояла перед зеркалом полуодетая и, прижав белое платье к груди, смотрела на него, остановившегося у Двери: он никогда не видел ее полуобнаженной, ее стройных ног, тонкой талии и даже распущенных, неубранных волос, которые громоздились огромной копной и падала волнами на плечи и спину - тоже не видел.
- Закрой дверь, - тихо произнесла она.
Быстрыми, привычными движениями она надела платье.
- Подойди ко мне, - попросила она.
Андрей послушно приблизился к ней, все еще не преодолев оглушившего его волнения, и, не в силах отвести от нее глаз, молча стоял: ему казалось, что сейчас его свалит головокружение. Люда улыбнулась, как улыбается красивая женщина, зная, что ее разглядывает мужчина, что она поражает этого мужчину и что ей самой очень приятно быть такой. Она улыбалась, словно говорила: «Видишь, какая я, а ты этого не замечал, и теперь сам растерялся, а я ведь существую для тебя, и поэтому я такая…»
- Ну что за колдовство! - прошептал Андрей, прижимая к себе Людмилу. - Я словно во сне и боюсь проснуться…
- Застегни, пожалуйста, на спине пуговичку. - Женщина тихо и счастливо смеялась.
Потом стала расчесывать волосы, водя гребнем по ним множество раз, пока они не начали сиять. Затем взяла поясок и набросила на бедра. Это так подчеркнуло талию, что Оленич только удивлялся: откуда она знает все эти тонкости? Это же целое искусство! И чтобы достичь такого эффекта, нужно быть мастером!
- Включи люстру, - попросила она, хотя возле трюмо довольно ярко светил торшер.
Андрей подошел к выключателю, включил свет и обернулся. Белое платье плотно облегало фигуру, темные волосы переливались мельчайшими искрами, как разноцветными микроскопическими блестками. На шее сверкала золотая цепочка, а прицепленный к ней камешек переливался, играя гранями на ярком свету. И Андрей не мог понять, что это за камешек, какого он цвета. Где-то в глубине его, как будто внутри, сиял яркий луч, как сгусток ослепительного света, и был этот сгусток то ли фиолетового, то ли темно-синего, замешанного на золоте огня. Андрей заглянул в глаза Люде и увидел в них тоже таинственный темно-фиолетовый отблеск драгоценного камешка. Какой крохотный кристаллик, а как сверкает! И идет свет из его таинственной глубины. Отступив от Люды, Оленич снова взглянул на камень, покоящийся в вырезе платья и смугло-матовой коже - он уже излучал торжественный голубой свет.
- Как я тебе? - кокетливо спросила Люда.
- Нет слов… Представляешь, я даже оглох, ослеп, отупел от твоей красоты.
- Не дури, Андрей, - спокойно сказала она. - Это на тебя не похоже.
И вдруг начала снимать белое платье.
- Зачем?…
- Я надевала специально для тебя. Хотела тебе показаться и потом снять. Только для тебя.
Какая- то дикая, неосознанная сила взъярилась в нем: неожиданно для самого себя он поднял Люду на руки…
- Что ты, что ты! Андрюша… Тебе нельзя поднимать…
Но сквозь звон в ушах он лишь услышал, как полураскрытые губы шепнули:
- Свет…
И ее рука потянулась к выключателю…
…Рядом с трюмо спокойно светил торшер.
Людмила молча и торопливо надевала вечернее черное платье, которое тоже шло ей, но которое украло ее юность. Если в белом она была похожа на светлую и невинную невесту, то в черном - на женщину, хоть и молодую, но все же на женщину. Привела в порядок волосы, чуть припудрила щеки, подкрасила губы.
- Можешь меня вести и представлять своему другу.
Людмила подошла к нему и кокетливо подала руку:
- Но ты, как мой кавалер, обязан привести меня сюда после вечера. Договорились? Стыдно мне будет уходить одной.
- Согласен! - ответил Андрей и подставил ей локоть.
Они уже стояли на площадке второго этажа, когда внизу, в гостиной, раздался шум, послышались звонкие Девичьи голоса, восторженные мужские восклицания. Это появились девушки - Мирослава, Витина подружка, и Галина.
- Давай немного подождем, - промолвила тихо Людмила.
И он понял, что заговорило ее тщеславие: она не хочет являться незаметно, а появиться так, чтобы привлечь внимание. А пока все были заняты юными студентками, внимательно осматривала Андрея: поправила ему китель - сзади он топорщился, вытащила откуда-то свой душистый платочек и вытерла ему лоб от капелек пота и наконец легонько прикоснулась губами к его щеке, стараясь не испачкать губной помадой.
- Что ты со мной вытворяешь сегодня? - спросил он.
- А когда же мне проявить свою нежность? Вчера было рано, завтра будет поздно. Тем более, что ты только вчера полностью освободился от давних клятв и обязанностей. Значит, я вправе рассчитывать на твое внимание ко мне. Согласен?
- Возражений нет.
- Ну, пошли.
- Я пойду вперед. Подготовлю общественное мнение.
Только Оленич вошел в гостиную, как его заметил Криницкий и сразу же подошел:
- Почему один? Повздорили? Или она закапризничала?
- Да нет, все в порядке. Сейчас она спустится.
К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.
- Неужели вы и вправду уезжаете? - спросила Мирослава.
- Нам с вами всегда было интересно! - призналась Галя. - Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…
- А правда, что этот человек - ваш фронтовой друг?
- Да, мой верный товарищ, - все же успел он ответить на один вопрос.
А Галя тут же:
- Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!
У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:
- И Витя скоро поедет!
Оленич взял тоненькую руку Мирославы:
- Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.
Девушка покраснела, но все же пробормотала:
- Мы договорились с Витей переписываться.
«Какая она еще юная! - растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. - Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»
Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:
- О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?
Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:
- Настоящее чудо - вот эти две юные богини! - И потом, нахмуря брови, грозно спросила: - Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?
Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:
- Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!
- А, ну тогда пусть остаются, - смилостивилась Криницкая.
А Галина сказала:
- Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.
- А почему молчит юная фея?
- Я все время разговариваю с вами - в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?
Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила: