Страница 44 из 122
Белогвардейцы дважды поднимались в атаки, но их отбивали. Собравшись с силами, они снова пошли в наступление на рабочий отряд. Убили токаря Андреева: замолчал его пулемет. Бросили гранату в Рыбалко - она разорвалась и перебила ему обе ноги; Рыбалко еще некоторое время вел огонь, потом вынужден был уступить свое место Нефедову. Нефедов скосил первую атакующую цепь, вторую, третью…
Вдруг раздался голос Рыбалко:
- Обходят слева!
Нефедов оторвался от пулемета, метнул в мятежников одну за другой три гранаты, крикнул:
- А ну, а ну, кто хочет на тот свет?
Снова раздался голос тяжело раненного Рыбалко:
- Обходят справа!
И туда метнул три гранаты Петр Нефедов, яростно ругаясь, грозя:
- А ну, кто хочет на тот свет?
Хотя гранаты сделали свое дело, но появились новые толпы мятежников. Нефедов крикнул Рыбалко:
- Отползай, я прикрою тебя огнем!
Рыбалко покачал головой:
- Нет, уж если умирать, то вместе.
- Хорошо, - сказал Нефедов, - тогда давай перейдем в крайнюю яму. - Он взвалил раненого токаря на спину и вынес его наверх. Потом перебросил из ямы наверх пулеметные ленты, сам выскочил, схватил «максим» за хобот, перетащил к крайней яме, метнул в подбежавших белогвардейцев последнюю гранату и залег за пулемет. Под прикрытием огня отполз к крайней яме и Рыбалко.
В это время у пулемета убитого Андреева появился с винтовкой в руке Петр Степанович Афонин, за ним - обвешанный пулеметными лентами Анатолий Семячкин.
- Дядя Петя! - крикнул Нефедов. - Ложись! Сейчас снова пойдут!
Петр Степанович лег за пулемет.
Семячкин отбежал в сторону, но, услышав стоны Рыбалко, ползком перебрался к нему в яму, и вскоре оттуда послышались выстрелы.
- Толя, береги патроны!.. - крикнул Нефедов.
- Хватит… У меня много… - донесся из ямы прерываемый выстрелами голос Семячкина.
- Внимание! - крикнул Нефедов. - Прицел два… Стрелять вместе!..
Петр Степанович дал мятежникам подойти поближе и одновременно с Нефедовым ударил по ним огненным смерчем.
Белогвардейцы залегли, чтобы через минуту снова подняться на пулеметы рабочего отряда.
Нефедова ранило: пуля прошла насквозь, пробив, вероятно, правое легкое. При каждом вдохе в груди у него что-то хлюпало. Он прижал левую руку к груди, продолжая правой нажимать на гашетку пулемета и косить наседавших белогвардейцев. Стрелял он до самозабвения, останавливаясь лишь на короткие промежутки, во время которых собирал все силы, чтобы не потерять сознание. В эти промежутки Семячкин менял ленты. Нефедов снова припадал к пулемету. Он стрелял, не сводя глаз с прицела, все больше и больше вдохновляясь смертью врагов. Пар валил из кожуха пулемета, ствол накалился… Уже мятежников погнали к Цареву, Петр Степанович раскуривал цигарку, Анатолий Семячкин подбирал и торопливо рассовывал по карманам гильзы от расстрелянных патронов, а Нефедов все стрелял!..
Позади него, окруженный группой красноармейцев, с маузером в руке появился губернский военный комиссар.
- Прекратить огонь! - скомандовал Чугунов.
Нефедов обернулся, но не увидел Чугунова. Руки его по-прежнему нажимали на гашетку, и нервной дрожью бился пулемет.
Чугунов крикнул Афонину:
- Степаныч! Возьми его за руки! Оторви от пулемета!
Петр Степанович с трудом разжал руки Нефедова. Пулемет замолчал. Нефедов в мгновение обмяк, прислонился к стенке, сполз в яму - с окровавленной грудью, с хлюпающим в легких воздухом.
Его наскоро перевязали, и двое красноармейцев взяли под руки, чтобы увести на перевязочный пункт. Он мотнул головой: нет! Тогда на помощь пришли Петр Степанович и Анатолий, попробовали уложить Нефедова на носилки, но он растолкал их:
- Я сам пойду! Один!
Подошел Чугунов, сказал строго:
- Брось валять дурака, Петр. Кровью истечешь.
- Кто - я? - Нефедов отшатнулся от губвоенкома. - У кого сердце бьется за революцию, тот не может умереть. Запомни, Чугунов!
Покачиваясь из стороны в сторону, падая и поднимаясь, он побрел по пустырю. Навстречу шли разгоряченные бойцы его отряда. Они видели его черневшую от крови рубаху и бледное лицо, слышали, как Нефедов виновато говорил:
- Я, ребятки, далеко не уйду… Мне только бинты сменить…
Далеко он и вправду не ушел: через сотню шагов потерял сознание и упал. Его уложили на носилки и понесли на перевязочный пункт.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В третьем часу ночи в ревком пришел Георг Атарбеков. В приемной Кирова было многолюдно. В углу, у печки, расположилась группа кавалеристов - все чубатые кубанцы в папахах, - и один из них, высокий, усатый, со слезами на глазах что-то рассказывал редактору армейской газеты, а тот, сидя рядом с ним на диване, все это торопливо записывал, и исписанные крупным почерком страницы так и слетали с его колен. В другом углу, у окна, стояли вооруженные рыбаки. Лица у них были хмурые, сосредоточенные. Рыбаки, безучастные ко всему происходящему в приемной, густо дымили цигарками: у них была своя думка… Среди них находился молодой парень лет двадцати, ладно скроенный, с румянцем на щеках и глазами такими скорбными, что в них невозможно было глядеть без сострадания.
Атарбеков подошел к двери кабинета, взялся за ручку. В кабинете гулко трещала старая, разбитая пишущая машинка. Он невольно прислушался…
- Организаторы мятежа, белогвардейцы-шкурники, представляли дело иначе, - диктовал Киров, и в его голосе звенели металлические нотки. - Они думали на крови защитников рабоче-крестьянских идеалов создать благополучие для остатков буржуазии, мародеров и гнусных предателей революции…
Атарбеков несмело приоткрыл дверь, заглянул в кабинет.
- Георг, заходи!..
- Пишешь правильно, - войдя, сказал Атарбеков. - Они хотели создать благополучие именно для мародеров и гнусных предателей революции!..
Киров провел рукой по лицу и прошел к письменному столу.
- Мария Николаевна, - обратился он к машинистке, - сделаем небольшой перерыв. - И к Атарбекову: - Как следствие?.. Как вообще дела?..
- Дела, дела! - вздохнул Атарбеков и, когда машинистка вышла, вытащил из портфеля кипу протоколов допросов арестованных руководителей и участников мятежа.
Киров пробежал список арестованных, стал знакомиться с протоколами. Кивнул на чайник, стоявший рядом на круглом столике:
- Выпей чайку, согрейся.
Атарбеков налил чаю, бросил в него крупинку сахарина.
- Откуда у них взялся генерал? - с интересом спросил Киров, придвинув к себе настольную лампу.
- Бахвалов?.. До мятежа тихо и мирно жил в городе. Ушел в отставку еще в пятнадцатом году. Филателист!.. От скуки занимался коллекционированием почтовых марок.
- Каким же образом он стал руководителем мятежа?
- Видишь ли, Мироныч… - Атарбеков вдруг выхватил из кармана платок.
- Не следишь за собой, Георг, - почти сердито проговорил Киров.
- Это от сахарина, - сквозь кашель ответил Атарбеков, стиснув платком рот. - Будь он неладен! - Потом отдышался, запрокинув голову на спинку кресла. Глаза у него были красные, усталые, лицо бледное, осунувшееся. После каждого приступа кашля он выглядел плохо. - От сахарина у меня почему-то всегда першит в горле… Да, следующими в списке идут Бахвалов-сын, казачий офицер Калмыков, морской офицер Томилин. Все они - важные персоны. Бахвалов-сын послан в Астрахань самим Деникиным. Начальник контрразведки Марковского офицерского полка… Калмыков - казачий офицер, меньшевик… Томилин - активный белогвардеец, заслан в Астрахань англичанами из Баку… Мне кажется, они и являются основными руководителями мятежа. Старик генерал Бахвалов, видимо, просто подставная фигура. Но у мятежников, надо думать, есть и еще руководители. Если меня не обманывает чутье, то это прежде всего английский вице-консул в Астрахани Хоу. Ему есть чем вдохновить белогвардейцев - английским золотом…
- Это тот самый Хоу?.. В прошлом году, мне помнится, он нагло требовал у нашего правительства прекращения национализации рыбных промыслов капиталиста Волкова?