Страница 103 из 122
Тогда он встал и, к великому неудовольствию партнеров, подошел к толпе.
Гюнтер услышал голос Остапа:
- Проклятые буржуи, вот подожжем вашу хазу, тогда узнаете нас!
Пьяных Остапа и Аркашу, видимо, уже выгнали из игорного зала, ибо когда Гюнтер очнулся от минутного, вдруг на него нашедшего полного опьянения, то вокруг него уже никого не было.
Гюнтер оставил казино и, перейдя улицу, темным Ашумовским переулком поднялся в Крепость, кое-как добрался домой…
В столовой сидели некоторые из членов ордена и среди них гости: Федор Быкодоров и вернувшийся из Персии Фердинанд. Скуластый, с раскосыми жесткими глазами, с редкими щетинистыми усами, Фердинанд выглядел мрачнее обычного. Он встал первым и приветствовал Гюнтера по-восточному. Саша Чахмахсазов, видимо, уже был пьян и дремал на стуле. Быкодоров, как всегда трезвый и себе на уме, приветствовал его глазами и своей змеиной улыбкой.
Гюнтер стоял посреди комнаты, страшно пьяный, но еще не теряющий сознания, чувствуя степень своего опьянения и страха. Он долго и бессмысленно смотрел на стол, на кусочки тающего льда на блюде, на искрящиеся на свету рюмки, полные вина, пока не перевел взгляд на оттоманку. Там, на развернутом японском халате с вышитыми золотом и серебром драконами, лежали золотые тюбики губной помады, флаконы с духами, маленькие продолговатые коробочки с кокаином, коробочки пудры, чулки, шарфы, отрезы индиго и шевиота, персидской чесучи и шелков.
Фердинанд встал, протянул Гюнтеру пачку привезенных писем, по которым Гюнтер мог получить нужные ему деньги от персидских купцов, живущих в Баку.
Пирата Фердинанда (туркмена Бердиниата Магомет-оглы) еще до недавних времен на Каспии знали как жестокого грабителя и убийцу. На небольшом киржиме под парусами, с пятью головорезами, в свирепый шторм и бурю он совершал свои стремительные нападения на небольшие торговые суда персов и туркменов. В годы революции и интервенции Фердинанд вдруг пропал куда-то бесследно, и о нем не слыхать было вплоть до прошлого года, когда он вновь появился на Каспии.
Навсегда забросив грабежи, Фердинанд теперь занимался контрабандой, переправкой золота персидских купцов из Баку на их родину, а с некоторых пор обслуживал и орден «Пылающее сердце», для которого из Персии от мистера Леонарда Симпсона перебрасывал людей вроде Федора Быкодорова и доставлял почту и деньги.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пожар в Сураханах бушевал шестой день…
Поиски поджигателей оказались бесплодными. Была надежда узнать кое-что от старика сторожа. Но сторож, так и не придя в сознание, умер от ожогов, и вся эта история, как и два других загадочных пожара в начале года, до поры до времени осталась окутанной мраком неизвестности.
Кирову было одно ясно: в городе существует диверсионная организация и борьбу с нею надо повести всеми возможными средствами.
Ночью, прямо с пожара, прихватив с собой командира караульного полка Илюшина, он поехал по бакинским нефтепромыслам, нефтеперегонным заводам, нефтеналивным пристаням, нефтехранилищам и перекачным станциям. На других машинах следовали рабочие бригады.
Ехали в Черный город. Было холодно, ветер выл в степи.
- Ты видел, из какого ружья этот сторож стрелял по беглецам? - обернулся Киров к Илюшину.
- Нет, Мироныч. А что? Наверное, обычная трехлинейка.
- Да, жаль, что не видел… А знаешь, что значит по-азербайджански «дайан-долдурум»?
- Нет. По-ихнему еще не выучился.
- Плохо… Так вот, сторож стрелял из «дайан-долдурума». В переводе ружье называется: «Ты постой, подожди, а я вот выстрелю в тебя». Метко сказано, а? Сторожа в этих промысловых охранах вооружены допотопными берданками! Берданками! Выстрелить из них - целое событие? Событие! Ты вот попробуй пострелять! Я уже пробовал. Тут не то что в движущуюся цель не попадешь, тут… вообще никуда не попадешь!
- «Дайан-долдурум»? Действительно, метко сказано, - пробормотал Илюшин.
- Эти берданки лучше и не назовешь. Почаще будешь бывать в народе - не то еще узнаешь.
- А я и бываю, Мироныч, все время только и ношусь по промыслам.
- Значит, без толку носишься… А ты заметил, какого возраста был этот сторож?
- Да лет так на семьдесят.
- А как ты думаешь: если бы вместо этого семидесятилетнего старца (к тому же заметь: больного трахомой!) на посту стоял молодой, хорошо обученный, меткий и зоркий боец, вооруженный трехлинейной русской винтовкой, то поджигатели убежали бы или нет?
- Нет, Мироныч, не миновать бы им пули.
- Наверняка! И мы бы теперь знали, кто они и кем подосланы. А так никто ничего не знает!
- Не знаем, Мироныч, - тяжело вздохнул Илюшин.
- Народ у тебя вольнонаемный, вот что! Тебе их с биржи труда посылают, как на обычную работу, а работа у тебя не обычная. Хранить государственное добро - это священное дело. Вот не уберегли Сураханы! Этот пожар влетел нам в пять миллионов золотых рублей. А ну-ка, переведи это на наши бумажные миллиарды… Сколько биллионов получится? Твоим ребятам надо наглядно показать убыток от пожара. А тут биржа! Ведь могут же тебе послать «безработного» врага? Мало ли их ходит с ножами за пазухой, готовых в удобный момент ударить нам в спину? Об этом надо подумать…
Уже к утру, объехав нефтеперегонные заводы и нефтеналивные пристани, Киров и Илюшин приехали на старые промыслы Биби-Эйбата. Машину они оставили на дороге, а сами разошлись в разные стороны.
Первым к машине через некоторое время вернулся Илюшин, найдя на постах надежных охранников.
Кирова все не было.
Прошло минут десять. Еще десять…
- Сергей Мироныч, наверное, беседует, - сказал Тигран, чтобы успокоить Илюшина: тот явно нервничал, догадываясь, что наверняка где-то произошло что-то неладное.
Илюшин пошел искать Сергея Мироновича. Он обошел посты № 3, № 4 и, подойдя к посту № 5 на промысле «Каспийско-Черноморского общества», увидел Кирова, шагающего между вышек с ружьем в руке.
Илюшин кинулся к будке часового, которая находилась шагов на пятьдесят правее вышек.
Часовой спал, распахнув шинель, положив руки на колени.
Подошел Киров.
Илюшин стоял безмолвно и смотрел на Кирова: никогда он не видел его таким суровым. Но вот Илюшин схватил часового за грудь и стал трясти изо всей силы. Часовой проснулся и закричал от испуга, но Илюшин все тряс его и ругал последними словами.
- А это ты зря, командир полка!
Командир полка Илюшин оставил часового и, тяжело дыша, начал приводить себя в порядок. «Пропал, совсем пропал!»
Часовой наконец понял, в чем дело, вышел из будки, узнал своего начальника и Кирова и невольно потянулся к ружью.
Киров отстранил его руку.
- Этого ружья тебе больше не видать. Пил?
- Немножко спал, - придя в себя и оценив положение, ответил часовой.
- Я спрашиваю: пил вино?
- Спал, товарищ начальник.
- А ну, дыхни! - подошел к нему Илюшин. - Нет, не пахнет вином.
- Почему спишь на посту? - Киров передал ружье Илюшину.
Часовой не сводил с ружья глаз.
- Устал немножко, товарищ начальник. Три смены стою.
- Почему три смены?
- Народу мало у нашего начальника караула.
- Что могло случиться у начальника караула, товарищ командир полка?
«Пропал, совсем пропал». Илюшина прошиб холодный пот. Никогда Киров так его не называл. И в Астрахани, и здесь он всегда звал его просто Илюшей.
- Я думаю, товарищ Киров… Я вспоминаю, что Звягинцев - командир третьей роты - просил разрешения отпустить народ на учение, но я ему не разрешил. Другого ничего как будто бы не могло случиться, товарищ Киров.
Нет, Илюшин не смел выговорить «Мироныч». Он стоял перед Кировым подтянутый, полный тревоги, как командир караульного полка, а не как Илюша.
Потом - кинулся в будку и дал сигнал «Тревога на посту».
Киров подошел к часовому, спросил его: