Страница 68 из 75
Немцы ждали удара, но не знали, когда и где в точности он будет нанесен. Они думали, что наступление начнется в южной Белоруссии. А когда немцы стали перебрасывать войска с Припяти на Березину, двинулся Первый Белорусский фронт.
Артиллерийской подготовке предшествовала сильная разведка боем. Противник выдвинул на передний край все свои силы. Зверь побежал на охотника, и охотник не прозевал - сила артиллерийского огня была необычайной, по 200-300 стволов на километр.
Если бы германское командование поспешило отвести свои войска после первых поражений на запад, может быть, ему удалось бы спасти часть живой силы. Но гитлеровцев еще раз погубила их спесь, их недооценка нашей мощи. Они цеплялись за землю, и земля их проглотила. Пленный генерал-лейтенант Окснер, командир 31-й ПД, возмущенно мне говорил, что его дивизия не дрогнула под натиском - «дрогнули соседи». Приятель генерала Окснера генерал Дрешер, командир 267-й ПД, говорил своим штабным офицерам: «Нас подвели другие дивизии». Ганс кивает на Карла, а Карл на Фрица. Тем временем наши части быстро продвигались на запад. Когда были преодолены все линии немецкой обороны, в чистый прорыв были пущены конница и крупные танковые соединения. Танкисты генерала Ротмистрова, генерала Бурдейного и генерала Обухова выбрались на простор и понеслись к западу.
Можно бить врага, гнать врага, но, битый и отступающий, он способен собраться с силами и дать отпор. В Белоруссии произошло нечто другое: враг был уничтожен. Гитлеровцы, защищавшие Витебск, Оршу, Могилев, не ушли на запад: они остались в земле, либо сидят в сотнях лагерей близ фронта, либо вчера отнюдь не торжественно продефилировали по улицам Москвы. Генерал армии Черняховский, один из самых молодых и блистательных генералов Красной Армии, человек, который воюет с вдохновением, справедливо сказал мне: «На этот раз мы не ограничились освобождением территории и уничтожением вражеской техники, мы уничтожили всю живую силу противника». Я напомню, что генерал Черняховский бил немцев и у Воронежа, и на Днепре: у него имеется шкала для сравнений. Напрасно сводки Гитлера говорят об отходе, об очищении городов - немецких дивизий, сражавшихся на Центральном фронте, больше нет. Войска, пытавшиеся было оказать сопротивление в Вильнюсе, не были никогда в Белоруссии - те, белорусские, Гитлер сможет увидеть только во сне.
Через несколько дней после начала наступления немцами было потеряно командование: десятки дивизий превратились в десятки тысяч блуждающих солдат, которые уже защищали не тот или иной рубеж, а только свою шкуру.
10 августа 1944 года
Корреспондент агентства Рейтер сообщает из Гранвилля о беспорядках в Сен-Пэр-сюр-Мэр: 1 августа там разыгралось сражение между сторонниками «сотрудничества» и сторонниками Сопротивления. К вечеру патриоты одержали верх и арестовали 25 «сотрудников». Но тогда пришли американцы и освободили 18 арестованных.
Это маленькое происшествие представляет большой интерес: оно заставляет задуматься над будущим Франции. А кто в мире может себе представить будущее, не зная, какой будет Франция?…
Ни одна из захваченных Гитлером стран не знала столь глубокого, столь организованного предательства. Квислинг или Мюссерт - это босяки. В Польше гитлеровцы не нашли даже Квислинга. А во Франции немецкими гаулейтерами являются люди, хорошо известные всем. Не мелкий воришка возглавляет предприятие Виши, а маршал. Если в других странах мы можем говорить о частном предательстве, о темном прошлом того или иного проходимца, то во Франции приходится признать наличность групповой измены. Верхушка французского довоенного общества оказалась частично гнилой. Немцы нашли изменников оптом: с дельцами, с генералами, с журналистами и с политиками. В Норвегии дело об измене можно передать обыкновенному уголовному следователю. Во Франции изменой придется заняться народу. Разница не только количественная. Если герцогиня Люксембурга оказалась более непримиримой, нежели президент Французской республики, если Виши стало нарицательным для определения легализированного предательства, то мы вправе говорить о гангрене. Петэн опаснее Лаваля, а «умиротворители» в Алжире, в Нью-Йорке или в Лондоне опаснее Петэна. Виши не только в Виши. Виши - это терпимость по отношению к измене и нетерпимость по отношению к народу, это возвращение к эпохе «Drфle de guerre», попытка замести все следы и сжечь улики.
Ведь и немецкие генералы, бунтующие против Гитлера, тщатся выйти сухими из реки. Это люди той же породы, что и вишийские крысы, которые пытаются застраховать себя дружбой с племянницей кузена голлиста или с каким-нибудь американским туристом.
Нельзя очистить Европу, не очистив своего собственного дома. Люди, которые хотят воспрепятствовать чистке во Франции, проявляют бесчеловечную снисходительность к немецким детоубийцам. Это логично: тот, кто милует лакея палача, не обидит и самого палача.
Беспримерные страдания выпали на долю французского народа. Он вынужден был сражаться безоружный или плохо вооруженный. Он вынужден был ежечасно доказывать свое право на существование. Он показал себя героем.
Подвиги партизан заслонили в сознании человечества черное лето 1940 года, кровь заложников, героизм юношей и девушек, мужество рабочих, священников, профессоров, домашних хозяек, крестьян, героизм всего народа. Предатели и полупредатели не только чернят имя Франции, они способствуют принижению ее государственной независимости. Сен-Пэр-сюр-Мэр без двадцати пяти местных лавалей - это коммуна свободной и непримиримой Франции. Тот же Сен-Пэр-сюр-Мэр с двадцатью пятью лавалями - это нечто вроде крохотного Рима, в лучшем случае колония для исправляющихся, доказательство моральной и политической несамостоятельности.
Для того чтобы Франция вновь обрела свое величие, она должна покончить и с предателями и с теми, кто под маской терпимости пытается спасти живой труп, - с людьми «сотрудничества», с друзьями Виши. Как это ни странно, Петэн, видимо, устойчивей фюрера: Гитлер уже морально низвергнут, вскоре он будет уничтожен и физически. А о Петэне и о духе Петэна еще спорят…
Несколько дней тому назад обнаружены две крупные «фабрики смерти», на которых немцы уничтожили миллионы обреченных: в Бельжце у Равы-Русской и в Люблине. Среди умерщвленных на этих «фабриках смерти» немало французов. Одни из них были присланы как «коммунисты» - сторонники и участники Сопротивления, другие были привезены как евреи. Французские рабочие из Лилля, студенты Нанси, девушки из Парижа и Лиона, евреи из Прованса, много веков прожившие там и не отличавшиеся от других французов ни обликом, ни выговором, ни тем паче мыслями или чувствами, они были привезены в Бельжц или в Люблин. В Бельжце убивали электрическим током, в Люблине - газами. Убитых жгли. В Люблине был убит Леон Блюм. Его видели за несколько дней до казни. Он таскал доски руками, на которых больше не было ногтей. Он долго не понимал всей опасности фашизма. Но когда смерть постучалась в ворота Франции, когда они пришли к дому Блюма, старик показал, что он не Фроссар, не де Монзи, да и не Шотан…
Когда будет завершено освобождение Франции, мы узнаем, сколько беззащитных замучили фашисты. Скажем уже теперь: их убили не только Гитлер, но гитлеровцы. Скажем уже теперь: к смерти невинных причастны не только фашисты, но и все сторонники «сотрудничества». Фабрикант, который поставлял немцам ружья, полотно или консервы, - лакей палача, и его руки во французской крови. У Франции есть совесть, и эта совесть возмущена. Когда-то в Европе говорили, что издали виден маяк - факел свободы при входе в нью-йоркский порт. Пусть поглядят американцы: в ночи Франции они увидят яркий свет - ненависть и гнев накалили сердце Франции. Страна свободы, страна девяносто третьего - это не только то, что они думают. Это не только светлое небо Иль-де-Франса, зелень Лимузена и чепцы бигуденок, и это меньше всего парфюмерия Грасса или ночные заведения Монмартра. Это фригийский колпачок, это жажда справедливости, и это те борозды истрескавшейся земли, похожей на губы жаждущего, которые требуют крови предателей.