Страница 6 из 36
«Постепенно я стал ощущать напряженность на Политбюро по отношению не только ко мне, но и к тем вопросам, которые я поднимал. Чувствовалась какая-то отчужденность. Особенно ситуация обострилась после нескольких серьезных стычек на Политбюро с Лигачевым по вопросам льгот и привилегий. Так же остро поспорил с ним по поводу постановления по борьбе с пьянством и алкоголизмом, когда он потребовал закрыть в Москве пивзавод, свернуть торговлю всей группы спиртных напитков, даже сухих вин и пива».
Отмена льгот и привилегий для чиновников – это было одно из главных требований, которые тогда, еще робко, но потом все уверенней, начали выдвигать демократы и которое подхватил Ельцин. Всем памятны его поездки в городском транспорте в качестве обычного пассажира (вот ведь, можно, оказывается, обойтись и без «членовоза»!), его посещение районной поликлиники в качестве обычного пациента… У его коллег из Политбюро, прежде всего у Лигачева, это вызывало страшное негодование: популизмом занимается товарищ Ельцин!
Еще одна конфликтная точка – та самая антиалкогольная кампания, одним из главных инициаторов которой опять-таки был Лигачев.
В общем, как бы сама судьба подталкивала их, Ельцина и Лигачева, к решительной схватке. Кто бы мог подумать в апреле 1985-го, когда Лигачев перетаскивал Ельцина в Москву, что такое будет возможно.
Кампания восьмидесятых годов против алкоголизма – это отдельная тема. Конечно, пьянство – трагедия нашей страны, нашего народа. Не побоюсь сказать – это, возможно, одна из причин, прямиком ведущая его к погибели. Но, увы, никто еще не придумал, как разумно и с надлежащим результатом поставить преграду этому. Не придумали и тогда, в середине восьмидесятых. Как это часто у нас бывает, все принялись делать через ж… Через одно место. Одним из главных затейников этого антиалкогольного действа, как уже сказано, был Егор Лигачев. Ельцин:
«Вся его (Лигачева. – О.М.) кампания против алкоголизма была просто поразительна и нелепа. Ничто не было учтено, ни экономическая сторона дела (как известно, доходы от продажи вина и водки издавна составляют в нашем отечестве одну из главных доходных статей бюджета. – О.М.), ни социальная, он бессмысленно лез напролом, а ситуация с каждым днем и каждым месяцем ухудшалась».
Ну, а что же главный тогдашний российский начальник? Он-то почему не прислушивался к разумным аргументам? Ельцин об этом не однажды разговаривал с Горбачевым, но тот «почему-то» занял выжидательную позицию, хотя, по словам Ельцина, «было совершенно ясно, что кавалерийским наскоком с пьянством, этим многовековым злом, не справиться».
Между тем, нападки на Ельцина ужесточались. Лигачева тут особенно усердно поддерживал Соломенцев (в ту пору – не только член Политбюро, но и председатель Комитета партийного контроля) Ельцину приводили в пример республики: на Украине на сорок шесть процентов сократилась продажа винно-водочных изделий… Ельцин:
«Я говорю: подождите, посмотрим, что там через несколько месяцев будет. И действительно, скоро повсюду начали пить всё, что было жидким. Стали нюхать всякую гадость, резко возросло число самогонщиков, наркоманов».
Хотя Горбачев и занимал в ряде случаев, как вот в спорах об антиалкогольной кампании, осторожную, выжидательную позицию, Ельцин все же не терял надежды, что рано или поздно удастся убедить его действовать более энергично и решительно:
«Я все-таки надеялся на Горбачева. На то, что он поймет всю абсурдность политики полумер и топтания на месте. Мне казалось, что его прагматизма и природной интуиции хватит на то, чтобы понять – пора давать бой аппарату; угодить и тем, и этим, номенклатурщикам и народу – не удастся:
Ельцин «напросился» на прием к Горбачеву «для серьезного разговора». Беседа эта длилась – Ельцин засек время – два часа двадцать минут, он высказал генсеку все, что думал…
В дальнейшем, разбирая бумаги, он нашел тезисную записку той встречи: вернулся от Горбачева возбужденный, в памяти все было свежо, так что, как он считает, довольно точно все записал.
В своей книге «Исповедь на заданную тему» Ельцин не поясняет, о чем все же конкретно был у него более чем двухчасовой разговор с Горбачевым, о чем они договорились и что именно он записал (кстати, я просил близких Бориса Николаевича поискать эту записку, но поиски не увенчались успехом). Однако дальнейший ход событий показывает, что какого-то серьезного согласия по каким-то принципиальным вопросам они не достигли и что недалеко уже было то время, когда им предстояло окончательно разойтись, «как в море кораблям».
Рано или поздно бунтарские настроения Ельцина, пока еще не очень заметные, «кабинетные», должны были вырваться наружу.
Все началось, пожалуй, в январе 1987 года. 19 января на Политбюро обсуждался доклад, с которым Горбачеву предстояло выступить на пленуме ЦК КПСС по кадровой политике.
В основном доклад, естественно, хвалили. Однако Ельцин выступил с довольно резкими замечаниями, «откровенно», по его словам, изложил ряд необычных предложений. Уже первое предложение должно было вызвать немалое раздражение Горбачева: как сказал Ельцин, в докладе «несколько завышены оценки состояния перестройки»; «состояние кадров таково, что опасно поддаваться оптимизму» – «некоторые не готовы к революционным переменам».
«Некоторые» не готовы… Да вообще мало кто из партийных кадров был тогда готов к таким переменам, чего уж тут.
Так что, по мнению Ельцина, вообще «лучше нынешний период оценить как период новых форм работы, ведущих к перестройке».
Это уже был удар поддых Горбачеву: по всей стране идет трезвон про перестройку, это слово звучит на всех перекрестках, а, оказывается, никакой перестройки-то пока еще вовсе и нет – есть только некая работа, «ведущая к перестройке».
Критику перестройки Ельцин продолжает и дальше:
– Очень большой контраст в оценках доапрельского (до апреля 1985 года) и послеапрельского периодов. А в послеапрельском отсутствует самокритика в адрес руководства партии и страны. Стоит сказать, что кадры очень глубоко поражены… И не произошло во многих эшелонах ни обновления, ни перестройки. Критика в докладе направлена только вниз.
Вообще, как полагает Ельцин, не следует чересчур завышать историческое значение перестройки, чуть ли не сравнивать ее с Октябрьской революцией 1917 года:
– Не стоит сравнивать 1917 год с 1985-м – 1986-м. Ибо не происходит смены общественной формации. Лучше говорить, что перестройка носит революционный характер.
Ельцин, – впрочем, как и сам Горбачев, – еще не догадывается, что начатая Горбачевым перестройка и дальнейшие ельцинские реформы как раз и приведут к смене общественной формации в стране, поставят крест на так называемой Великой октябрьской социалистической революции.
Ельцин упрекает Горбачева: мол, в качестве гарантий успеха перестройки тот традиционно перечисляет такие очевидные вещи, как социалистический строй, советский народ, партию. Но что это за гарантии! Все это ведь было и в предыдущие семьдесят лет…
– Поэтому никакие это не гарантии невозврата к прошлому. Это – скорее база для гарантий. А гарантии вытекают из тех тем доклада, которые в его конце. И главная среди них – демократизация всех сфер жизни.
При этом, чтобы не подумали, что он стал каким-то вольнодумцем, диссидентом, антикоммунистом, Ельцин постоянно подчеркивает, что он верный сын партии, твердый приверженец ленинских идей, социалистического строя:
– Я бы хотел большей твердости в деле восстановления веры в партию – и внутри, и на международной арене. Многие оказались перерожденцами. Кое-где именно из-за этого пошатнулась вера в партию.