Страница 5 из 36
«Фактов все больше… Один за одним случаи на мясокомбинате – «забой» уже умерших животных, взятки, воровство. А покрывает первый секретарь райкома…»
О некоторых возмутительных случаях Ельцин подробно рассказывает в своей книге «Исповедь на заданную тему».
До него дошла информация, что в некий магазин завезли телятину (тогда в открытую продажу ее «выбрасывали» в редчайших случаях). Поехал, встал в очередь, как обычный покупатель: тогда, в первые месяцы его работы московским «градоначальником», в лицо его еще не знали. Подходит очередь: «Мне килограмм телятины». Продавец, не моргнув глазом: «Говядина есть, телятины – нет». – «Неправда, пригласите директора». Поднимается шум. Настырный покупатель настаивает, чтобы его провели по подсобным помещениям. Обнаруживает эту самую телятину в отдельной комнате, ее уже куда-то выгружают через окно… Настоял, чтобы руководство сняли.
В одной из заводских столовых поинтересовался: «Почему нет морковки?» – «Не завезли». Опять проверяет вместе с заводским начальством. Грузчики рассказывают: морковь привезли и куда-то в этот же день увезли. Никаких документов нет. Все шито-крыто.
Ну ладно телятина, но неужели морковью город трудно снабдить? Нет, все тогда было в дефиците. А вот «особо ценные кадры» никогда никакого дефицита не испытывали. Теперь они и их наследники уверяют, что в СССР всегда всего было в достатке
Но Ельцин пока на этот тотальный дефицит во всей стране внимания как бы не обращает, ставит перед собой более скромную задачу – устранить несправедливость, мафиозность в московской торговле.
Еще один случай. Продовольственный магазин. В кабинете директора несколько свертков с деликатесами. Вопрос к хозяину кабинета: «Кому?» – «По заказам». – «Может заказать каждый?» – Молчание. В конце концов, директор вынужден признаться, что заказы распределяются «по иерархии» – райисполкому, МИДу, райкому партии, городским ведомствам… Причем все заказы разные – по весу, по ассортименту, по качеству…
Ну да, руководящие партийные чиновники заслуживают лучшего питания, чем остальные прочие. Кто же этого не понимает?
В городской торговле создана целая система воровства. Но – никто ее не желает раскрывать.
Систему раскрыла Ельцину некая молодая женщина, которую пытались втянуть в эту систему, но она не выдержала, – видимо, врожденная порядочность не позволила.
Все продумано четко. Продавец обязан обсчитать покупателя и передать определенную «суточную» сумму «материально-ответственному лицу». Тот – часть себе, часть руководству магазина. Дальше происходит, как сейчас бы сказали, общий «распил», распределение «выручки» между руководителями торговли снизу доверху.
Если сотрудники магазина отправляются на базу, – там своя такса. Каждый знает двух-трех человек, с кем связан. Полная конспирация.
Есть еще и оптовая, крупная система взяток…
Ельцин:
«Обсудили это узким кругом лиц и решили менять не по одному провинившемуся, а целыми секторами, блоками, магазинами, секциями, цехами на базах. Ставить «незараженную» молодежь. Суды привлекли к уголовной ответственности за год с небольшим около 800 человек.
Но ведь это только часть мафии. До теневой экономики, а она доходит до 15 процентов, до мафии, связанной с политикой, не дошли. Не дали…»
Не дали… Кто не дал? Почему?
Естественно, такая ельцинская дотошность и принципиальность никак не вписывались в «партийный стиль» руководства. «Партийный стиль» – это покрикивать на нижестоящих, не выходя из кабинета, на словах «повышать требовательность к кадрам». Ельцин своими действиями как бы оттенял фактическое бездействие остальных начальников, равных или даже превосходящих его по рангу. Что, конечно, не могло им нравиться. Напряжение между ним и остальными высокопоставленными, прежде всего Лигачевым, нарастало.
Главной «виной» Ельцина все же стала не чистка среди директоров магазинов и продуктовых баз, а чистка среди столичных партийных кадров. Хотя его вроде бы и ставили для того, чтобы он убрал гришинскую команду, но в какой-то момент, видимо, решили, что он это делает чересчур рьяно, «перегибает палку».
Из тридцати трех первых секретарей райкомов партии Ельцин заменил двадцать три! Естественно, начались вопли: какая же это работа с кадрами, это же полный разгром, это форменный 37-й год.
А что делать? Где искать выход из положения?
После Ельцин, отвечая на обвинения в «жесткости», подсчитал, сколько он сменил «руководящих кадров» в Москве и сколько Горбачев – в стране. Цифры оказались интересные.
«При мне, – пишет Ельцин, – сменилось 60 процентов первых секретарей районных комитетов партии, а при Михаиле Сергеевиче Горбачеве – 66 процентов первых секретарей обкомов партии. Так что мы с товарищем Горбачевым могли бы в этом отношении поспорить, кто из нас перегнул палку в вопросе кадров».
По-другому было нельзя:
«Все дело в том, что и для него, и для меня иного выхода не было, кроме как менять тех, кто стал тормозом процесса перестройки. Эти люди были пропитаны застоем, они воспринимали власть только лишь как средство достижения собственного благосостояния и величия…»
В общем, Ельцин перегибал «кадровую палку» не в большей мере, чем Горбачев. Но… Что позволено Юпитеру, не позволено быку…
Постепенно от чисто московских проблем Ельцин в своих размышлениях стал переходить к общим проблемам страны. Все более становилось ясно: навести порядок в одном, отдельно взятом городе, хотя бы и столице, – невозможно. Его, порядок, надо наводить повсюду. Горбачев вроде бы начал его наводить, но… Что-то дело не больно продвигается.
«Несмотря на, казалось бы, явные перемены к лучшему, на эмоциональный всплеск, подхлестнувший всю страну, – пишет Ельцин в «Исповеди на заданную тему», – я чувствовал, что мы начали упираться в стенку. Что просто новыми красивыми словами про перестройку и обновление на этот раз отговориться не удастся. Нужны конкретные дела и нужны новые шаги вперед. А Горбачев эти шаги делать не хочет. И больше всего он боится прикасаться к партийно-бюрократической машине, к этой святая святых нашей системы. Я в своих выступлениях на встречах с москвичами явно ушел дальше. Естественно, ему обо всем докладывали, и отношения стали ухудшаться».
«Начали упираться в стенку… Горбачев больше всего боится прикасаться к партийно-бюрократической машине, к этой святая святых нашей системы…» Вот тот момент, когда Ельцин начал чувствовать: с перестройкой происходит «что-то не то». От Горбачева исходит поток слов. Слова, слова, слова… А дело стоит на месте. Дело буксует. Правда, Ельцин еще не вполне осознает, в чем главная проблема. Проблема не только в том, что генсек боится трогать партийно-бюрократическую машину. Скоро всем станет достаточно ясно: главная проблема в том, что Горбачев нацелен на сохранение и «улучшение» социализма, а потому не желает идти на радикальные экономические реформы. Между тем реформы необходимы: ситуация в экономике становится все хуже и хуже.
Так или иначе, публичная ельцинская критика генсека, как уже сказано, не могла не достигнуть ушей Горбачева. При этом, естественно, у Ельцина ухудшились отношения не только с Горбачевым, но и с другими членами Политбюро.