Призраки кургана

Весеннее торжество пробуждающейся жизни, победившей зимнее оцепенение, вновь нарушили люди, не обращающие внимания ни на что, кроме своих мелких, суетных целей, не понимая их ничтожности перед краткостью собственного существования.

Теплый ветер шевелил золотистые волосы Горкана, наблюдающего за боем с невысокого, стоящего в отдалении холма. Черный, мертвящий поток колдовских заклинаний связал его с Всеславом, обессилевшим после холодной, голодной зимовки.

Маг чувствовал близкое присутствие Калимдора, покинувшего армию князя перед наступлением и сейчас притаившегося неподалеку, так же направляя свои силы против дружины руссов.

Горкан отметил и оценил мужество, с которым сражался князь, но исход боя уже был предопределен. Увидев, что хан, сбросив шлем, торжествующе поднимает за волосы голову Всеслава, он прекратил колдовать, ибо дружина была практически уничтожена и немногие спасшиеся разбегались по сторона в поисках спасения.

Прыгнув в седло, шаман поспешил к Исмаилу — ему было необходимо, чтобы притаившийся близко Калимдор слышал слова хана.

Еще с вечера, зайдя в шатер Исмаила, маг небрежно рассказал историю фараонов древности, которые делали чаши из черепов выдающихся врагов. Он был уверен, что промолчавший хан запомнит его слова и наутро, победив Всеслава, объявит затею с чашей как свою собственную придумку.

Едва не засмеявшись, он услышал слова правителя, передающего окровавленную голову слуге:

— Я хочу чашу из черепа этого человека. Он был мужествен и горд, не сдаваясь до последнего, пусть с каждым глотком вина его сила вливается в меня. Ты, брат мой, очистишь череп в моем шатре, я буду смотреть за твоей работой.

Горкан облегченно вздохнул, склоняясь в поклоне. Теперь никто не мог обвинить его в том, что он не выполнил обещанного, не передал голову жрице Елистары. Решение хана никто не осмелится оспорить.

Он и сейчас усмехнулся, представляя себе злобу, затопившую в тот момент Калимдора и Арнику, узнавших о непредвиденной задержке. Но его собственные планы уже не имели никакого отношения к устремлениям этих двоих, вместе с их повелительницей.

Горкан знал, что власть Елистары ограничена Преисподней с тех пор, как ее победил святой Киприан. Теперь все ее силы вложены в миньона. Если отнять его, похитить прежде, чем демон укрепит связь со своим посланником, — тварь ослабнет, и со временем совсем потеряет возможность проникать в человеческий мир. Надолго, на тысячу лет, а может, и больше.

Все, что необходимо — спрятать от жрецов череп, на несколько лет, пока Елистара будет в отчаянии биться в барьер между мирами. Она не сдастся, нет, но ее энергия скоро иссякнет. Тогда можно будет без опаски вынуть череп из тайника, и воспользоваться его мощью…

Горкан вновь ощутил своеобразный, не лишенный приятности запах магического снадобья, сыплющегося из нефритового рога на отрубленную голову князя, помещенную в золотой таз.

Уже наготове был золотых дел мастер, который должен был оковать череп золотом и украсить драгоценными камнями, превращая в настоящую чашу.

Серый, на ощупь шелковистый порошок лип к волосам, ресницам князя, засыпая полуоткрытые глаза. На миг колдуну показалось, что они ожили и теперь устремлены на него, мрачно и осуждающе, голубой светящийся рог непроизвольно дрогнул в руке.

Но тут же чародей опомнился, сказав про себя, обращаясь к витающему где-то духу Всеслава:

— Я не предавал тебя, ибо не был обязан верностью. За тобой должен идти твой колдун, и, победи ты хана, его голова красовалась бы на твоих воротах.

Исмаил, сидевший на резном сундуке, с интересом и некоторой опаской наблюдал за действиями Горкана. Он слышал, что для получения черепа головы долго варили, затем очищали, процедура была длительна и выглядела неопрятно.

Однако ничего подобного не требовалось его колдуну — почти сразу, как порошок гладкой поверхностью застыл в тазу, шаман опустил туда металлический крючок и вытащил белый, чистый череп, вызвав одобрительные возгласы самого хана и нескольких приближенных, участвующих в процедуре.

Почти не слыша их, молча наблюдая за покачивающимся на конце длинной ручки белым предметом, он думал:

«Наконец ты мой. То, чего я желал столько лет, вскоре сбудется, и отец умрет без помощи моего меча или заклятий».

Однако для торжества время еще не наступило. Арника, уверенная в его преданности и прячущаяся в его шатре, наконец успокоилась, заметив, что один день промедления не имеет особого значения и вечером они втроем заберут из шатра хана готовую чашу.

Тому, чтобы помешать им, были посвящены все дальнейшие планы Горкана.

Поднявшись по шести пологим ступеням, Лорд вошел в залу для ритуалов. Она находилась на верхнем этаже замка, который зомби построил для себя в непроходимом лесу, на краю степи.

Убранством комната, скорее, напоминала подземелье, но для колдовства нужен солнечный свет. Помещение представляло собой многоугольник — иногда в нем было десять стен, когда одиннадцать, а порой тринадцать.

Но только не два раза по шесть.

Лорд не знал, почему это происходит. Зомби выстроил замок уже давно, когда был еще наполовину человеком, и не освоил всех тонкостей волшебного мастерства. Он создал комнату такой, как велела Чаша; а кубок редко утруждал себя объяснениями.

Зала была пуста; если не считать алтаря, сложенного из человеческих костей. На каменных стенах не виднелось никаких украшений — только позднее Лорд узнал, зачем это необходимо. В комнате, где проводится ритуал, нельзя оставлять следы чужого дыхания, а они всегда остаются на любых предметах.

Ни окон, ни светильников. Обычно такие покои озарены свечами, каждую из которых волшебник должен изготовить сам. Однако зомби создал залу иной, по приказу Чаши.

Как только он вошел, три стены вспыхнули, щедро впуская солнечный свет. В них не открылись окна, камень не стал прозрачным, — и все же яркие лучи струились сквозь него так же легко, как через царьградский витраж.

Лорд поднял руку. С медленным скрипом, лучевая кость начала отделяться от нее. Она продиралась сквозь полусгнившую плоть, раздвигала кожу, вытягиваясь вперед, словно лапа богомола. Теперь она была направлена вверх, словно жезл, зажатый в ладони зомби. Какое-то время мертвец стоял, собираясь с силами. Затем кость начала двигаться, чертя в воздухе магические фигуры.

Справа от себя Лорд нарисовал круг, слева — пентаграмму.

— Went ad me et nunquam me derelinquas, ubicunque ivero[16], — произнес он.

Два человеческих лица, мужское и женское, проглянули сквозь начертанные им символы. Они тянулись друг к другу, вытягивались, и зомби отступил в сторону, чтобы не мешать им соединиться.

Образы слились, и теперь между кругом и пентаграммой заструился бурлящий поток энергии.

— Cum morair, medium solvar et inter opus! — воскликнул Лорд[17].

Астральный сноп начал сжиматься, узиться, пока не превратился в черную, извивающуюся змею. Она упала на каменный пол, зашипела, и исчезла между гранитных плит.

Зомби не двигался, вглядываясь в то, что было видно только ему.

— Время пришло, — чуть слышно прошептал он.

Глава 6

Гора Калимдора

 Мы остановили коней у подножия горы, вершина которой терялась в облаках, сливаясь с ними своей белой снеговой шапкой. Позади оставалась полная весеннего тепла и цветения щедрая долина, незаметно переходившая в щебенистое предгорное плато.

Кое-где чудом пробивались сквозь камень и продолжали расти бледные и бессильные травянистые стебли. Тонкий, но непрерывный людской поток паломников протоптал тропу, с трудом взобравшуюся на первые валуны и вьющуюся дальше то по крутизне, то спиралью охватывая особенно отвесные участки пути.

16

Явись ко мне, и не покидай никогда, куда бы я ни направился (лат.).

17

Пусть смерть встретит меня среди мертвецов (лат.). Слова римского поэта Овидия. Считалось, будто они обладают магической силой и позволяют вызывать демонов.