Призраки кургана

Денис Чекалов

Призраки кургана

Пролог

 Благоухание липового цвета, сладкое и почти ощутимо тягучее, подобно льющемуся из кувшина золотисто-зеленоватому молодому меду, заполнило рощу на той стороне реки, перетекло ее, поглощая запахи воды и мокрого песка, хлынув в долину, за которой начинался лес.

Недаром этот месяц, середина лета, издавна назывался на Руси липец — высокие кроны лип покрывались в это время зелеными полумесяцами, на которых цветы источали свой нежный аромат.

Побелевшее от жара солнце в бесцветном небе заливало зноем буйно пестреющую цветами и травами землю, с наслаждением купающуюся в нем, греясь после нескольких прохладных дождливых дней.

Веселые птицы заливались каждая по-своему, составляя, несмотря на разноголосицу, трудно уловимую, сложную, но странно единую затейливую мелодию.

Река чуть слышно шумела внизу, течение неприметно набирало здесь скорость и лишь издалека смутно доносился шум воды, бьющейся о пороги. Крутые берега соединял мост, срубленный основательно, с расчетом на многие десятилетия из смолистой ольхи, которой не страшна гнилость.

Поверх широкого бревенчатого настила, позволяющего разъехаться не только двум всадникам, но и телегам, лежали доски, чтобы колеса не перекатывались на полукружьях стволов.

Недалеко от конца, где начинался уезженный спуск на равнину, расположился отряд вооруженных воинов. На большинстве всадников блестели кольчуги до колен со сплошными металлическими пластинами, дополнительно защищающими грудь и спину, шлемы со спускающейся на шею сеткой, маленькие щиты, предназначенные встречать летящую стрелу.

Такая же одежда сверкала на пеших, только щиты у них были огромные, почти полностью закрывающие тело.

Несколько человек вместо кольчуг носили тягиляи — толстые стеганые кафтаны, считалось, что сражаться в них вольнее, чем в железе. Длинные бороздчатые мечи лежали до поры в узорчатых ножнах, боевые топоры-чеканы ловили клинками отблески бегущей реки.

Выше, возле самого моста, расположилась группа лучников с колчанами, полными стрел. Эта позиция позволяла стрелять без помех поверх голов товарищей, даже сидящих в седле.

Впереди отряда тихо переговаривались между собой два всадника. Воины всматривались вдаль, лишь изредка встречаясь взглядами. Один — кряжистый мужчина средних лет, с лицом, выдубленным солнцем и зимними ветрами, и с небольшими проницательными глазами, спокойно глядящими из-под клочковатых темно-русых бровей.

Короткая борода и усы с еле заметной проседью окружали жесткий рот, на тонких губах иногда появлялась приязненная усмешка в ответ на слова собеседника.

Второй оказался тонок и строен телом, что было нелегко разглядеть под свободно опускающимися металлическими пластинками кольчуги, не схваченной поясом. Голову и шею закрывали шлем с сеткой, над переносицей блестела тонкая металлическая пластина.

Суровое облачение воина не могло скрыть чуть прищуренных под солнцем ярких синих глаз, густых и тонких черных бровей над ними, разлетающихся к вискам, нежной, без румянца кожи, как будто освещаемой внутренним светом. Трудно обмануться при взгляде на это красивое женское лицо, приняв всадника за молодого воина, настолько оно тонко и нежно создано природой.

Ведунья Снежана присоединилась к небольшому войску по просьбе сотского Ольгерда. Ему было предсказано, что в бою придется встретиться с нежитью, для которой единственным путем в охраняемый край станет стоящий за ними мост.

Среди воинов не было христиан, они верили в могущество волхвов, и потому чувствовали себя увереннее, ожидая помощь магических сил, — тем более, что искусство ведуньи было широко известно по обе стороны реки.

Девушка не пожелала ничем отличаться от людей в отряде, надев обычную одежду воина и выбрав тонконогого сильного коня, серого с черным нависом — грива, челка и хвост его блестели под лучами солнца тьмою только что откинутой плугом земли. Ольгерд сидел на мощном кауром жеребце, и лошади то и дело поворачивали головы друг к другу, как бы переговариваясь по примеру людей.

Отряд стоял здесь давно, с ночи, никто не знал, когда произойдет нападение. Под раскаляющимся солнцем все труднее становилось дышать — влажная земля и растения испаряли впитанную за время дождей влагу.

Казалось, она так и остается на месте, постепенно густея, ибо ветер исчез бесследно, даже редким дуновением не облегчая тяготы жары. Струйки пота стекали по лицу Ольгерда. Он вытерся огромным платком, достав его из небольшой сумки, привешенной на металлический пояс кольчуги. Рокочущим низким голосом воин заметил:

— Верно говорят, что в червец солнце без огня горит. Кажется, раскаленным паром от кипятка дышишь.

Девушка улыбнулась.

— Не люблю этого названия, сразу о червяках вспоминаешь. Куда лучше, когда зовут его светозарник — прохладная роса, косьба на заре, косы посвистывают, птицы просыпаются.

Ольгерд согласился.

— Оно так, да ведь и без червецов не обойтись — жучков не соберешь, алой краски не получишь.

И тут же переводя разговор, кивнул на растущее неподалеку огромное дерево.

— Хорошо, дуб на нашей стороне стоит. Дерево самого Перуна, бога воинов, может, через него молитвы наши до самого Громовержца дойдут быстрее, он и поможет. А подмога нам понадобится — я ведь до сих пор не знаю, с кем биться станем. Жрец по золе смотрел, сказал, то не люди будут, — а кто, сам не знает, не открылось ему. Признался только, что ему не по силам будет с ними справиться. Потому тебя и позвали.

Он помялся в некоторой растерянности.

— Снежана, а ты не можешь сразу колдовство свое на них напустить, чтобы и сражаться не пришлось? Сама знаешь, это для меня не первый бой, я уж и счет потерял им, да никогда не приходилось встречаться неизвестно с кем.

Ведунья понимала опасения старого воина. Он привык к честному сражению, когда видишь перед собой противника, имеющего обычное человеческое лицо.

Девушка ответила с сожалением:

— Не могу. Заклинания следует произносить только в тот момент, когда начнется бой. Я должна видеть, кто ведет за собой врагов.

Ольгерд невозмутимо отозвался:

— Ну, что ж, выбирать не приходится. — Тронув поводья, он привстал на стременах и обернулся к своему воинству, зычно крикнув: — Отступать некуда, воевать, так не горевать, а горевать, так не воевать! Никто нас не устрашит, кто бы ни явился, верно, ребята?

В ответ «ребята», потрясая в воздухе копьями, булавами, а кто и просто могучей рукой, проревели нечто одобрительное и вернулись к своим тихим разговорам.

Ольгерд, машинально поглаживая конскую гриву, замолчал, и Снежана вновь заметила постоянно мелькавшую на его лице тень озабоченности, которая явно не была связана с предстоящим сражением. Наконец, он заговорил, ни к кому не обращаясь, как будто размышляя про себя:

— Неужто никогда не поживем спокойно, со всеми в мире, в ладу с собой? Вот сын вырос, а я и не заметил, с коня не слезая.

Снежана спросила:

— Сколько ж лет ему?

Тот улыбнулся.

— Да взрослый уже, шестнадцатый пошел. Хороший парень, в мастерской плотника работает, учителя своего превзошел. Как сделал резной навес над крыльцом, так смотреть приходили с дальних дворов, как будто не дерево, а тонкое кружево застыло над головой. — Помолчав, добавил: — Один он у меня, жена давно померла, так вдвоем и живем.

Он вновь задумался, и Снежана проглотила вертевшиеся на языке слова: «А что же он не с вами, не в ополчении?»

Но раз сам не сказал, значит, не считает нужным, и незачем допытываться, тем более, видно — гнетет что-то воеводу, в чем признаваться не хочет. Но Ольгерд, как будто отвечая на незаданный вопрос, сказал: