Призраки кургана

Арника просила его встретиться с другим жрецом Елистары — который, по ее словам, должен передать ему волю демона.

Полуорк нередко уходил в степь один, глубокой ночью, — собирал волшебные травы, совершал обряды, которые нельзя творить в лагере, ибо они требуют одиночества. Но чаще он просто бродил по бескрайней равнине и смотрел на звезды.

В такие моменты Горкану казалось, что душа его открывается безграничной Вселенной, и он чувствовал себя чуть менее одиноким.

Вот и в этот вечер он отправился в степь. Караульные не удивлялись, видя его высокую фигуру, скользящую мимо затухающих вечерних костров, — они привыкли к его ночным странствиям, как и он сам.

Но на сей раз не шепчущая травами степь, и не далекое небо ждали его.

Несколько часов он шел туда, где только что опустилось багряное солнце. Горкан шагал с уверенным видом человека, спешащего к важной цели, — а на самом деле лишь хотел убедиться, что никто не следит за ним.

Однако эта осторожность оказалась излишней. Никто в лагере не подозревал измену, и Исмаил-бей даже не помышлял отправлять шпионов за полуорком.

Убедившись, что он один, Горкан свернул к реке, и вскоре оказался возле условленного места встречи. Хрустальный поток струился по дну глубокой балки, небольшой долины с глубокими склонами.

В степи негде спрятаться, все видно на многие версты вокруг. Но здесь, в ложбине, на обрывистом берегу, шаман мог не бояться чужих взглядов. Рассказывали, что именно в таком логе прятался князь Игорь, спасаясь от половцев.

Под высоким деревом, слегка склонившемся к потоку реки, стоял человек. Свет магического шара, который плыл впереди шамана вместо фонаря, упал на лицо незнакомца, и Горкан с изумлением узнал своего врага, — мага Калимдора, служившего князю Всеславу.

Случай нарушил планы Исмаила — доносчик сообщил князю, что печенеги ждут дружину возле порогов, и Всеслав решил избежать ловушки, проведя зиму возле небольшой деревни.

Горкан и Калимдор встретились поздней осенью, и человек признался полуорку, что давно служит демону, одаряющему особой силой своих жрецов. План использовать Всеслава — а вместе с ним и меня, с горечью подумал Горкан, — принадлежал Арнике, верховной жрице Елистары.

То, что Исмаил считал случаем, было в действительности тщательно продуманным шагом. В роли доносчика выступил человек Калимдора. Для того, чтобы из черепа князя стало возможным создать миньон Елистары, он должен был наполниться аурой страдания и боли еще при жизни владельца.

Сперва Калимдор подтолкнул конунга идти к порогам, несмотря на то, что Руфус Огнемеч, княжеский воевода, настаивал обойти их по суше.

Затем, когда уже стало поздно отступать, маг подослал ложного перебежчика, для достоверности сильно избитого, как будто тому пришлось бежать от печенегов, с сообщением о том, что огромное войско преградило дорогу князю.

Требовалось задержать Всеслава на зиму, чтобы дружина перенесла долгий голод и мор, чтобы боль разрывала его сердце при виде страданий воинов, чтобы каждый день он сожалел о том, что не прислушался к советам Руфуса, почти собственными руками уничтожив множество преданных, доверявших ему людей.

Горкан вглядывался в темные непроницаемые глаза колдуна, невольно думая, что как Всеслав не смог разглядеть предательства, так и он сам смотрит с надеждой в глаза Арники, не зная, что таится в их глубине.

Почти нехотя, размышляя о другом, он спросил:

— Как же Всеслав смирился с твоими советами, оказавшимися на деле пагубными для дружины?

Брови на узком лице чародея взлетели вверх, изображая удивление.

— Да так же, как мирится твой хан, когда ты ошибаешься.

Горкан хотел было возразить, сказать, что его предсказания всегда оправдывались, но промолчал, не видя смысла доказывать свою непогрешимость.

Однако Калимдор, усмотрев сомнение на лице собеседника, счел нужным добавить:

— Я сказал, что боги разгневались на слишком скудную жертву, которую принес князь. Да и откуда он мог взять другую, если скота уже почти не было. Конина ценилась на вес золота, а человеческие жертвы он не признавал.

Порыв холодного ветра бросил в них жесткие струи дождя, и мужчины одновременно отвернулись, придерживая развевающиеся полы накидок.

Калимдор сказал, что теперь они встретятся только весной, после того, как обессилевшая дружина по его совету вновь подойдет к порогам и будет разгромлена.

Маг ушел, вскоре затерявшись в пелене тумана, а Горкан еще долго оставался на месте, глядя на серые воды реки и пляшущие на них капли дождя.

Он вновь испытал то чувство опустошения, что охватило его тогда, вязкое и беспросветное, навсегда лишившее того, что он сам не мог определить словами, но чем так дорожил недавно.

Утвердившись в своих давних подозрениях, что он лишь средство в руках Арники, необходимое для достижения целей Елистары, он не почувствовал ни гнева, ни ненависти.

В конце концов он сам всю жизнь использовал, отбрасывал и уничтожал ненужный материал, были это люди или иные существа. Лишь боль невозвратимой потери, испытать которую он считал себя неспособным, легла на сердце тяжким камнем.

Именно в тот момент, один посреди безлюдного, мрачного берега, он принял решение, от которого уже никогда не отступал. Он никого больше не подпустит к себе так близко, как эту женщину, он не позволит больше никому стать настолько важным для него, чтобы превратиться в причину страданий, источник слабости.

Вернувшись в лагерь, он вел себя как обычно, не возбудив подозрений жрицы, однако для себя твердо определил, что их пути расходятся, и череп Всеслава он будет добывать только для себя.

— Странно, а ведь нога до сих пор болит, — пробормотала Снежана.

Девушка стояла на мраморных ступенях, уперев сапожок в среднюю планку перил, и сосредоточенно ощупывала бедро длинными тонкими пальцами.

Мы стояли у входа в библиотеку Тритонов. Читатели спешили вверх по каменной лестнице, спеша приникнуть к пергаментным источникам мудрости.

Одни из них мечтали продвинуться в своей Гильдии, вторые стремились освоить новые заклинания, третьи надеялись отыскать среди пожелтевших свитков секрет философского камня или хотя бы средства от облысения.

Для девиц-полуорков успешная сдача экзамена по математике означает выгодное замужество — ибо во взрослой жизни им предстоит стать лавочницами или купчихами.

Гоблины, люди, тролли поднимались по мраморным ступеням, а навстречу им спускались вампиры и мертвецы, уже отягощенные знаниями.

Они с досадой глядели на давно поднявшееся солнце, закрывались широкими зонтиками и давали слово, что вот в следующий раз уж точно проследят за временем, и не станут засиживаться так долго.

Все они хором останавливались у лестницы, и глядели на Снежану, сразу забывая о цели своего путешествия.

— Ты уверен, что кости целы? — спросила девушка. — Такое чувство, словно вивверна хвостом ударила.

— Чего ты хочешь, — ответил я. — В мире грез тебе сломали ногу и два ребра. Конечно, теперь будет болеть.

— Хочу, чтобы прошло, — огрызнулась девушка. — А может, заклинание не сработало?

— Магия лечит тело, — возразил я. — А неприятное чувство живет у тебя в памяти. Хочешь, ввинтим тебе в голову болт, как у Руфуса.

Толстая матрона, в которой жира было раз в шесть больше, чем костей, внутренностей и жил, вместе взятых, — с вселенским осуждением смотрела на амазонку. Женщина хотела сказать, что уж она-то никогда, ни при каких обстоятельствах не стала бы так высоко задирать ноги при посторонних людях.

И следовало возблагодарить небеса за это.

Снежана пропустила мою шпильку между ушей, и это значило, что она озадачена.

— Но все же было в воображении, — сказала она. — Вот, ты даже не запыхался.

— Со мной такого не случается, — возразил я, — так как я берегу дыхание и не трачу его на боевые кличи.

— Боевой клич пугает противника, — ответила амазонка и продолжила спуск, подчеркнуто хромая и цепляясь за мою руку. — Когда я пошла на своего первого Левиафана, то крикнула так, что у самой уши заложило. Правда, только потом узнала, что они ничего не слышат. Ну, в смысле, на тех волнах, на которых мы говорим. И, наверное, не стоило делать это в горах. Но к счастью, у меня была с собой лопатка, и я смогла прорыть ход в сугробе, который…