Призраки кургана

Он действовал так стремительно, словно прожитые годы на краткий миг утратили над ним власть. Подняв сухими коленками облачка пыли, старик принялся биться головой об землю, повторяя:

— Смилуйтесь, добрые господа, пощадите! Ванька совсем из ума выжил, не велите из-за него, дурня, всех казнить.

Мы с орком переглянулись. Конечно, внезапное превращение бродника вопияло об объяснении. Однако я, скорее, мог ожидать, что рыбаки станут все отрицать, делая вид, будто ничего не знают о произошедшем. Да и странной была реакция старика — никто не собирался расправляться с жителями, а по моему поведению он еще раньше понял, что наша главная задача — сохранить мир.

Прокоп тем временем верещал, сбиваясь на бабий визг.

— Не иначе, червь-мозгляк к бедолаге пристал, когда купался на русалочью субботу. Сколько ни говори, что в этот день в воду ни ногой, так разве молодые послушают. К уху прилепился, в голову влез, да все и выжрал. Яйца отложил, не иначе, скоро бы целый выводок появился.

Лицо Снежаны стало жестким, и я понял, что она разделяет мои мысли. «Даже если бы на бродника и правда напал паразит, сожравший его мозг, — это никак не объясняло случившегося.

Но главное, я сомневался, что орки позволят остаться в реке червям-мозглякам, — в первую очередь, это было опасно для гарнизона крепости. Если же учесть, что вывести тварей довольно просто, — надо раз в неделю выливать в реку склянку освященной воды, — вряд ли можно было поверить, что комендант забудет об этих мерах.

По взгляду Гриурга я понял, что не ошибся. Прокоп, однако, только начал свою историю.

— Слишком уж гордым Ванюшка был, упокой Марья Моревна его душечку. Хотел лучшим в деревне стать, вот потому и связался с омутником, — тьфу, тьфу, поди прочь, нечистый! То-то все дивились, как ему удается столько рыбы домой носить, ведь и ленив был, да и неумеха.

Я тщетно пытался заставить старика подняться, но тот продолжал биться в пыли, и я предпочел оставить его в покое, — испугавшись, что Прокоп станет дергаться и сломает руку или ключицу.

— А когда вы, добрый господин, с Ваньки-то спесь сбили, — он и призвал омутника себе на помощь. Простите нас, непутевых, не распознали вовремя, что парень с нечистым спелся. Не наша в том вина.

Наконец старик замер, стоя на коленях. Его морщинистое лицо стало серым от пыли. Он обращался только ко мне, видимо, рассудив, что не найдет сочувствия в орке, — а Снежану вообще не считая за человека.

Я посмотрел на девушку, потом на Гриурга. История, рассказанная Прокопом, была столь правдоподобной, что хоть сейчас вези ее на гномий фестиваль лжи, где раз в году выбирают самого умелого враля.

Однако мы понимали, что стоит начать докапываться, — как произойдет то, чего все мы хотели бы избежать. По хмурым лицам людей, коротким взглядам, которые тут же гасли, я понял — все они напряженно ждут, поверим ли мы россказням старосты.

Оставлять эту историю просто так я не собирался, но и давить на них сейчас было слишком опасно. Я повернулся к Гриургу, в немом вопросе, — не сомневаясь, что комендант подыграет мне.

Орк так и сделал, задумчиво насупив брови, он произнес, что и правда слышал об омутнике, но считал все это людскими россказнями, — досужими враками, которые выдуманы только для того, чтобы оправдать пустые сети проделками бесов.

Тонко почувствовав, что этого будет мало, — ложь часто надо смазать, дабы лучше прошла, — Гриург перешел на другую тему, и принялся строго вычитывать Прокопу, наставляя никогда не якшаться с нежитью, и обязательно освятить берег в том месте, где на него мог выбираться омутник.

Я подивился, каким умелым актером оказался орк — он говорил столь серьезно, что я сам был готов поверить. Бродники явно были довольны таким исходом, и Прокоп даже пытался всучить нам в дорогу гигантскую рыбину, — хотя и было ясно, что она не перенесет обратной дороги к форту.

Когда двое людей и орк скрылись из глаз, люди продолжали стоять возле дома старосты. Они не расходились, не обсуждали случившееся, — и лишь напряженно молчали, стараясь не смотреть в сторону степи.

Гости, от которых они так спешили избавиться, наконец покинули деревню. Но бродники не испытывали облегчения. Чувствовалось, что главное испытание для них еще впереди.

На мгновение Горкану остро захотелось остаться, и посмотреть, что произойдет — чего именно так боятся эти людишки. Однако ужас, испытанный им недавно, оказался добрым советчиком.

Что бы ни призвало к жизни чудовище, в которое превратился бузотер-бродник, — эта сила оставалась здесь, в деревне, а не последовала за магом, амазонкой и орком. Да и какой смысл совать нос во все тайны, которыми полна великая степь?

Чувство свободы и всесилия, которое охватило Горкана после гибели курганника, уже растаяло. Его сменили воспоминания о годах рабства, — и запоздалые сожаления о том, что он мог и не попасться в плен к ледяному чудовищу, будь чуть более осторожен.

Нет, второй раз он не совершит той же ошибки. Шаман вызвал из медальона магического коня, — в первый раз чары не сработали, так как колдун слишком нервничал, и пришлось повторить слова заклинания вновь.

Горкан увидел в этом знак — к чему рисковать из-за пустого любопытства, если сейчас он сбился даже в таком простом волшебстве. Убедившись в правильности своего выбора, шаман вскочил в седло и поспешил вслед за магом, амазонкой и орком.

Никто из бродников не заметил его отъезда — как, впрочем, и его появления. Но тот, кого они ждали, видел Горкана так же ясно, словно того и не прикрывали могущественные чары иллюзии.

Он ждал, пока колдун-полуорк топтался на месте, принимая решение, позволил сесть на коня и уехать прочь. Шаман показался Ему слишком самонадеянным, — но, возможно, жалкий полукровка, бывший раб курганника, еще сможет оказаться полезен. Поэтому пусть живет. Пока.

Четвертый, невидимый всадник, исчез на горизонте, вслед за тремя первыми. Только тогда Он решил появиться. Несмотря на свое могущество, Он любил оставаться в тени, появляясь перед людьми только в тот момент, когда был готов нанести смертельный удар.

Бродники не знали, с какой стороны Он приедет на сей раз. Но шестое чувство, развившееся у них со времени Его появления, подсказало им, что надо смотреть на восток.

«Вы учитесь и растете вместе со мной, — подумал Он. — Даже жаль будет убивать вас».

Он становился видимым медленно, не сразу, словно гравюра, начертанная молоком, — которая постепенно проявляется, если поднести бумагу к свече.

Высокий всадник, с осанкой молодого воина, чье тело наполнено силой и энергией юности. Черные пушистые волосы, мягкие, как у девушки, только подчеркивали мужественность его фигуры.

Белоснежный плащ с алой оторочкой развевался за спиной седока. Руки в кожаных перчатках сжимали поводья. Мертвые глаза, задернутые тонким белесым слоем тления. Нос провалился, обнажая белизну черепа меж темно-зеленых, покрытых лишайниками, клочьев кожи.

Лорд зомби.

Бродники опустились на колени, только Прокоп оставался стоять — он знал, что Хозяин не любит разговаривать, опуская голову слишком низко. Мертвый конь вздымал серую пыль под стальными копытами. Тускло сверкала массивная серебряная цепь на шее умертвия.

— Приветствую тебя, господин, — произнес старик, глядя в матовые глаза мертвеца. — Мы рады, что ты почтил нас своим приездом.

Вороной остановился, в нетерпении роя землю ногой. Лорд зомби сверху вниз посмотрел на человека.

— Рады? — спросил он. — Настолько, что потеряли разум?

— Нет, господин, — твердо ответил Прокоп. — Ты видел, что произошло. Иванко не виноват. Сила, таившаяся в нем, пробудилась сама собой, когда пришелец его ударил. Он не мог ее контролировать.

Сейчас, разговаривая с всесильным Лордом, старик совсем не походил на того жалкого, испуганного человечка, который униженно валялся в пыли перед магом, орком и амазонкой.