Лазурные берега

Виктор подошел к своему пациенту и взглянул в его покрытое пóтом, но почти не поврежденное лицо, превратившееся в искаженную болью маску. Между зубами торчал кусок дерева, который Макандаль сжимал зубами.

Мирей приблизилась к мужу и положила влажное полотенце ему на лоб:

— Это — доктор, Франсуа. Он тебе поможет.

Судороги прекратились, однако тело Макандаля сотрясала непроизвольная дрожь. Вдруг он выплюнул кусок дерева и сердито посмотрел на Виктора и Мирей:

— Не хочу… не хочу белого врача…

Мирей продолжала промокать пот с его лица.

— Черного врача сейчас нет, — едко заметила она.

Виктор вежливо назвал свое имя и попросил разрешения снять с больного льняные полотенца. Макандаль застонал, когда врач сделал это. Полотенца во многих местах были пропитаны жидкостью, выделившейся из ожогов, и прилипли к его ранам.

Макандаль был голым под полотенцами — если не обращать внимания на остатки одеяния для казни, которое прикипело к живой плоти. Очевидно, до сих пор никто не попытался обработать его раны, что не удивило Виктора. Даже у него при виде обезображенного тела Макандаля от ужаса перехватило дух. Руки и ноги мужчины, верхняя часть его туловища — все было обожжено. На немногочисленных участках уцелевшей кожи были пузыри, наполненные жидкостью. Молодой врач подумал о том, откуда ему следует наносить мазь и где накладывать повязки, и пришел к выводу, что не имело смысла причинять умирающему еще бóльшие страдания.

— Это безнадежно, — сказал Виктор слабым голосом. Затем он сообразил, что его пациент все еще находится в сознании. — Я сожалею, месье. — Доктор заставил себя посмотреть в лицо Макандалю. — Я мог бы… я мог бы сейчас попытаться очистить ваши раны и наложить на них повязки. Но я… Это не имеет смысла. Вы слишком сильно обожжены, месье Макандаль. Вы умрете, что бы я ни делал. А обработка ран очень болезненная… еще хуже, чем то, через что вы уже прошли. Однако, с другой стороны, я мог бы… Я принес с собой сильнодействующие лекарства… Они вас не спасут, но смогут уменьшить боль… — Он помедлил. — Однако они могут также… сократить ваши мучения.

Большая доза опиума могла ускорить угасание такого ослабленного организма.

Макандаль кивнул.

— Я… я знаю, что умираю, — с трудом проговорил он. — И я… я могу это выдержать. — Он снова застонал, когда по его телу пробежала судорога.

Виктор открыл свою сумку, вынул оттуда бутылку и приложил ее к губам Макандаля.

— Выпейте, — тихо сказал он. — Каждый здесь знает, что вы — сильный человек. Вам не нужно ничего никому доказывать.

Он облегченно вздохнул, когда предводитель повстанцев выпил лекарство. Затем Виктор снова накрыл его тело льняными полотенцами.

— Через несколько минут вам станет легче.

Виктор услышал, как мужчины перешептывались между собой:

— Он дает ему яд! Он его убивает!

— Зачем ему это делать? — спросил Джеф. — Мы ведь все видим, как обстоят дела. Я… я надеялся, что врач…

Виктор повернулся к мужчинам, к всхлипывающей Мирей и к худой молодой женщине, которая уставилась в землю. Она напомнила ему кого-то, однако Виктор не мог узнать в ней женщину, намазанную белилами и легко одетую, которая отдала Бонни своего ребенка.

— Я врач, — коротко произнес он. — Но я не могу творить чудеса…

Виктор воздержался от замечания, что Черный мессия в данном случае сам мог бы себе помочь, однако Макандаль не дал ему договорить.

— Я… я могу совершать чудеса. Я… я жертвую собой во имя… ради моего народа, как… как это сделал, уже сделал первый Мессия…

Виктор вздохнул. Он никогда не понимал смысла жертвы Иисуса из Назарета. И уж тем более не понимал, что должна была означать смерть Макандаля для рабов.

Цезарь, казалось, чувствовал то же самое. Взгляды обоих мужчин на короткое время встретились.

— Но я… я вернусь! — произнес Макандаль. Его голос стал крепче, видимо, начало действовать болеутоляющее.

Мирей, которая опустилась на пол рядом с ложем своего мужа, нежно погладив его лицо, кивнула.

— Да, дорогой, — ласково сказала она. — Ты вернешься в виде волка и разорвешь наших врагов. Вернешься в виде змеи, чтобы их отравить…

Макандаль покачал головой так яростно, что Виктор стал опасаться новых судорог.

— Нет… нет… я буду… я не буду… волком… Волк может убить десятерых, а… одна змея… может отравить двадцать человек… Но я… — Его взгляд просветлел. Макандаль посмотрел на своих сторонников, прежде чем продолжить, и при этом горящими глазами словно заглянул в будущее. — Я вернусь в виде насекомых, москитов, комаров… имя мое будет легион… Я убью тысячи и тысячи… Мы будем свободны… все мы будем свободны! Я — Дух!

— Ты — Дух! — повторил один из мужчин.

А затем заговорили все сразу:

— Ты — Дух! Ты — спасение, ты — мессия, ты — посланец Божий…

Мужчины и женщины повторяли это снова и снова, и на лице Макандаля появилась улыбка, когда он наконец закрыл глаза.

— Он умер? — хриплым голосом спросил Джеф.

Виктор покачал головой.

— Нет, он спит. Может быть, он проснется еще раз, но так… так для него лучше.

Врач глубоко вздохнул. Видение Макандаля было впечатляющим, и такой же была реакция его сторонников. Даже он, Виктор, был тронут его голосом и силой его убеждения. При этом слова умирающего были бессмысленными. Укусы комаров никому не приносили смерти.

Макандаль умер в четвертом часу нового дня. Мирей надеялась, что он еще успеет увидеть восход солнца, но затем все очень быстро подошло к концу. Виктору хотелось пожелать предводителю повстанцев скорого конца. Черный мессия еще дважды приходил в сознание. Он повторял свои видения и снова призывал своих сторонников к борьбе. В самую последнюю очередь он обратился к Джефу.

— Ты будешь продолжать борьбу, брат, — простонал Макандаль, — до тех пор, пока мы не станем свободными?

Джеф посмотрел ему в глаза, как тогда, когда Дух впервые обратил к нему свои слова.

— Я не люблю ждать, — сказал он.

Лицо Макандаля исказилось в ухмылке.

— Ни один… хороший мужчина не любит ждать, — прошептал он.

А затем он закрыл глаза.

— Однако месть — это такое блюдо, которым нужно наслаждаться, когда оно холодное, — повторил Джеф слова, с которыми Дух когда-то обратился к нему. — Он… мертв, доктор?

Виктор пощупал пульс Макандаля.

— Да, — произнес он спокойно. — Теперь он мертв. Сожалею. Мои… мои искренние соболезнования, мадам Макандаль…

Он повернулся к Мирей. Она, однако, казалось, не слышала его. Всхлипывая, женщина прижимала к груди голову мужа.

— И что теперь? — спросил один из маронов и посмотрел при этом на Джефа.

Тот выпрямился. За последние часы у него было достаточно времени, чтобы подумать.

— Мы никому не расскажем об этом, — проговорил он отчетливо. — Никому. Каждый из нас должен поклясться молчать. Даже перед людьми из лагеря.

— Молчать? — спросил другой марон. — О смерти Духа? Почему? И как мы можем хранить это в тайне? Люди из лагеря будут спрашивать, где он.

Джеф оттопырил губы.

— Мы видели, как он исчез, — заявил он. — Макандаль спрыгнул с костра. Мы хотели поймать его, увести оттуда, но он исчез. Он… вознесся к Богу или к духам. Кто знает? Однако он жив. Макандаль хранит нас, где бы он ни был. И он возвратится…

Первый из маронов все понял и улыбнулся.

— Мы будем вселять мужество в души людей! — воскликнул он.

Джеф кивнул.

— Мы будем продолжать борьбу. Мы не сдадимся. Мы сами теперь являемся Духом!

Мужчины возликовали, а в глазах молодой худощавой женщины читалось восхищение. Виктор осторожно освободил мертвеца из объятий плачущей Мирей и накрыл полотняной тканью его лицо.

— Что делать с трупом? — спросил первый марон.

Второй указал на Виктора.

— И что делать с доктором? — осведомился он. — Он определенно не будет молчать! — С этими словами мужчина вынул нож.

Джеф вырвал нож у него из рук.

— Не будь дураком, Томас! Конечно, доктор будет молчать. Или ты думаешь, будто он станет бегать по городу и рассказывать о том, что лечил Макандаля? Но даже если он заговорит об этом, он белый, и ему никто не поверит.