Лазурные берега

— Он уже выжил! — сказал Джеф. Он посмотрел Бонни в глаза. Казалось, он был близок к тому, чтобы снова прижать ее к себе. — Ты справилась! Ты сделала это, Бонни. Мы никогда этого не забудем! Но ты… Разве ты не хочешь уйти вместе с нами? Мы заберем этого ребенка…

Бонни спросила себя, как называется чувство, которое она увидела в его глазах — гордость или любовь? Неужели у нее был шанс соперничать с такими женщинами, как Деирдре и Сималуа, только тогда, когда она могла ему пригодиться? Неужели она необходима Джефу только тогда, когда ему нужно, чтобы она превратилась в Бобби?

Она решительно покачала головой. Конечно, Джеф испытывал к ней определенные чувства. Только это была не любовь, а скорее… ну, может быть, уважение. Или даже восхищение. Бонни придется завоевывать его снова и снова. И эта склонность ни в коем случае не включала в себя Намелок. Как он сказал о ней? «Этого ребенка…»

Леон называл малышку красавицей. Когда Бонни впервые увидела его, он держал ребенка на руках и кормил его. Он пел для девочки, он готов был защищать ее… Когда Макандаля схватили, Леон загородил собой Бонни и детей — а Джеф и Сималуа заботились только о своей безопасности.

Совершенно неожиданно при мысли об огромном Леоне с маленькой Намелок на руках Бонни ощутила прилив любви, нежности и доверия — чувств, которые она раньше не могла испытывать ни к кому, кроме Джефа.

Девушка подняла глаза на Джефа. Он призывно улыбался. Однако Бонни не могла представить его с ребенком на руках. Джефу больше подходили мачете и шпага.

— Нет, Джеф, — сказала она еще раз. — Я останусь здесь. И ребенок останется со мной. Я хочу жить в мире, Джеф. Если я и была что-то должна тебе, нашему народу и Макандалю, то сегодня я рассчиталась с долгами. Теперь у тебя есть твой мессия, Джеф. А мне дай мою свободу.

Бонни даже не обернулась, когда выскочила из леса на побережье. Она сбросила с себя мужскую одежду и прыгнула в волны. Теплая морская вода смыла с нее запах пороха, едкую вонь костра и пота — и вину. Бонни оставила позади призраков прошлого — мертвых моряков, команду «Морской девы» и мужчину, которого она в своих мечтах никогда не называла Цезарем. Девушка нырнула и поплыла далеко в бухту, а затем позволила волнам отнести ее назад.

Запуганная маленькая негритянка, когда-то принадлежавшая Скипу Дейтону, давно уже научилась плавать.

Глава 10

Виктор Дюфрен и Антуан Монтан действительно завершили этот вечер в портовом кабаке, но далеко не в таком угнетенном состоянии, как они предполагали ранее.

Губернатор и другие белые люди, разумеется, сразу же покинули трибуну, после того как никто не получил тяжелых ранений от выстрела пушки и града камней. Под защитой военных их провели во дворец губернатора. На площади перед дворцом в это время представители колониальной власти не могли чувствовать себя в полной безопасности. У некоторых рабов, которых заставили присутствовать на казни, напряжение, страх и ярость проявились в виде амока[43]. Виктор воспользовался этой возможностью, чтобы покинуть общество возбужденных плантаторов. На площади для казни нужен был врач, и Антуан Монтан присоединился к Виктору, чтобы помогать ему. Оба оказали помощь раненым представителям власти, а также раненым рабам. У пяти солдат и у тринадцати рабов Виктор мог лишь констатировать смерть. Однако никто из них не погиб от руки заговорщиков.

— Мароны очень умело все сделали, — с удивлением заметил Антуан Монтан, когда мужчины наконец сидели в кабаке за ромовым пуншем. — Выстрел из пушки — или что там было, — чтобы посеять хаос, схватить своего мессию и исчезнуть. Это было хорошо спланировано!

Виктор кивнул и сделал большой глоток из своего стакана. Пунш был очень крепким, человек за барной стойкой постарался. В этот день все свидетели неудавшейся казни нуждались в хорошем глотке рома. Прежде всего чтобы справиться с шоком. А затем, в зависимости от цвета кожи и настроения, чтобы смыть ярость и злобу или отпраздновать удачный удар повстанцев. В этом портовом кабаке преобладали свободные чернокожие и мулаты. Они совершенно открыто пили за здоровье Духа.

— Однако выживет ли этот человек… — задумчиво произнес врач, когда поставил свой стакан на стол. — Он ведь был весь объят пламенем, по крайней мере, так это выглядело.

Монтан пожал плечами.

— В любом случае среди чернокожих и мулатов в этом никто не будет сомневаться, — ответил он. — Может быть, эти парни и не спасли его, зато совершенно определенно они спасли легенду. — Он поднял свой стакан. — Итак, давай выпьем за второго мессию. Может быть, он все же бессмертен.

Виктор опустошил свой стакан молча. Он думал не о Боге и не о Духе, а о человеке, который, если был жив, корчился сейчас от боли в каком-то укрытии.

В городской дом Дюфренов известие о бегстве Макандаля попало благодаря другу Амали, молочнику-креолу. Он сразу же поспешил к ней, когда услышал о случившемся, и благодаря этой новости Бонни избежала неприятного допроса. Леон, Сабина и Амали сочли странным то, что она оставила Намелок одну без какой-либо видимой причины. А когда Бонни с мокрыми волосами, усталая, но возбужденная пришла из бухты красных мангровых деревьев и заявила, что просто захотела немного поплавать, на нее, естественно, обрушился град вопросов.

Бонни, однако, была сразу же забыта, когда Джоли с восторгом воскликнул:

— Он свободен! Макандаль свободен! Бог спас его, как настоящего Мессию. Сначала он говорил, очень громко, очень свободно, — а потом сошел с костра, как светящийся ангел!

— Подожди! — Хотя Амали была так же изумлена, как и другие чернокожие, но тем не менее она перебила своего друга сразу же после первых слов. — Идем к миссис. Она тоже должна об этом знать! — Служанка решительно потащила за собой Джоли и остальных слуг в гостиную, где сидела Деирдре с подругами.

— Ты должна это услышать, Деирдре! — выпалила Амали по-английски и подтолкнула своего друга к дамам. — Они… они действительно освободили Макандаля!

Джоли не был робким человеком. Он в ярких красках изложил перед черной и белой публикой то, что произошло на площади возле губернаторского дворца.

— Гром и молния, ударившая во дворец. Губернатора чуть не убило!

— Молния? — удивленно спросила Деирдре. Возле их дома непогоды не было.

— Скорее… скорее это было пушечное ядро. Значит, там были те, кто помог ему, я думаю. Не только Бог и ангелы с небес, — в конце концов закончил Джоли свое благочестивое описание.

Деирдре кивнула и посмотрела на Амали. Люди с Ямайки не верили в чудеса, в отличие от чернокожих католиков Сан-Доминго, которые беспрерывно осеняли себя крестным знамением и снова и снова прерывали речь Джоли восторженными восклицаниями вроде «Слава Богу!» и «Благодарим тебя, Иисусе!» Заговор сторонников Макандаля казался Деирдре и Амали более вероятным, чем божественное вмешательство.

— Виктор не ранен? — в конце концов озабоченно спросила Деирдре.

Она подумала и о Джефе. Вполне возможно, что он тоже был в этом замешан. Неужели действительно никто из заговорщиков не пострадал?

— А Антуан? — Мадлен Монтан озабоченно посмотрела на Джоли, в то время как Сюзанна де Мюр, казалось, лишь молча молилась.

Джоли покачал головой.

— Я всех видел, — успокоил он женщин. — Доктор и месье Монтан помогали раненым, а мсье де Мюр заботился о губернаторе. Все были очень взволнованы, все белые господа… — Он ухмыльнулся. — Губернатор смотрел так, словно увидел призрака!

— Духа… — пробормотала Деирдре. Она чуть не улыбнулась. — Макандаль добьется того, что мы все станем верить в духов.

Сюзанна де Мюр вздохнула.

— И бояться их, — добавила она. — Мне было плохо уже при мысли о костре. Это жестоко. Однако то, что Макандаль сейчас бродит где-то на свободе и планирует дальнейшие убийства, мне тоже не нравится.