Исход

Собрались на палубе баржи, некогда полузатопленной, а сейчас, с обмелением Невы, просевшей и по основания лееров вросшей в грунт.

– С Москвой покончено, – сказал Борода, едва остальные расселись. – Ребята ходили на юг, сегодня вернулись. Давай, скажи нам, Рома.

– "Исход-12" взлетел, – Ромка сглотнул слюну. – Это точно. Группа вышла за зону глушилок. Поймали Петрозаводск и Кандалакшу, там всё по-прежнему. Волны, на которых переговаривались в Москве – пусты. Полное радиомолчание. Я думаю, первые беженцы придут к нам в течение недели, от силы – двух.

– Ты же оттуда, – глухо сказал Борода. – У тебя там остался кто?

– Сестра.

– Понятно. Жаль. Впрочем, скоро все там будем. Значит, так, ребята, штаб предлагает больше не ждать. Локальные прорывы неэффективны, мы лишь теряем людей.

– На жратву размениваем, – подал угрюмую реплику Кирпич.

– Жрать тоже надо, – резонно заметил Борода. – Но это теперь уже неважно. В общем, так: прорывы и набеги на склады отменяются. Так и передайте своим. Никаких больше набегов. Штаб готовит тотальную операцию. О ней нас оповестят за сутки. Пойдут все. Без единого исключения. Больных и раненых понесём на руках. Вопросы?

– Ляжем все, – Кирпич расправил плечи. Его дублёное, обгоревшее докрасна лицо застыло. – Третье оцепление мы прорвём. Может быть, и второе. А дальше нам не пройти, там все и останемся.

– Не все, – возразил Борода. – Кто-то, возможно, прорвётся дальше.

– Шансов почти нет. Нас подавят огнём. Там у них собраны лучшие войска. Сытые, млять, откормленные.

– У тебя есть другие предложения?

– Нету. Были бы, давно уже предложил.

– Ну вот и закройся. Ещё вопросы?

Ромка поднялся.

– Когда примерно операция? – спросил он.

– Не знаю. Думаю, ждать осталось не больше двух месяцев. От силы – три. У тебя в отряде сколько народу?

– Триста восемнадцать человек, включая раненых. С боеприпасами плохо.

– А у кого сейчас хорошо? – Борода яростно прихлопнул присосавшегося к щеке комара. – Вот дрянь-то, – сказал он. – Кто бы мог подумать. Комары в декабре, етти их мать. Ладно, всё, расходимся. Патроны беречь. И это – духом не падайте. Вы за людей в ответе. Не может быть так, что всех перебьют. Кто-нибудь непременно останется.

– Давайте сначала вы, профессор, – Смирнов поднёс зажигалку генералу, закурил сам. – Что нас ждёт, если "Исход" стартует через три месяца? В подробностях.

– Боюсь, коллега, что ничего хорошего. Прежде всего, мы не сможем вместить расчётное количество экипажа. Жилые помещения не готовы. Коммунальные сооружения тоже. Фермы тоже. Далее…

– Сколько человек мы можем взять на борт? – прервал Смирнов.

– М-м… Затрудняюсь сказать точно.

– Говорите приблизительно.

– Что ж. Не больше пятидесяти тысяч, иначе нас ждёт голод. Понимаете…

– Я всё понимаю. Каковы перспективы, если на борту окажется всего десять процентов от расчётного количества?

Профессор откинулся в кресле.

– Мрачные перспективы, – сказал он. – Будет очень тяжело. Очень. Особенно нескольким следующим поколениям. Придётся трудиться, коллеги. Всем и каждому. Без выходных и по много часов в сутки. Улучшений стоит ожидать, видимо, лишь в поколении четвёртом или пятом. Если, конечно, к этому времени на борту "Исхода" останутся люди. Вероятность гибели экипажа высока. Больше пятидесяти процентов.

– Понятно, спасибо. Теперь вы, генерал.

– Завтра я займусь составлением подробного плана. Погрузить на корабль пятьдесят тысяч человек не проблема, тем более, что изрядная часть специалистов и так внутри. Проблема отобрать эти пятьдесят тысяч.

– Ваши рекомендации?

– Рекомендации… Насколько я понимаю, полетят специалисты и их семьи, те, кто внутри первого круга оцепления, так? А большая часть военных останется.

– Вы жалеете, что некем будет командовать? Боитесь остаться не у дел?

Лицо генерала затвердело, скулы сжались.

– Вам известно о такой вещи, как бунт? – сказал он, чеканя слова. – Это когда голодная толпа недовольных захватывает власть и начинаются резня и анархия. Вы знаете, как усмиряются бунты? Так вот, они подавляются. Штыками, господин начальник Проекта. А в замкнутом пространстве… Не слыхали никогда выражение "бунт на корабле"?

– Простите, – сказал Смирнов примирительно. – Я не хотел вас задеть. Нервы.

– Ладно, – голос генерала стал мягче. – Сколько у нас спецов?

– Точно не знаю, надо спросить главснаба. Но думаю, больше сорока тысяч.

– Значит, остаётся квота на десять тысяч военных, – задумчиво сказал генерал. – Даже меньше. Что ж, в создавшейся ситуации нам придётся оставить низшие звания. Полетят только офицеры.

– Нет, не офицеры, – Смирнов посмотрел на генерала в упор. – Офицеры останутся. Полетят военнослужащие-женщины независимо от званий. Завтра вы начнёте составлять список. Только возраста, способные к деторождению. И чем младше, тем лучше. На борту женщин должно быть больше, чем мужчин. Хотя бы в первом поколении.

– Сколько мы уже идём, Саня?

– Шестнадцать дней. Устала?

– Проголодалась.

– А нечего привередничать, – Саня улыбнулся и на секунду прижал девушку к себе. – Змей, видите ли, она не ест, крысами брезгует. Ладно, лягу попозже, может быть, удастся пристрелить что-нибудь перелётное. Потерпи, Жанн, всего ничего осталось, день пути, может быть – два.

– Сань…

– Что, милая?

– Мне очень не хочется умирать. Раньше я относилась к мысли о скорой смерти спокойно. Но теперь, когда я с тобой…

Саня остановился.

– Мы не умрём, – сказал он и осёкся. – Прости. Я хотел сказать, что у нас есть шансы.

– Нет ни одного, Саня. Ни единого. Мы, может быть, проживём ещё год. Если повезёт. И – всё.

– Давай присядем, – Саня опустился на ближайший пень, развязал рюкзак, достал со дна бумажник. – У меня есть документы, милая. На, посмотри. А вот сержантские корочки. Нам просто надо добраться до третьего оцепления. Живыми. Нас пропустят вовнутрь.

– Тебя пропустят, – сказала Жанна устало. – Даже если я пойду на это, пропустят одного тебя. А я не пойду.

– Почему? – Саня вскочил. – Я скажу, что ты – моя жена. Ты и есть моя жена, нам просто негде было расписаться.

– Даже будь я взаправду твоей женой, я не пошла бы на это.

– Глупости, – рассердился Саня. – Глупости и предрассудки. Нам надо уцелеть, понимаешь? Ради наших будущих детей надо. Какое значение имеет, кем был я и кем ты.

– Имеет, милый, имеет. Хотя бы потому, что ты не дойдёшь до своего оцепления. Тебя расстреляют наши. А если дойдёшь – то свои.

– Не расстреляют. Ни меня, ни тебя. Мы пойдём туда вдвоём. И не тайком – мы будем атаковать вместе с твоими, когда они пойдут на прорыв. Только твои, разграбив склад или арсенал, откатятся, а мы с тобой останемся и дождёмся моих.

– "Моих, твоих", – сказала Жанна задумчиво. – Мы так никогда и не научимся говорить "наши", Саня.

– Научимся. На борту "Исхода". Там все будут наши. И дети – у нас с тобой будут дети. Тоже наши. Надо только добраться. Для начала – до твоих.

Они добрались на следующий день. И ещё через два дня Жанна с удивлением узнала в поджаром, жилистом полевом командире с жёстким суровым лицом лопоухого и глазастого паренька, с которым рассталась всего-то год назад. Узнала своего младшего брата Ромку.

– Они готовят тотальную атаку, – за последние два месяца генерал осунулся, морщины расчертили лоб, щёки ввалились. – Разведчики доложили, что уже скоро.

– Как скоро? – резко спросил Смирнов.

– Возможно, в ближайшие дни. Полевые командиры получат приказ за сутки.

– Вот как, – Смирнов поднялся и заходил по помещению. – Вот как, – повторил он. – А ведь это удача.

Генерал вопросительно поднял брови.