Страница 84 из 172
- А где проводники, коли вы такие умные?!
Проводников нигде не было. Воспользовавшись суматохой охоты, оба крестьянина канули в чаще. Иоанн видел их, крадущихся. Почему не остановил? Назло делал себе и другим хуже. Пусть все погибнут, того заслужили, подлецы!
Яков и Матвей, среди других опричников мчавшиеся за турами, теперь грузили освежеванные туши, перенося, дабы не запачкать, теснимое барахло в другие подводы. Когда государь наскочил на Малюту, они ожидали, что Малюта выложит переданную ему отцом весть об измене Географуса. Грязным не жалко было Географуса. Не продажный ли тот бродяга, вознесенный прихотливой царской милостью? Но осторожность Малюты в очередной раз сковала его инициативу. Он молчал перед царем нашкодившим мальчишкою. Географус как раз прошел мимо Малюты, ухмыляясь, на ходу отирая выпачканные разделкой туш руки пучком травы.
Магнус послал оруженосца вытащить стальную стрелу из туровой туши, вернуть в колчан. Опричники отдали стрелу без охоты, хотели удержать для памяти.
Корявые тени сосен легли на дорогу. Без проводников положили ехать вперед, как ехали. Рассчитывали увидеть долгожданный большак. Думали. что проводники сбежали без умысла, возвращаясь брошенные дома.
Во тьме, еще более густившейся из-за окружавших тропу дерев, лошади оступались в колдобинах, передовой же отряд, высланный вперед, вернулся неутешительно: тропа сошла на нет, затерялась во вставшем поперек кустарнике. Царский поезд в полтысячи всадников и почти в сотню кибиток и подвод оказался затертым в глухом тверском лесу. При царе горячо заспорили, куда теперь. Болота, через которые пробирались прежде, должны были оказаться слева, до Волока Ламского же рукой подать. Прекратив галдеж, царь последним словом сказал распрячь лошадей и раскинуть шатры и навесы.
Круглый блин луны взобрался на небо. Ветви вековых деревьев тускло пропускали его сияние. Ночное светило плавало в окрашенных желтизной и багрянцем облаках, солнце же еще не ушло далече, чтобы не напоминать о себе короткими косыми лентами. Свет мерк стремительно, и скоро опустилась такая мгла, что вытянутой руки не было видно. Обоз замер среди одной из тех могучих чащ, что уберегали северные земли от разоренья кочевниками.
Внизу гудел людской муравейник. Рубили кустарник, вычищали поляну, вбивали колья, натягивали полога. Огонь костров отодвигал тьму. На небольшом пятачке показалось надежно, нестрашно, уютно. Только странно вели себя лошади. Хрипели, фыркали, косили утомленным налитым кровью глазом в подступавший со всех сторон черный лес.
Яков и Матвей Грязные вместе с другими опричниками ставили царский шатер. Развернули алое полотно из парчи и бархата. От пяти шестов шатер пошел куполом. В ночи красный цвет оборачивался черным, терял величественность. Яков и Матвей поглядывали на Географуса. Он держался обыкновенно: старался уклониться от любого труда, вертелся у бочек и курдюков с вином. Поводил носом, не пил, ждал позволения.
Едва поставили шатер, как царь, выслушав службу походных священников, поцеловав вместе с воинами возимые иконы, принялся за трапезу с ближним кругом. Подошел и Географус, туда себя произвольно причислявший. Царь поглядел на него без радости, и он, шугнутый, отошел помогать ставить ближайшие к шатру палатки для Малюты и государева «гарема», то есть невест. Ибо пока одни ели, другие еще работали. Вколачивая шесты и держа сукно, Географус напрягал слух, проверяя, достаточно ли опьянели царь и начальство. Когда шум голосов возрос, Географус метнулся в конец обоза, где обретались скоморохи. От лени, оправдываемой мнимой находчивостью, те палаток не ставили, легли под телегами и в них, зарывшись в сено.
Географус позвал невенчанную жену свою. Скоморошьи бабы отдали ей лучшие украшения свои, и одели, как рождественскую елку, в бусы, наножья и монисты. Другой раз предлагать одну и ту же царю было рискованно, не сходился по обыкновению. Но в «жене» Географус наиболее не сомневался. Стражник не пустил Географуса в шатер, и тогда он закашлялся. Из шатра вышел Годунов. Географус обменялся с ним шепотной речью. Годунов ушел в шатер, потом вернулся. Отвернул полог и впустил Географуса с «женой».
Государь пребывал в хорошем настроении. Много шутил, казалось забыв про опасность. Подначивал сидевшего в ногах Магнуса за стальную стрелу, бережливо им возвращенную. Объяснял, какие корабли он настроит, почище аглицких, когда основательно укрепится на берегах Балтии. Повторял обожаемую им застарелую байку про Рюриковичей, ведущих род от Пруса, брата знаменитого римского цезаря Августа. Братья поделили империю, и Прус подался на север. Там в Пруссии и на острове Русций (Рюген) прародина русских. Купцы сказывали: по сию пору сохранились там развалины древних славянских капищ. Потому законное, укрепленное древностью право имеет Русь на берега Балтийские, места родительские. Магнусу ничего не оставалось, как соглашаться. Ожидая сильную воинскую поддержку, отдавал Московиту и без того, что хотел бравшего, Ревель с областью, довольствовался отдаваемой в столицы Ливонии Ригой. Принц подпил и взялся хулить шведов, с ними седьмой год с переменным успехом воевал брат. Царь клял немецкий Ливонский Орден, передавший под польскую корону всю землю, на которую претендовала Московия. Берите, чего удержать не смогли! Магнус чуть давился куском: не в его ли огород камень? Он же только что подарил царю Ревель с Эстляндией, признававших себя вассалами Швеции. Произносились здравицы и щедро раздавалось в тот вечер другим принадлежащее.
Иван, обиженный прилюдным отцовским замечанием, сидел молча. Отпивая из кубка большими глотками вино, желал упиться. Феодор, не пивший вина, угощался молоком с булкою. Годунов стоял за сидевшими наследниками. Пил мало, едва мочил уста. Принимал блюда от прислужников, резал жаркое туров, отирал Феодору уста.
Государь томил ожиданием. Наконец снизошел. Дозволил жене Географуса приблизиться. Она подползла на коленях, лобызала государеву щиколотку, благодарила за честь лицезреть государя, мечтала о подарках значительных, возможно, и перемене к лучшему всей жизни. Царь, смеясь, вспомнил, как пуляли в нее стрелами. Спрашивал Географуса: нельзя метать в жену его ножи? Географус отвечал утвердительно. Царь удалился со скоморошьей женой за занавеску. Оттуда донеслись звуки и запахи, подтверждавшие соитие. Оставшиеся в шатре продолжали выпивать и негромко беседовать. Магнус через Шраффера разговаривал с Малютою. Рассчитывал: коротка царская опала, вернет он царское расположение и сбудется обещанное, станет Малюта «визирем». Малюта отвечал уклончиво. Воротил он от вкрадчивых иноземцев. Как царь, любил бесхитростных.
Географус поглядывал на трясущуюся занавеску, прислушивался к скрипу ложа: не оплошала бы жена, успела бы показать фокусы. Умиленно, будто вспомнив, благодарил Годунова. Выпала ему актерская удача в короткий срок переиграть роли значительные: и царя изобразил, и Георгия Васильевича, и Владимира Андреевича. Не каждому скомороху отпущено. И каждой персоне отдельную краску сыскал.
Годунов слушал Географуса, в очередной раз одновременно поражаясь окрашенной наглости грамотной речи этого человека. Кощунственная мысль выползла из сусеков Борисовой расчетливости. А что если Географус на самом деле царев сводный брат, чудом уцелевший Георгий? Нет, не подходил тот по годам. Сама мысль, вряд ли кому еще способная прийти в голову, настолько рассеяла Бориса, что он, скрывая волнение, поспешно схватил рушник и промокнул шею царевичу Феодору, облившемуся молоком, подбородок и шею, до красна разогрев от усердия кожу. Географус заметил веселье Бориса, спросил о причине. Тот не ответил за работою.
Царь не выходил долго. Географус насчитал до двух соитий. Вот Иоанн появился с косо заправленной в штаны рубахой, со сбившимся телесным крестом. Сразу заметили, что нет на пальце дорогого перстня с китайской яшмой, подарка немецкого императора. Прошмыгнула, нагнув голову, выскочила вон из шатра жена Географуса. Ближний круг продолжил пир, своеохотливо не замечая происшедшего. Царь сел на место, набитую конским волосом походную подушку.