Страница 81 из 172
После обеда и повального сна, государь отдыхал на гусиного пера перине Владимира Андреевича, высшая челядь – где придется, смотря по положению за Иоанновым столом, по лавкам, на рундуках и складнях, на крыльце и сеновале, под воротами и плетнями, протрубил рог, загремели дудки с цимбалами, стукнули барабаны, прокричали о начале представления. Первыми вышел табор скоморохов. Они изобразили самих себя будто бы Географуса, то есть Владимира Андреевича, тешивших. Ходили колесом и на плечах помногу, показывали исчезновение кошелей и чудесное их обретенье. Медведи в красных сарафанах с кокошниками орали, кувыркались через голову, плясали под дудку и гусли хороводами и вприсядку. Появились дурные нашептыватели. Вручали Владимиру Андреевичу кубок серебряный, сыпали туда зелье, видом сосновую труху похожую. Скоморох в польском платье с галунами отдал грамоту берестяную, прилег в ногах князя, по волосам его гладившего. Зазвучала труба, въехали на помост на метлах опричники.
В изложении истории не было ничего пугающего, а одно развлеченье. Скоморохи играли столь увлеченно, что царь подумал: им и деньги не нужны. Не в пример вельможам, они жили и наслаждались, упивались развертываемой драмой. Плутоватые и опитые лица их совершенно походили на опричные. Все же не знали они меры. Сыгранная сценка, когда прибывшие опричники задрались из-за стащенной у княжеской кухарки пестрядевой накидки, пусть и насмешила царя, заставила отметить отступ Географусом и скоморохами от оговоренной последовательности. Но наибольше раздражали Иоанна княжеские дочери, стоявшие подле седалища отца. Евфимия кусала губы, на прекрасных глазах ее назревали слезы, Мария же отрешенно витала где-то в облаках. Зато скоморошьи бабы, лепившие образы супруги Владимира Андреевича - княжны Евдокии (Одоевской), его матери - Евфросинии и товарки ее Александры, справлялись великолепно. Супруга в ухо князю зудила, Евфросиния и Александра в иночьих рясах непрерывно крестились и клали поклоны, подчеркивая показное благочестие. Матвей Грязной оказался к царю ближе других, Иоанн наказал ему поторопить с выходом дядю Григория. Государь наклонился к сидевшему подле Магнусу и через Шраффера принялся давать ему пояснения. Вот, дескать, зреет заговор, а вот спешит возмездие.
Магнус остро следил за кубком с отравой, который, забрав у Владимира Андреевича Малюта–Скуратов передал Бомелию подтвердить губительность зелья. Принц узнал в кубке тот, что показывали ему сестры в девичьей горнице, по крайней мере, похож необычайно. Удрученно покачав головой, Бомелий вернул кубок Малюте. Тот сурово приказал Владимиру Андреевичу выпить.
Владимир Андреевич пить отказывался. Медля, объявил, что продиктует список из тридцати лиц к нему являвшихся, на захват трона подбивавших. Смертный список составили. Владимир Андреевич приложил руку, и тут же опричники его опрокинули, лопатки вывернули, подбородок с трясущейся головой задрали. Малюта вливал яд в разверстый острием сабли рот. Григорий Лукьянович, как многие, изображал самого себя, опричники – тоже. От усердия расцарапали Географусу щеку, раскровенили уста, и тот взвыл не по поддельному. Царь глядел и возвращался в недавнее прошлое. Примерно так и было. Не хватает князя Вяземского и Басмановых, отца с сыном. Из мертвых не подымешь, и роли их забыли раздать. Экое упущение! Вой Географуса и всамделишное его сопротивление, перепугался: непрофессионалы зарежут пред лицом царя из старания, взорвали мучительное терпение Евфимии. Она шагнула к опричникам, ловким потаенным движением выхватила кубок и приложила к устам.
Магнус побежал от царя вперед, вскочил на подмостки и вырвал кубок. Кроме сосновой трухи внутри ничего не было.
- Купился! – восторженно закричал Иоанн, треснув посохом о настил. Острый конец посоха застрял в расселине, и Григорий Грязной, оставив сцену, слез в царской ферязи к государю, ибо его изображал, вызволять.
Юный Эзельский правитель вернул кубок опричникам и, потерянно улыбаясь, бормоча извинения, вернулся на место. Царь хохотал, трепал Магнуса за плечи. Сдержанная надутость покинули принца, общечеловеческое, русское, проглянуло в его порыве.
- Наш, наш человечище! – повторял довольный царь.
Придворные и верхушка опричников тоже улыбались. Как всегда, их улыбки в любой момент готовыми были сменить другим нужным выражением. Многие завидовали успеху принца. Побежав спасать Евфимию, Магнус в мгновенье ока вытеснил из сердца Иоанна отечественных конкурентов.
Дальнейшее тоже было не лишено интереса: важная поступь Григория Грязного в образе государя, его великодушие и готовность простить женскую прислугу, их дерзость, вынудившая приговорить к расстрелу. Тридцатилетнюю молодящуюся подругу Географуса, представлявшую разбитную служанку Владимира Андреевича, привязали к дереву. Меткий скоморох в рясе опричника пускал в нее стрелы, вонзавшиеся близко к голове и плечам. Царь, хохоча, предложил стать вместо скоморошьей жены, которой растрепали волосы и эффектно разорвали платье, оставив прикрытыми только сосцы и место срамное. Мнимая жертва пробуждала в Иоанне желание. Малюта, Годунов, Грязные и другие умоляли царя не испытывать судьбу.
- Какая судьба?! Я в руце Божьей! – гремел царский тенорок.
Василий Григорьевич со всех сил стремился сорвать царское благоволение. Ночью он передушил на псарне старых псов, должных псарем на прежней службе при Старицком дворе его вместе с братьями помнить. С искусанными окровавленными руками выскочил старший Грязной на подмосток верхом на опричной метле. Опасно махал саблею над головами скоморохов, вышедших в виде Владимира Андреевичевых приспешников. Вершок метлы хотел засадить в зад артисту в мантии духовника государева брата. Не отставал клоун Васютка Григорьевич, усердно заменявший убитого шута Гвоздева. Не к месту, но на потеху притащил горшок с кашею, да и вылил себе на голову. Визжал обожженным зверем.
Утомленный смехом, Иоанн приказал прекратить потеху. Тяжело дышал, вытирал платком пролившиеся слезы, прижимал горячую ладонь к надорвавшемуся хохотом боку. Велено было обносить гостей и скоморохов огромными блюдами с угощением. Подавались куски лебедей и тетерушек, осетрина, сомы, икра всех цветов, масло, сыры, вина иноземные, меды родные. Опричники и скоморохи набросились на еду и выпивку, стало не до представления. Сперва пили, дабы скорее опьянеть. Потом уже закусывали. Представление сворачивали. Скоморохи второпях явили утопление в пруду старухи Ефросинью с добродетельной Александрою. Захмелевшие артистки, их образы исполнявшие шатались, опирались друг о дружку. Рассчитывали, что опьянения не видно. Не замечали злобных взглядов вдовы Владимира Андреевича, кои она, в перекошенном кокошнике, бросала из оконца дальнего терема. Сюда доносились потешные, не для нее, крики жертв, взрывы восторга зрителей. Евдокия вспоминала казнь мужа, детей, свекрови. Призывала с небес мщение на голову венценосного негодяя.
За столом подвели итог. Скоморохи сыграли как живые. Придворные и опричники, самих себя изображавшие, были мертвы, ходульны, стеснены. Глядели в пол и держали такие паузы между словами, что птица успевала Волгу перелететь.
Подвыпивший царь приказал привести бежавших от сцены племянниц. Опять показывал усаженному за стол по правую руку Магнусу прелесть стыдливо тупившейся Евфимии. Ругал ее и сестру, что показались в зрелище скомкано. Винил уклонение переехать к нему на воспитание в Слободу… Слотин! Чего же мы тащились в Старицу? Завтра же возвращаемся в Слободу, там в Слотине повторим действие. Куда лучше выйдет на историческом месте! Царь качал на ноге прижухшего мальчугана-сироту, трепал непослушные вихры; не давая прожевать, совал в неохочий рот восточные сладости.
Отринув последнюю девичью скромность, Евфимия из-под длинных ресниц одаряла Магнуса такими красноречивыми взглядами, что он смотреть на нее боялся. Увези!