Страница 79 из 172
Отец не отбрасывал веры в братскую любовь. Держался великодушно, с достоинством. Вдруг к нашим тюремщикам скачет сотня всадников. Все с обнаженными саблями, как на битву, окружают деревню. С ними – дядя. Он сходит с коня, идет, с нами не здороваясь, в отдельный дом. Туда по очереди вводят и нас вместе со слугами и домочадцами. Василий Грязной и Малюта Скуратов объявляют отцу, что он умышлял на жизнь венценосного брата. Представляют уличителя, царского повара, которому батюшка будто бы выдал деньги и яд на умерщвление Иоанна Васильевича. Нас с сестрой держат в сенях до разбора. Мы ревем и молимся. После доклада свидетелей, клеветников, отца и мать с двумя нашими братьями вводят на суд к государю. Все четверо падают к его ногам, клянутся в невинности, просят пострижения. Дядя холодно отвечает: «Вы хотели умертвить меня ядом, пейте его сами!» Иноземец Бомелий подает смешанную отраву. Батюшка пить отказывается. Мамаша, урожденная Одоевская, осушает слезы и говорит с твердостью: «Не мы себя, но мучитель отравляет нас. Лучше принять смерть от царя, нежели от палача».
Родители простились. Отец благословил сыновей и нас, сестер, осушил чашу с ядом, наведенную чародеем Бомелием. Вслед за отцом пили отраву мама и братья. Яд действовал не сразу, длил мучения. Дядя Иоанн позвал наших боярынь и служанок, с нами ехавших. Вбежала и я с Мариею. Дядя указал на корчившиеся трупы наших, отца и матери, братьев, отходили они с выкаченными глазами, пеною на губах, сказал: «Вот трупы моих злодеев! Вы служили им, но из милосердия дарую вам жизнь». Дядя со своими присными ждал, что все упадут ниц с покорной благодарностью. Но мамки и слуги наши отвечали: «Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай нас! Гнушаясь тобою, презираем жизнь и муки!» Тогда дядя велел обнажить женщин и расстрелять во дворе стрелами. Бабку же мою Евфросинию, названную главной в подбивании мягкосердечного моего отца к несогласию с Иоанном Васильевичем, опричники утопили в реке Шексне вместе с ее товаркой, другой инокиней, добродетельною Александрою, невесткой дяди. Я и Мария все видели… Мама выжила. Когда ходил ты по двору, в дальнем тереме мог видеть лицо ее, несчастиями и болезнью искореженное. Ненавидит всей силою души она дядю за мужа, сыновей и свекровь, загубленных. Не выходит из терема, и на приезд дяди закрыли ее.
Евфимия скорбно заплакала, Мария вторила ей. Не зная языка, Магнус не понял рассказа. Названные Марией имена блистали маяками во тьме ужасного детского воспоминания. Магнус глядел косо, чувствовал себя поставленным в положение весьма неловкое. Солнце, не тронутое человеческими страданиями, поднималось из-за леса, окрашивая реку в пурпур, прогоняя безуспешно цеплявшуюся за воды утреннюю синеву. Поднялся ветерок. Принц ежился. Евфимия не окончила истории. Она продолжала, вытерев слезы концом цветастого платка, гревшего покатые плечи.
Не отыщет Магнус девицы красивей и покладистой ее, пусть обойдет землю от края до края. Евфимия тряхнула косой, повернулась, шевеля бедрами. И вдруг опять брызнула горючими слезами. С сестрой они пали принцу в ноги, молили не тянуть со свадьбой, не брать на душу грех перемены уговоренного. Магнус поднял девиц с колен, так и не понимая, о чем его просят. Он слышал слова, где гласные перемежались согласными, речь, бедную звуками носовыми, гортанными или шипящими. Ему неведомую горькую песню на два голоса спели. Он должен в чем-то помочь девушкам, но в чем – не догадывался. Безусловно, уговор есть уговор. Московский царь покоряет и отдает под его корону Ливонию, он в ответ женится. Как можно по-иному? Дайте срок. Но Евфимия боялась, что ее обманут. Мария же страдала за сестру. Захлебывающейся скороговоркой Евфимия живописала, какой страшный зверь их дядя. Вот он убил отца и бабку, а теперь, измываясь, будя мучения, назначил скоморохам дать зрелище, где повторит убиение. Мало того, требует, чтобы они с сестрой изобразили самих себя прежних. Вновь глядели на убиение, скоморохами разыгрываемое, вновь печалились, вновь к изворотливой дядиной добродетели бесполезно взывали. Евфимия обещала руки на себя наложить от позора, но не сделает, если Магнус поклянется от нее не отступиться. Она знает московских людей: многое тут делается ему, иноземцу напоказ. Пусть скажет он, что не желает представленья. Пусть скорей увезет ее с сестрой из этой отвратительной страны, где каждый куст пропитан для них чудовищным воспоминанием. Евфимия указывала на себя, потом - на принца. Соединяла руки. Магнус прижал кулак к сердцу и выдал пламенный взгляд. Намного проще воспринимал он происходящее. Постыло мне тут! – кричала Евфимия. Не радует земля, плодородие полей и садов. Не люба и эта русская река великая. Утопиться! Не жить! Задушиться! Не могу выносить дядю-убийцу, претит мне улыбкой отвечать на его улыбки. Мнимо признавать вину отца.
Замечая растерянность принца, Евфимия что-то шепнула сестре. Та не противилась. Ошеломив Магнуса, обе поспешно скинули платья. Обнаженная Евфимия со слезами на глазах клялась, что коли возьмет Магнус ее в жены законные и увезет из ненавистной Московии, она готова, взяв в спутницы сестру заграницу, всякий раз возводить ее на ложе принца, когда кровавые месячины или беременность не позволят самой исполнять супружеский долг. Стоя перед двумя голыми девицами, одна из которых была в развитии девственных форм, другая же – совсем ребенок, Магнус прилип взглядом к женской коже, омываемой резкими косыми лучами восходящего светила. Проступали ранее не замеченные поры, заревой холод пускал мурашки. Гусиная кожа, красные носы, щеки со следами засохших и свежих слез тушили желание принца. Он не хотел девиц сирых. Недоумевал: весь смысл предыдущего словоизвержения в подготовке к теперешней демонстрации? Естество Магнуса не было готово взять дары девиц прямо сейчас. Перед принцем стояли не девицы, но жалкие несчастные существа. Их горе убило его желание.
Голос обеспокоенного исчезновением принца Шраффера заставил Магнуса очнуться от наваждения. Девицы скоро оделись. Когда на обрыве на подстилке из сухой травы встал капеллан, дочери Владимира Андреевича вошли по щиколотку в Волгу и смыли слезы.
Представление еще не кончилось. Евфимия уже Магнуса со Шраффером повела на святую святых, женскую половину. Проходя через двор, все слышали оживленные крики царя, сыновей и Малюты, бивших в колокола старицкого Покровского собора и радовавшихся каждому отменному переливу.
В своей комнате Евфимия сорвала в красном углу занавески с икон и плюнула на иконостас, требовала целовать католический крест. По понятным причинам у Шраффера его не было. Евфимия поклялась в верности принцу на лютеранском евангелии, оказавшемся у капеллана в кармане. Дочь Владимира Андреевича взяла с полки большую серебряную чашу, к стенкам которой, по ее словам, присох яд, испитый родителями и братьями, и сказала: буде откажется от нее Магнус и не свезет с Руси скоро и навсегда, она омоет чашу, выпьет остатки отравы и испустит дух, проклиная дядю, принца и все формы христианской веры. Чтобы Магнус понял, она приложила кубок к губам, покачнулась и соскользнула на пол, закатив глаза, смерть показывая. Шраффер и принц стояли, молчали, размышляя о характере будущей ливонской королевы.
Годунов, избавившись от нависшей опасности, устранив многих из главных своих преследователей, задумался, не ошибся ли он, сделав выбор в пользу Марии Скуратовой. Люди к несчастью смертны, смертен и Малюта. Ласка царя к нему тоже способна закончиться ранее земного пути Бельского. Когда столько подопечных надело петлю в разоблаченном опричном заговоре, не могла не пасть тень и на полковника. За Малютой повалится зять Годунов. Не ведавшая колебаний Бориса Мария Григорьевна почла же дело решенным и висла на отце и Годунове в нетерпении венчания. Царь знал о сговоре, но велел погодить. Никому не жениться, пока сам он не женится. Может, еще Марию возьмет.
Годунов в короткое время так перегорел к Марии Скуратовой, что молил Господа, дабы царь выбрал ее себе в невесты и освободил его от назойливой невестиной прилипчивости. Первый раз нелегко продать себя. Годунова отвращало от Марии не непривлекательность, она цвела первоцветом, но боязнь политического просчета. Ничего подобного не испытывала Мария. Натура цельная, она определилась навсегда.