Страница 71 из 172
На вопрос об известном Борис мягко сказал, что меры надо принимать немедленно, пока злодеи колеблются. «Блажен муж не иде на суд нечестивых», - подтверждал царь вину бывших верных слуг. Упусти время, черное сомнение легко перерастет в преступное деяние.
Иоанн приказал Годунову позвать «Георгия». Географус явился, пал в ноги и молил о прощении за представление, имевшее целью исключительно будущих царевых убийц выявить. Царь слушал, страшился, не кинется ли на него пройдоха. Косился на присутствовавшего Ивана – наследника.
Царь не мог не чувствовать, что им пытаются управлять, оттого он отпустил Бориса, не выказав четкой поддержки. Наоборот, взвинтил себя против Годунова, потребовав назавтра, наконец, прочитать письмо Магнуса, про которое недруги Бориса уши прожужжали. Борис поклонился капризу.
Борис ночь не спал. Стоял в спальне у сопевших царевичей, глядел на образа и истово о спасении души молился. Предугадать дальнейшие поступки царя было невозможно. Он вполне способен был казнить доносчика вместе с виновными.
Не спал той ночью и Иоанн. Он вызвал к себе Малюту, о чем-то говорил с ним часа два. Потом Малюта вдруг оседлал коня и ускакал в Москву с немногими спутниками.
Не знали, Малюта должен был собрать в столице воинскую земскую Думу с боярами князьями Мстиславским, Воротынским, Трубецким, Одоевским, Шереметевым, Пронским, Сицким и Петром Тутаевичем Шийдяковым Ногайским. Им приказать с отрядами московских жильцов выдвинуться к Александровой слободе.
3
Опричное раздражение росло. Шептали: почему отпущен Годунов? Исчез куда-то и претендент. Опричники рыскали по Слободе, ища прикончить Бориса. Он не выходил, прятался от них в покоях царевичей. Играл с Иваном в шахматы, составлял с ним тропари, разбирал октоих.
Наступило утро, когда Годунова выставили в приемной зале. Он стоял со злополучным письмом. Князь Вяземский, Басмановы и старшие Грязные потешались его смущением, с удовольствием разглядывали синяки и ссадины, оставленные на его лице тяжелой лапой Малюты.
Малюта вчера вернулся из Москвы. Не чуяли опасности для себя в приведенной стрелецкой тысяче. Предполагали: пришли стрельцы для усиления в новом походе, куда и зачем – не знали. Стрельцы, не любившие опричников за милость царя, тоже скрытничали. Для избежанья расспросов разместили их отдельно, в палатках за Слободой.
Малюта держался скованно, с натянутой улыбкой обращался к соратникам. Таращил невыспавшиеся глаза. Обнимаясь с Малютой после заутрени, Вяземский заметил торчавший меж петель его кафтана белый угол письма. Он предполагал: то подлинное письмо Магнуса. Действительно, это было настоящее письмо, посеянное Матвеем, переданное Бомелием. Вяземский, а вместе с ним и другие главные опричники, рассчитывали, что Малюта в ответственный предъявит подлинное письмо, разоблачит Годунова. Слабое Борисово препятствие кромешному своеволию будет стерто раз и навсегда. За меньшее царь казнит, от трона отодвигает за кроху.
- Что же читай! – приказал сидевший на возвышении в пурпурном опашне с отложным воротником царь. Осыпанная рубинами и смарагдами шапка прикрывала его редеющую голову. Царская привилегия ходить то в сером монашеском одеянии, то в державной мантии.
Бледный Годунов сорвал сургуч. Рыжие куски разлетелись по зале. Наибольший подкатился к сапогу Малюты. Он зачем-то прикрыл его носком, будто спрятал.
Читать было нечего. Внутренняя часть бумаги содержала рисунок, старательно выполненный Яковом Грязным.
- Загадки задает нам Эзельский правитель, - скупо изрек увидевший Иоанн. – Что означает сие?
Годунов, мучительно гадавший, устойчива ли поддержка его царем против опричников, спешно высказал:
- Под твою высокую руку, государь, отдается король Магнус. Желает быть на посылках. Изобразил герб российский, мол, иду с державою под московский венец.
Ответ был ловок. Опричники затренькали. Пошел гул, как в преддверии большой волны. Иоанн свел брови к переносице, звякнул посохом:
- Негожее вещаешь, Борька! Магнус – не король, таковым без моей воли быть может. Я – царь природный. Кого нареку, тот и Ливонский король. - Иоанн со значением оглядел опричников.
Годунов прижал письмо к груди. Поползла бумага между пальцев. Царь передумал! Выдаст его на расправу Вяземскому с товарищами.
Малюта опустил челюсть с выпяченной алой губой, заерзал. Почуял перемену государева настроения. Сверкает очами на Бориса. Неумно в Годуновском фарватере идти. Чего теперь? Не пора ли с подлинным письмом против Бориса выступить. Опричники повернули головы, пожирали Малюту взглядами. Давай, Лукьяныч! С ничего не говорящим лицами молча упивались разыгрывавшимся действом Бомелий и Зенке, изучатели московской Руси. Чем хуже московитам, тем лучше. Бомелий не знал, что скажет, призови его сейчас по Магнусову письму в свидетели. Уговор совместно быть с Годуновым, но готов астролог отступиться в тени набегавшей на Бориса опалы. Не словом царь был против Бориса, а повеяло. Бомелий вдруг вспомнил рассказ Юрия Быковского, как царь, не первый год содержа опричнину, стыдливо повелевал передавать Сигизмунду: «Коли спросит король тебя про опричнину нашу, отвечай ему, что не знаешь про то. Кому велит государь кому жить близ себя, тот и живет близко, а кому далеко, тот далеко. Все люди на Руси Божии и государевы».
Князь Вяземский, сидевший подле Малюты, толкнул его острым локтем в бок. Чего, мол, сидишь? Малюта не двигался. Вяземский, Басмановы и старшие Грязные обернулись к Бомелию. Красноречивые угляды их, отрывали его от лавки, потроша в воздухе. Не ты ли, двусмысленный, намекал и неоднократно, что передал настоящее письмо Магнуса Григорию Лукьяновичу? Вот и Лукьянович сам хмыкал, когда вопрошали. Чего же вы?
Елисей Бомелий теплолюбивым цветком, за светилом поворачивающимся, немо пил энергию государя. Вчера призвал его царь составить гороскоп на день нынешний. Луна впряглась в тугой аспект с Сатурном, Нептуном и Меркурием. Выходило: до предела выросла вероятность зыбкого, недостоверного. Бомелий рекомендовал Иоанну не впадать в иллюзии, не судить поспешно, не доверять никому без подробнейшего следствия. Иоанну подобало в сей злосчастный день печься о здоровье и не нарушать привычной рутины. Исследователь пересилил у Бомелия политика; подсказал, душой не покривив. Но Иоанн не внимал гороскопу. Черные глаза его метали молнии.
Раздраженные бездействием Малюты и Бомелия командиры опричников подняли голос. Они уличали Годунова в черной интриге. Требовали вернуть в темницу. Борис молчал, полагаясь на государя. Иоанн приподнялся с кресла и велел войти привезенным ночью стрельцам.
Стрельцы встали на дверях. Подобрав полу опашня, царь вышел вместе с сыном. Стыдливо потянулся за наследником Годунов. Малюта же твердым голосом предложил товарищам сложить оружие. Те, недоумевающие, сдали оружие не безболезненно. Басмановы обнажили клинки. Григорий Грязной вырывался, не давал себя вязать, вскрикивал тонким голосом, требуя государя.
Князь Вяземскому вырвался, бежал. Он летел в государевы покои молить о снисхождении. Покои оказались заперты изнутри. Вяземский сунулся в одну дверь и попал к Географусу. Постелив тюфяк, тот валялся с кружкой вина на сундуке, куда положил провокаторскую плату.
Вяземский упал Географусу в ноги:
- Батюшка Георгий Васильевич, выйди к опричнине. Молви слово! Поддержат братья немедля, свергнут тирана.
Пьяный до низложения риз Географус едва шевельнулся:
- Я – не Георгий Васильевич, дорогой князь. Представлял я царевича, за что мне и по-справедливости уплочено.
Географуса одолел приступ икоты. Князь Вяземский с изменившимся лицом задыхался. Он вырвал у Географуса блюдо с бужениной, вырвал из рук и ударил об пол кружку с вином: