Страница 39 из 172
Марфа, спиной чуя поддержку Годунова и Малюты, отвечала смело, с улыбкой смотрела в глаза царю через полупрозрачное покрывало, как и у других закрывавшее лицо, но не позволявшее в нем ошибиться. Насилие Матвея пробудило ее. Она слишком ценила свою чистоту, чтобы не измениться после ее потери. Марфа чувствовала, что жизнь на рубеже: начата и недолго ей длиться. Она отчаянно бросалась в бездну или, подхватив волну, взлетала на высшую бабью ступень – царица! Лишенная девства, Собакина остро ощущала: терять нечего, надо идти ва-банк. Говорила она бойко, часто облизывала сухие алые губы, известный, но срабатывающий прием. Дольше других задержал ее царь. Годунову вдруг открылось: царь боится ее. Иоанн отводил глаза, не требовал откинуть с лица занавеску. Красота и напор Марфы пугали его. Он подозревал, что не сможет в полном объеме воздать отдаваемому ему по его же и требованию. Он засомневался в своей мужеской состоятельности перед ней. Стареющая зрелость не справится, не взнуздает молодую взыгравшую кобылицу. И шире постели, не снести Марфиной силы характера.
Матвей и Яков Грязные стояли при дверях. Яков ненавидел племянника за предательство Ефросиньи. Себя тоже презирал, не добившись, чтобы Матвей спрятал свою невесту от государя. В отличие от Матвея Якову не льстило, что любимая из отсматриваемых тысяч вошла в число окончательных двух дюжин избранниц. Якова коробил высочайший выбор, бесило за царское ложе вседозволенное соперничество. Он отодвинулся от Ефросиньи для Матвея. Чего рубить, раз старшие решили, покойный воспитатель даже в духовное сие пожелание оговорил. Да как же Матвей нареченную сговоренную жену свою царю предлагает и готов взять ее после отвержения. Забудет ее, стань она царицей? Якову сердце его не уступало Ефросинью никому. Он проклинал собственную мягкость. Подделка потерянного письма, стремление выгородить неразумного племянника привело к ужасным последствиям. А к каким еще поведет!
Якова мутило, со слабостью, темнотой в очах он мучительно ждал, когда позовут подойти ближе Ефросинье. Ее позвали, она подошла, отвечала. Иоанн утомился, уже спрашивал повторялся. Ефросинья отвечала не хуже и не лучше других. Поддавшись общему стремлению, стремилась к выбору и на одну тысячную верила в него. Рука Якова до судороги в пальцах сжала рукоять сабли, когда царь через губу говорил с Ефросиньей.
Матвей не хуже остальных видел, как царь склоняется к Марфе Собакиной. Такой выбор, оставляя ему Ефросинью, никак не устраивал. Яков не раскусил Матвеиных думок. Нет, ему желалось, чтобы государь не выбрал ни Ефросинью, ни Марфу. Мало ему других! Все красавицы! Угрожающие слова Марфы, сказанные в гостинице, вязли в ушах. Марфа выразилась с убеждением, не оставлявшим сомнений, что станет с обидчиком в случае ее воцарения. Теперь пришлось Матвею наблюдать: идет она напролом. Пусть Марфу отставят. Не царица она не страшна. Отмашется он от ее запросов. Что же до Ефросиньи, то раз царь ее выбрал, не против царя же идти!
Матвей скрещивал пальцы, беззвучно творил молитвы, вспоминал, как в обед напоенный Годуновым за усердие в поставке знатных девиц проговорился, дурак!, о насилии, сотворенном над Марфой. Глупой хитростью надеялся склонить Годунова отставить грозившую Марфу. Годунов только усмехнулся, не пообещав ничего. Тайна Марфы порадовала его, дав неожиданный рычаг в случае ее избрания.
Матвей и Яков ловили взоры Годунова. Он не смотрел на них. Весь вид Бориса излучал бесстрастие, полную покорность государевым желаниям. Годунов подводил и по царской отмашке уводил девиц. Посмотрели Екатерину Сабурову, Ирину Годунову, обеих дочерей Малюты–Скуратова, подвели Марию Нагую. Государь, давно мыслью и чувством улетавший от процесса избрания, устыдился младенчества ее. Нервный хохот овладел им при виде сего крылатого ангела. Ему сделалось совестно за себя и за отца - Нагого, не изобретшего ничего лучшего. Не по-божески, не по-христиански тешит Иоанн собственную похоть. Господь дает одну жену и на всю жизнь. Чего ему потерявшему ту одну, Богом данную? Не равно ли двойному вдовцу жена какая? Добрая, совестливая, покорная воле мужа. Дело ли в тленной земной красоте? Две дюжины, стоящих перед ним достойны мужей хороших. Чего ищет он среди них? Не сказано ли в Писании, что «…лучше не жениться», и если «есть скопцы, которые сделали себя сами скопцами для Царства Небесного», то – «кто может вместить, да вместит». Принужденный жениться ради спокойствия душевного, не впал ли он в грех долгого выбора, когда уже прелюбодействует в сердце с предстоящими ему, примеривая их? Все достойны. Иоанну захотелось ткнуть пальцем в первую попавшуюся девицу и объявить царицей.
Царям не прощают неопределенности. Государю требуется иметь твердое мнение там, где другие готовы колебаться. Иоанн знал этот секрет. Чтобы скрыть замешательство обуревавших чувств и мнений, он обратился на привычную стезю гнева. Обругал Годунова за худобу невест, порадовав Григория Грязного и Федора Басманова. Неужто не способны дать, что бабы?! Иоанн публично отстранил Годунова набирать невест за недородность и безвкусицу, будто, помимо Бориса, давно уже не приводили невест все сановники. Все знали: упитанность в почете. Борис молчал, склонял голову, винился.
От брачных дел Иоанн обратился к государственным. Пригрозил: не скрыты ему поступки и имена казнокрадов, стяжателе, худых исполнителей и прямых отечеству ворогов, Тут же шутливо подтвердил доверие к Малюте, не пожалевшим предложить царю крошек-дочерей. Искание, осужденное в Федоре Федоровиче, превратилось в достоинство, словно Малюта вел дочерей не к трону, а на заклание. Кто люб, так люб! А не люб.. Малюта развеселил царя грубой шуткой, от которой зарделись двенадцати – семнадцатилетние девицы, старше предлагать царю было оскорбительно. Иоанн в какой раз вгляделся девицам за подвязанные к кикам и кокошникам занавески, искал ростков осуждаемого порока.
Осудил себя в душе, что рисуется перед недостойными того, обратился с добрым подбадривающим словом к мявшимися ногами кандидаткам, ходил, брал за подбородки, заглядывал в глаза, щипал за бока, смотрел, красиво ли смеются. Девицы старались показать, что им любо небрежное царское прикосновение, показывали ровные цепкие зубы. Соблазнительны были их оскалы. Никто не выдерживал Иоаннова взгляда. Опять смело глядела Марфа. Но царю уже стало неприятно собственное к ней прикосновение. Переменчивое избалованное настроение превратило шутку в отвращение. Внешне веселый ворчун возвратился он к спокойствию, внутри же саднило от касанья податливой бабьей кожи. Ругал себя грешника, не терпел их, созданных пробуждать слабости. Тискать, мять, изливаться, испускаемым семенем грязнить пока еще до старости совершенство.
Воображение рисовало Иоанну, что не две дюжины девочек стоят перед ним, а удвоенное число апостолов. Он же – бес. Или они – бесы, раз видятся ему удвоенными. И трижды предавший Спасителя Петр, и умнейший обратившийся Павел, и те безгласные рыбаки, покорно ходившие за Спасителем. Не ошибались ли они? Не сбивались с пути? Всегда ли верили? А где же тот красавец, опрокинувший солонку?.. Внутренний голос подсказал: он в Литве, собирает войско изменников за оскорбленную гордость. В рассылаемых грамотах провозглашает: иду освобождать страну. Сколько их освобождали! Язвящий пламень неудовлетворенного честолюбия прячут, честя его зверства. Нет, не равны они ему, не равны!.. А что делает тут эта, похожая на Настю? Неужели узнали тайну. Подставили. Кто? Сопляк Борька? Верный Малюта? Иоанн уже не видел лица Марфы, оно размылось, осталась костная основа с глазницами. Царь удержал руку, чтобы не сбросить пелену с глаз.
Он взялся заново испытывать ум девиц. Задал им загадку: что рождается вместе с человеком, но не умирает вместе с ним?
- Ну, Григорий Лукьянович, пускай твои первые отвечают!
Смышленые хитрюшки Мария и Екатерина нашлись споро: