Страница 3 из 172
Матвей и Яков к воеводе и чиновникам за содействием не обращались. Наместник и уездные сановники косились, хмурились, шушукались, опричные дела не оспаривали. Англичане спешили разгрузиться, желая скорее уйти в море.
Колокольни запели к обедне, духовенство пошло в храмы, а разгрузка все продолжалась. Мало-помалу и зеваки поредели, остались пытливые мальчишки, калики и убогие, упрямо выставлявшие ради милостыни уродства. Не уходил воевода, томил бояр, дворян, стрельцов. Нарвские лодки ходили за товаром к кораблям. Издали темное пенистое море усеялось ими, как щепой.
Короткий день разгорелся и смерк. В молочных сумерках рядах кончился торг, и толпа на пристани загустела вновь. Богатые собольи, медвежьи, волчьи и беличьи шубы и шапки служилых людей и купечества, опять встали с тряпичными головками, расхристанными зипунами и драными шубами.
Бегавшие от кораблей к возам приказчики и целовальники, не без перебранки с Яковом, пересчитали иноземный товар, внесли в сказки. Английский распорядитель широко и непонятно расписался, голова нарвских мытарей поставил крест и подал книгу воеводе для проставления высокой печати.
Только теперь, когда товар перекочевал с кораблей в опричный обоз, воевода поднял голос и востребовал установленных платежей, семь копеек на рубль товара. Сановники согласно закивали. В праве воевода! Посажен в Нарву он царем на кормление, в доле за пристань град и наместник. Справедливость Лыкова от отца известна, тридцать с гаком лет минуло, сжегшего себя заживо, чтобы не видеть Нарвы, отданной неприятелю.
По слову воеводы уездный глашатай повторил оплатить ввозную пошлину тотчас же. Английский распорядитель расплылся сладчайшей миной: британские гости платят пошлины в приказных избах Москвы, распоряжением великого царя расчет особый, вдвое меньший, чем с другими иноземцами. Причина в усушке и утряске. Не в порту прибытия, а в месте назначения считать товар, окончательно судить о количестве его и качестве. На царском конечном подворье уж и решать, что стоит рубль, а что и два. Где семь копеек брать, а где только, для англичан, четыре.
Пористое лицо Лыкова налилось: что хочет сказать распорядитель, не оскорбительно ли он намекает на московское воровство, оскорбительную выдумку? Распорядитель ответил двусмысленным поклоном. Матвей, не имевший команд по платежам, заторопил. Он делал вид, что не замечает претензий воеводы и приказчиков. Распорядитель увещевал: морские суда из-за дурной погоды порядком задержались в пути. Товар же спешит к государю. Нарвский налог пришлют. Но старый наместник слишком хорошо знал, как возвращают от государя в города мзду, на въездных мытах упущенную.
Матвея тоже можно было понять. Его непосредственный начальник – опричный голова Василий Григорьевич Грязной, батяня, отличался нетерпением. А ой как строг и нетерпелив был стоявший над ним тысяцкий Григорий Лукьянович Малюта–Скуратов–Бельский! Не подле ли Малюты оружничий князь Вяземский, поверх его – царь, личный воевода кромешного войска, ему вообще - вынь да положь! Скупясь временем, Матвей приказал опричникам спорее везти нагруженные товаром телеги с пристани. Подтвердил: досматривать английский товар не велено.
Воевода Лыков метнул мимо Матвея взором, на своих местных прикрикнул. Уездные стрельцы послушно преградили опричным дорогу. Кровь прыснула Матвею в голову. Он выхватил из ножен саблю, взмахнул над скрещенными секирами. Нарочно, или так получилось, рассек нарядную берендейку на плече ближайшего детины. Стрельцы подались, отступили на полушаг. Ждали подтверждения воеводского приказа. Наместник молчал. Скомканным платком вытирал взопревшее лицо. Не след земским противиться кромешным. И без поднятой сабли черная ряса опричника была главнее красной стрелецкой ферязи. Земля сама государю челом била, чтобы его ближние люди первее почитались.
Узел развязал сметливый Яков. Он предложил Матвею подписью подтвердить в пошлинной сказке товар, полученный от англичан. Неграмотный Матвей неохотно вывел в книге крест. Пыхтел, супясь. Догадывался, да не уверен был за что расписывается. Количество ящиков, тюков и бочек Яков сверил, тут сходилось. Воротившийся со службы архиерей подставил крест для целованья. Матвей чмокнул, от неуверенности в правде губы холодом обожгло.
В море облитые вечерней мглой сбоку на бок переваливались английские корабли. Запоздавший свет лез в прорыв кровяных пузырчатых закатных облаков. От причала по усыпанному снежной крупой мосту, скрипя и позвякивая осями и колесами, поползли высоко груженные телеги. Темные фигуры конных опричников, их оруженосцев-послухов превращались в муравьев, вместе с обозом вытянувшихся в прерывистую линию следа.
Воевода поднялся с места, вылез из возка. Придворная жизнь, длительная служба и плен научили сдерживать чувства. Все же полоснул плетью подвернувшегося подслеповатого губного старосту, оставил полосы на армячишке, сорвал зло за упущенный сбор. Чуял верно: ничего в обратку не дождется.
Ругая себя за бесхарактерность, не замечая блага сдержанности, способной отклонить оговор и опалу, Лыков приказал не выпускать английские баркасы в море без подарка для волости и значительного. Одно получу! Англичане были готовы к ссоре. Не в новизну дальним мореплавателям случалось варварское непостоянство. Как не приплывешь на Русь, а все новый закон, да строже прежнего. Серыми мышами побежали моряки по мосткам, быстро покидали тюки с русским обменным товаром: льном, пенькой, поташом, воском и салом. Снесли бочки с медом, топленым жиром, свертки кож и шкур. Лебедки длинно выложили отборные стволы мерного дуба и корабельной сосны. Распорядитель не откликался воеводе. Нагнув голову, заметили ухмылку, сел под навес. Более не выходил, как не звали. Толмач от него доносил: товар баш на баш, звонкой монеты не ждите.
На судах раскатали кливера. Паруса на утлегарях выгнулись в морской простор. Баркасы попятились от берега, ударили ладно весла, вызвав возгласы развлеченных зевак. Шлюпы были у судов. Лебедками их спешно подтянули на борта.
Англичане муравьями карабкались по веревочным лестницам, скакали с мачты на мачту. Паруса стекали к палубе бледными сухими волнами, надувались береговым ветром. Грот-мачта оделась снежной елкою. Затрещал, захлопал просоленный марсель. Обычно суда оттаскивали в море баркасы с гребцами. На крайний случай к амбразурам подкатили пушки и зажгли факела.
Предосторожность не оказалась излишней. Лодки со стрельцами шли к боковинам кораблей, стараясь перекрыть рейд.. Разъяренный наместник приказал острожным орудиям пугнуть англичан дружным выстрелом. То ли порох отсырел от дождя, то ли наемники - иноземные пушкари имели розное с воеводой мнение, сии выстрелы не прогремели. Лишь крайняя пушка на стене рявкнула и зашипела тлеющим порохом. Корабли же ответили дружно. Молочные дымки нарисовались по борту. Холостые удары разнеслись далече. Единое ответно выпущенное ядро пролетело над воеводой и русскими вельможами. Догнало уходящий опричный обоз и наискось расщепило подле дороги дерево.
Корабли контрагентов, главных и предпочтенных государевых поставщиков, вечных союзников, такие отношения провозглашались с туманным Альбионом, растворились в сизой декабрьской дымке, растаяли, развеялись. Если б не кривая запись в приказной сказке с перечислением тюков, бочек и свертков и рассеченная опричной саблей стрелецкая берендейка, происшедшее без труда сошло бы за повальный народный сон. Два ершистых бивших крылами петуха, вырванных целовальниками дразнили воеводу Лыкова бессильной местью.
Матвей торопился до ночи перебраться в Ивангород. От Нарвы его отделял мост и недолгий путь, а там – другой наместник. Скорей бы переночевать под прикрытием крепостных стен. Ускользнуть далее суда да ряда с нарвским воеводою.