Страница 159 из 172
Непредвзято сужу о благе северной Руси, ибо, кроме финансовых средств и возможности научных изысканий, ничего меня в ней не привлекало, не туманит глаз мне ни страсть к русской женщине, ни чрезмерная алчность милости царя, всегда непредсказуемой, оттого оскорбительной, ни обида на родину, мой талант отринувшей. Парадоксально, но лучшее для России – полное ее уничтожение. Действительно, вот когда смерть во блага. Пусть некая очистительная волна, сладостный Господний смерч сметет навсегда эти полуазиатские Авгиевы конюшни, дабы благородный европеец не слышал более меж кособоких берез, в просторах полей, на берегах синих озер и рек, на городских площадях и улицах отвратительной брани сего отверженного цивилизацией народа, ни видел ни как жрут они из одной миски полдневное пойло, ни как упиваются вином, пивом и водкою до визга поросячьего, превращая в оргии и свадьбы, и похороны, и богослужения. Народ здесь не думает о будущем, и в неурожай, провеселившись, не приготовив запасов, дохнет с собственным скотом. Если кто тут и берется рассуждать об общественной свободе, то с непременной оглядкой, при алейшей опасности съеживаясь, отрекаясь слов, в скорлупе закрываясь. Русский человек способен легко воспламениться, отважиться на подвиг истинно геройский, но мало способен последовательно идти по пути, однажды избранному и одобренному рассудком.
Изрядно живу я в русской стране, но не дай вам Бог увидеть русскую Пасху, когда вспоминая усопших, они, провозглашая памятные тосты, хлещут водку меж могил. Пьяные ходят под кресты и ветлы по малой, а то большой нужде. Отринув облик человеческий, слюняво лобызаются, не слушающимся языком клянутся во взаимной любви и уважении, до протрезвления. Воображаемо сильна и умна эта нация, когда хвастливо пьяна Ни послеобеденный сон, ни взаимная семейная трепка, ни дикий публичный показ окровавленной простыни после первой брачной ночи, ни одновременное пышное празднование и Троицы, и языческого Ивана Купалы, пусть долее не оскорбят изысканный вкус культурного человека. Общая смерть русских – благо Европы. Несправедливо доставшиеся им богатые природные богатства должны быть разделены меж достойными народами. Красивые, но лишенные элементарного вкуса, покорные женщины должны быть взяты для брака, вывезены. Подающие надежды дети – усыновлены и воспитаны нашей цивилизацией в презрении к дикости. Они и без того сами себя и своих стыдятся. Оставшееся население пусть работает на подчиненных европейским компаниям приисках, заводах, рудниках, лесозаготовках и промыслах. Россия, расчлененная на протектораты ведущих держав, равно едва поднимется до общего уровня. Располагая худшим климатом среди стран, она имеет как худшую историю, так и будущее. Бесконечное шараханье с вздыманием в триумф вчера отвергнутого – сие торжество ее национального абсурда, народа неполноценного. Только в рабстве может этот народ успокоиться и быть счастлив.
Архитектура в России в . В центре Москвы на холме высится Кремль – памятник итальянского ренессансного строительства. Русские весьма гордятся чужой постройкой, величают национальным достоянием. Внутри Кремля самые значительные храмы так же возведены итальянцами, ибо русские мастера издревле не умели класть кровли. Воинские начальники, особенно в артиллерии, где требуются недоступные сему народу технические знания, тоже иностранцы. Русские охотно переводят европейские книги. Из астрологических сочинений имеются у них и «Аристотелевы врата», и «Астрономы», и «Альманах», но предсказывать им научно трудно. Признавая науку, не доверяя ей, во всем осторожничает русский, бежит он от ученого к местному чародею. Льет воск в воду, глядится в зеркало, гадает по найденным корешкам, по дыму от возжигаемых трав, как рыкнет ли медведь или зарычит при кормлении с рук, проверяя мое ответственное заключение.
Скажу о русских болезнях. Падучая, камлание, расслабление – следствия извращенного религиозного чувства, когда чрезмерная вера и покаяние мнимо вселяют в русского человека воображаемых бесов. Я помогал в этих недомоганиях, но всегда с православным священником, которому местное население доверяет более, чем врачам. Распространены каменнопочечная болезнь, почечные и сердечные отеки, спинная сухотка, грыжи, головная и зубная боли, геморроидальные кровотечения, запоры и завороты кишок от грубой пищи, глухота, истерическая немота, слепота, кожные болезни. От нехорошего питания дети страдают рахитом, золотухой, цыпками, колтуном. Все повально заражены вшами и блохами. Взаимно искаться, усевшись вкруг, признак соседского и семейного доверия. Из Литвы пришел сифилис. Быстро распространился в среде высших классов, от них опустился вниз. Чума, тяжелейшая легочная ее форма, тиф, холера легко возникают на Руси, распространяются с ужасающей скоростью, сопряженной с гигантской смертностью. Общее целование икон, причащение с одной ложки больных и здоровых немало тому способствует. От врача со священником русские идут к зелейщику, травнику, волкодлаку, ведуну. Смешивая в лечении несовместимое, укорачивают и без того самый короткий в среде европейских наций век.
В Московии исключительно одна аптека дозволена царем. Возглавляет ее мой коллега Зенке. Но ни к нему, ни ко мне царь не дозволяет обращаться подданным без его особого дозволения…»
За то, что Бомелий взялся без спроса то ли лечить умирающего Якова Грязного, то ли совершать иные неизвестные колдовские манипуляции, чему свидетелями стали многие: голландец резал чресла, собирал семя, надругивался над трупом, не для служения ли Извергу? врача, астролога и чернокнижника в тот же день схватили. Стража поместила Бомелия в застенок Чудова монастыря. Не успел ускользнуть астролог, не предсказал собственной судьбы. Остались томиться оседланные кони. Соглядатайство в пользу Польши стало этикеткой осуждения, случай с Яковом Грязным – последним поводом. Иоанн отрекся Елисея, как не сбылось предсказание о царской смерти в 1575 году. Царь бежал одра, выставив вместо себя под смертный серп Симеона Бекбулатовича. Должен был умереть царь, только не умер и провозглашенный на один год московским царем Симеон. Сохранил доверие Бомелий, если б предсказание сбылось?
Страна ненавидела и боялась Бомелия. Бояре и земство жаждали погибели черного государева любезника. Возвышение Елисея совпало с опричниной. Его обвиняли в нашептываниях царю, указывая кого казнить, кого миловать, в тайных отравлениях. Ученый вел замкнутую жизнь. Не имея поддержки влиятельного придворного сообщества он обрекал себя на падение. Кроме царя, никто не благоволил к нему. Когда отвернулся царь, Бомелия кончился. Борис и дворянство тут же стушевалось, будто никогда и не знало голландца, главного проводника западного влияния.
Бомелий пристрастился на Руси к пряникам, вкусом коих справедливо гордится наша родина. Когда его везли в клетке, он достал пару и роздал подросткам, бежавшим и плевавшим в обреченного. Сильнейший из детей, получив пряник, не взялся есть, накинувшись на слабого товарища, дабы прежде отнять у того нежданную награду, не сделавшуюся менее желанной. Врач улыбнулся: дети сей земли подтверждали его диагноз. Вопли сцепившихся за пряник подростков бальзамом изливалось в умное настороженное сердце. Эта неухоженная земля с озлобленными людьми так и осталась ему неприятной предвзятой разгадкой.
Елисей умер, неоднократно успев примерить шкуру казнимого, стоя в ряду зрителей, когда царь сгонял смотреть показательные казни. В преддверии опалы, давно ходил по тонкому льду. Охладев к семье, он еще писал ей. Страсть найти золото, соединяя с другими металлами, заставляла держаться избирательно щедрого восточного государя.
На Поганом болоте Бомелию выворотили руки из суставов, вывихнули ноги, изрезали спину проволочными плетьми, привязали к столбу и медленно зажарили. Еле живого бросили назад в клетку и отвезли в застенок кончаться. Бояре и толпа ликовали. Иностранцы привычно думали.