Димитрий

         В самом Кремле опять бурлили стрельцы. Стрелецкий голова Григорий Микулин показательно сажал на колы новых смутьянов.

         Дьяк Тимофей Осипов несколько дней говел дома, приобщился святых и Тайн, прошел в Думу и перед всеми боярами назвал царя Гришкою Отрепьевым, рабом греха еретиком. Осипова схватили. Его, как прежде стрельцов, пытал Басманов. Дьяк никого не выдал. Его посадили на кол без сообщников.

         Проживший ум царь Симеон на людях сказал: Димитрий – не сын отца. Симеона обвинили в неблагодарности. Тут же сослали на окончательный постриг в Соловецкий монастырь.

         Тут-то в Москву пришло неожиданное письмо из Краковской академии. Польские жолнеры собирались низложить Сигизмунда и избрать Димитрия королем обоих царств. Речи и Москвы. Говорили, что шляхетскую молодежь подговаривал Станислав Стадницкий, человек Мнишекова клана, воодушевленного успехами ставленника до потери чувства реальности. Сметливые наблюдатели грешили на короля: не он ли сим анонимным письмом  испытывал ставленника своих ляхов, взыскивал вины? Так или иначе, Сигизмунду в его медовый месяц подсыпали хлопот.

         Литовский канцлер Лев Сапега сказал на Сейме сенаторам:

- Если подобные послания зачастят из нашего королевства в Москву,  ничего хорошего ждать не придется.

         Не помнили, когда еще столица веселилась, как в тот год. Всякий день казался праздником. Смиренный вид, синяя или темная одежда почитались  на воцарение худой радостью. Кто и плакал в домах, по улицам должен был ходить или ездить, смеясь. Угождая царю, наряжались в лучшие шубы, из-под коих выглядывали атласные штаны и сафьяновые сапоги. Бояре щеголяли горлатными шапками, боярские отроки, дворяне, жильцы, средние и мелкие чины – остроконечными меховыми шапками. Простонародье доставало береженые на свадьбы и похороны азямы и зипуны.

         Рыло по выгоде - астролог внушил Димитрию: тому царствовать никак не меньше - тридцать четыре года. Димитрий верил или изображал, что верит. Кремль гулял. На площадях   выставлялись угощения на неубираемые столы. Димитрий разрешил жениться, у него не спрашиваясь уже не только  Мстиславским и Шуйским, но вообще – всем, кто хотел. Ни короткое вдовство, ни ранний возраст долее не служили ограничением. Димитрий переезжал с одного свадебного застолья на другое, выступая посаженным отцом на до тридцати свадеб каждодневно. Немцы, ляхи, казаки, московиты часто женились притворно, спеша от щедрот государя получить приданное невесте и себе награду.  Столь же щедро Димитрий крестил новорожденных. Его обманывали, приносили подкидышей.

         Продажа предметов роскоши: шуб, золотых и серебряных цепей, монист, подвесок, икон, лампад, риз, утвари, изощренной еды увеличилось среди непрерывного празднеств до нельзя. Распущенные, но не уехавшие, принявшие русскую службу перекати – поле иноземцы на избыток монеты царя покупали на расточение, впрок и на вывоз. Развелось несметное количество лавок, ранее ограниченных: вина предлагались  заморские выдержанные, полотна из Фландрии, сталь для клинков – лишь Дамасская. В банях мылись из серебряных шаек. Пили и ели с блюд соответственных. Даже московские псы ожирели, ленясь.  Не кидались за санями и всадниками, не рвали под торговыми рядами требухи и брыжеек. Зевали на белое мясо.

         В веселые дни Димитрий простил наказанных Шуйских. Их вернули, отдали, чего на казенных складах не покрали,  не продали.

         Следствием неудачных стрелецких заговоров стало склонение его к избранной иноземной охране. Триста всадников повсюду ездили с государем. Каждой сотней командовали капитаны: француз Маржерет, ливонец Кнутсен и шотландец Вандеман. Наемники были одеты в камку и бархат, вооружены алебардами и протазанами, секирами и бердышами с золотыми двуглавыми орлами на древках, с кистями золотыми и серебряными. Чтобы не предал, каждый воин получил поместье и сорок – семьдесят рублей содержания.

         Хотя иезуит Рангони и воскликнул на коронации Димитрия: «Мы победили!», молодой царь, пусть окруженный иноземцами и наемниками, не торопился исполнять обещания, данные Сигизмунду и папистам. Костелы и школы не открывались. Лютеранская кирха в Немецкой слободе за Яузой считалась достаточной, чтобы протестантские священники проповедовали там по очереди.

         Димитрий противился быть совсем послушной куклой в руках Сигизмунда. После неудачи затребовать принца Густава, король через своего секретаря Гонсевского  потребовал выдать амбассадоров мятежника Карла.  Димитрий не выдал шведов, не собирался признавать поляков представителями еще и Швеции, хотя с подачи Кракова в Стокгольм королю Карлу IX ушло такое письмо:

         «Всех соседних государей уведомив о своем воцарении, уведомляю тебя единственно о моем дружестве с законным королем шведским Сигизмундом, требуя, чтобы ты возвратил ему державную власть, похищенную тобой вероломно, вопреки уставу Божественному, естественному и народному праву – или ты вооружишь на себя могущественную Россию. Усовестись и размысли о печальном жребии Бориса Годунова. Так Всевышний казнит корон  похитителей, казнит и тебя».

         В общем Димитрий двурушничал, делая то, что есть дипломатия и политика.

         Дабы пригнуть распрямляющуюся царскую выю, Гонсевский объявил как тайну:

- Наша секретная  служба донесла: в Гдыне торгует приказчик, видевший царя Годунова, бежавшего из России. Опасаясь низвержения, хитрый Борис передал державу сыну Феодору, вместо себя велев схоронить другого человека. Годунов скрытно отплыл из Нарвы в Англию. Приказчик, прежний Кремлевский поставщик, признал бежавшего царя в Копенгагене, где русский корабль пополнял запасы снеди и воды. Скаредный Борис гулял среди лавок, не по-царски торгуясь. Наш приказчик обратился к нему по-русски. Борис переменился в лице. Торопливо назвался купцом и скрылся за спинами верных гридней. Король поручил надежным людям выведать в Лондоне, где остановился беглец. Сигизмунд не терпит неблагодарности: стакнешься со шведами, выставит против тебя чудесно спасенного Бориса.

         Димитрий не поддался, сказав, что в смерти Бориса не сомневается, что готов быть недругом шведа Карла, но прежде желает увериться в искренней дружбе Сигизмунда: отчего тот в верительной грамоте Гонсевского именует царя не царем, но господарем и московским великим князем? Сигизмунд, вопреки ласковым словам, умаляет тем царское достоинство. «Передай королю, - продолжал Димитрий, - пусть в дальнейшем называет меня еще и цезарем и непобедимым!

         Гонсевский, Мнишеки, папский нунций тщетно убеждали Димитрия, что король именует Димитрия великим московским князем не в знак оскорбления, что государи польские всегда так называли московских правителей. На перемену наименования должно иметь особое голосование Сейма. Димитрий оставался непреклонным. Ему в угоду титул обсудили на Сейме. Воевода Познаньский сказал наблюдателю - россиянину:

- Бог не любит гордых. Непобедимому царю вашему не усидеть на троне.

         Паны постановили: королю титула Московита не менять, великий князь, не царь. Димитрию решение Сейма передали.

         Скрепя зубы, Димитрий проглотил обиду. Ревностно взялся готовиться к войне с турецким вассалом – Крымом. В Персию к шаху Аббасу снарядили посольство договориться о поддерживающем  ударе от него на османов. К весне дружины боярских отроков выдвинули в Елец. Отправили тут изрядное число пушек. Димитрий намеревался подтвердить взятый титул непобедимого цезаря.

         Царь выполнял обещания перед тестем. Зимой в Польшу ушли караваны с золотом. 300 000 тысяч злотых получил Мнишек, 50 000 – его сын. Юрий попросил 19 000 подъемных на перевозку Марины и тоже их получил.

         Сандомирский воевода, брат, сын, оба Вишневецких, Стадницкие, Тарлы, Казановские выехали, наконец, двухтысячным караваном. Марину везли в карете между рядами конницы и пехоты. Сей изумруд дорогого стоил. В Минске Юрий попросил  у Димитрия еще 5 000 червонцев в дар невесте и получил. Он написал  царю, что путешествие весьма затруднительно из-за весенней хляби. Пусть ждут его с дочерью  после православной Пасхи.