Страница 13 из 89
Он сам по своей вине упустил предоставленный ему талантом и судьбой шанс стать первооткрывателем одного из фундаментальных законов природы и подняться на пьедестал почета, по праву занятый Ньютоном. Отсюда его выходка и была воспринята как величайшая беспардонность по отношению к умеющему предельно четко организовать свой труд научному противнику.
В Гуке на сей раз и вправду заговорила черная зависть. Ведь по счету это был уже четвертый случай, когда из его рук ускользало грандиозное научное открытие. На заседании Лондонского Королевского общества он был абсолютно прав, споря с Ньютоном и настаивая на том, что свет состоит из поперечных волн. Но волновую теорию света Гук проморгал, как и закон всемирного тяготения. Да не только ее. Докопавшись до причин механизма распространения света, он безо всякой борьбы оставил последнее слово за голландцем Христианом Гюйгенсом. Как "принцип Гюйгенса" это открытие и вошло в учебные пособия по физике. С той же беспечностью Гук "подарил" своему коллеге по этому обществу Эдмунту Галлею идею о периодичности некоторых планет, наподобие кометы Галлея.
Не достало ему духа и для создания клеточной теории строения организмов, хотя он и представил на суд ученых в 1663 году неопровержимые экспериментальные подтверждения своей прозорливой идеи. Изучая под микроскопом собственного изобретения срезы различных растений (Гук, кстати, был первым, кто использовал микроскоп в качестве точного прибора для исследовательской работы), он, например, в одном кубическом дюйме пробковой ткани обнаружил и с педантичностью насчитал 127 миллионов 720 тысяч индивидуальных клеток. Какой же настойчивостью и редким терпением надо было обладать, чтобы сутки напролет, позабыв о еде и сне, просиживать за лабораторным столом, вычисляя какие-то неизвестные науке мельчайшие тельца, одинаково присущие каждому растительному организму!
Характерно, что, сделав из этих наблюдений важнейшее заключение о том, что все живое на земле состоит из таких первозданных строительных "кирпичиков", Гук опять остался в тени другого большого ученого. Почти через два столетия к таким же выводам пришел немецкий биолог Теодор Шванн, который и сформулировал клеточную теорию, признанную человечеством одним из выдающихся достижений в естествознании XIX века. Вот как обидел себя напоследок Роберт Гук! Но почему?
Почему этот великий неудачник, генерирующий столько ценных идей, вечно оставался "с носом" и позволял так легко обходить себя в самых дерзких начинаниях? Почему он вспоминал о них и начинал крушить кулаками воздух, сожалея об утраченных авторских правах, только задним числом? Почему, наконец, честь самых гениальных открытий он неизменно делил с менее прозорливыми соратниками и противниками, в числе которых нередко оказывался и Ньютон? Скорее всего, здесь сыграли роль определенные психологические комплексы и страстность его разносторонней натуры, проявляющейся в стремлении охватить мыслью абсолютно все. Трудяга Гук не учел одного, что самые тяжелые последствия на производстве возникают при нарушении нами самых примитивных правил техники безопасности. Он пренебрегал элементарной предосторожностью, разбрасываясь своими идеями направо и налево, и потому был вечно травмирован.
Слишком широкий диапазон его научных интересов в итоге обернулся против него самого. В результате этот перспективнейший физик, биолог и математик вошел в историю как создатель часового крючкодержателя, дождемера, ватерпаса, рефлекторного телескопа и прочих нужных вещей, но отнюдь не самых важных. Что же до фундаментальных открытий, то его авторство ограничилось всего одним законом физики, гласящим, что деформация упругости тела прямо пропорциональна приложенной к нему силе. Этот основной закон в теории упругости тел нам и известен как закон Гука. Досадно, что Гук, который был на голову выше своих современников, так мало достиг. Но ничего не поделаешь.
Вернемся, однако, к разговору о характерных для этого века научных разногласиях, приобретавших в борьбе за приоритет чуть ли не масштабы "космических войн", и коснемся имен, вообще непростительно забытых историей науки. Самой яркой звездой здесь окажется пионер "небесной механики" Иоганн Кеплер. Теперь можно с уверенностью сказать, что, не родись в это время на земле Кеплер, не была бы рождена и теория всемирного тяготения, за обладание которой позорно сцепились Ньютон и Гук. Еще в 1609 году Кеплер утверждал, что планеты взаимно притягиваются друг другом, чем обусловливаются особенности их движения и связь с явлениями природы. Так, по Кеплеру, планеты под воздействием Солнца двигаются не по круговой траектории, а по эллипсам, а из-за притяжения Луны к Земле в океанах и морях, например, попеременно происходят приливы и отливы. Никто не спорит, что Ньютон, использовав эти открытые Кеплером закономерности, "прыгнул" выше, но не была ли историками науки допущена этическая ошибка, когда закон всемирного тяготения назвали только "законом Ньютона", начисто забыв о "носителе идеи" — Кеплере?
А Флэмстид? Почему неоправданно забыли его? Разве вознесся бы Ньютон на такую небывалую высоту, если бы у него в качестве подспорья не оказались под рукой астрономические таблицы, так кстати составленные добросовестным коллегой по Лондонскому Королевскому обществу Джоном Флэмстидом? Характерно, что этими таблицами Ньютон воспользовался без спроса, впрочем, как и другими его работами.
Болезненный Флэмстид, добившийся редкой чести стать первым в истории Англии королевским астрономом, на основе собственных и очень точных наблюдений за вращением Луны вокруг Земли создал, например, немаловажную для науки теорию движения загадочного земного спутника — Луны. Именно его "лунная" теория дала возможность Ньютону на основе закона тяготения прийти к общей теории движения планет. Кроме того, Ньютон использовал в своих трудах флэмстидовы расчеты по определению их угловых диаметров. Это было еще в 1673 году, когда он приступил к своим "Началам…", которые увидели свет через четырнадцать лет. Имя Флэмстида в этом труде также не фигурировало.
Естественно, что обкраденный, а затем и оболганный Ньютоном Флэмстид был весьма раздосадован этими обстоятельствами. Разлегшись под яблонями, высаженными в райском саду руками Флэмстида, тот не додумался угостить его даже одним яблочком. И это притом, что касающаяся движения планет теория Ньютона была оценена наряду с законом о тяготении как революционный переворот в науке! Смертельная обида, которую Флэмстид никак не мог простить Ньютону, заставила его однажды изречь: "Это я добыл руду, из чего сэр Исаак выделил драгоценный металл".
Что и говорить, выпущенная стрела угодила прямо в "десятку". Правда, находчивый Ньютон тут же направил ее обратно со словами: "Я не только разработал добытую руду, но и изготовил золотое изделие". На это беспардонное остроумие Флэмстиду следовало бы ответить "К сожалению, не все то золото, что блестит". Ведь каждая золотая монета имеет и оборотную сторону. К тому же она бывает еще и низкой пробы.
Кто же Вы, сэр Исаак Ньютон?
Как это кто? — поспешат обидеться на такую нелепую, на их взгляд, постановку вопроса соотечественники выдающегося английского физика. И, захлебываясь от гордости, тут же примутся перечислять все принадлежащие ему открытия, начиная от пресловутых дифференциалов и заканчивая прогремевшей во все колокола теорией гравитации. Они также не преминут подчеркнуть исключительность Ньютона упоминанием о невысоком происхождении и соответственно скудных возможностях на пути к образованию. Право, когда сын бедного фермера собственным умом, а не деньгами и связями родителей, добивается звания магистра в престижном Кембриджском университете, а потом еще и руководит в нем тридцать два года подряд престижной кафедрой математики и физики, случай в истории науки не частый. Такая карьера, пожалуй, сродни только подвигу крестьянского отпрыска Михаилы Ломоносова, отправившегося в девятнадцатилетнем возрасте пешком за знаниями с северной окраины России, далеких Холмогор, в Москву.