Страница 17 из 28
Пока кисточки в руках студентов осторожно разметали землю в поисках других деталей последнего убранства умершей, я сосредоточил свое внимание на сосудах, поставленных в изголовье могилы. Их было три — мал мала меньше. Два из них оказались классическими алакульскими горшками — с уступчиками на плечиках и лентами зигзагов у горловины и на тулове, а третий — совсем маленькой неорнаментированной чашечкой, может быть, даже игрушечной. Эти сосуды от двух ташковских, происходящих из соседней ямы, отделяли всего несколько метров аккуратно зачищенной материковой поверхности. И теперь я был уверен, что все они, хотя и принадлежали к разным археологическим культурам, были изготовлены современниками.
Алакульские (2–6) и ташковские (8–9) сосуды из могил и ямы (7) под курганом 19 Чистолебяжского могильника (1).
Мысленно спустившись по цепочке существовавших в предтаежном Притоболье культур эпохи бронзы от самого кануна железного века до середины II тысячелетия до н. э., я понял, что алакульскис памятники, в том числе Чистолсбяжский могильник, должны датироваться еще более древним периодом, чем это считалось до сих пор. Все стало на свои места! Ведь именно на первую треть II тысячелетия до н. э. указывали полученные для этого некрополя радиоугле родные даты, и именно в это время функционировали исследованные В. Т. Ковалевой поселения Ташково 2 и ЮАО 13, построенные людьми Чета и Нечета. Вот о чем так наглядно старался поведать нам раскопанный курган, где ташковские и алакульскис сосуды находились друг от друга буквально в двух шагах! Но почему две эти очень разные культуры — ташковская, созданная охотниками и рыболовами, только осваивавшими металлургию и навыки животноводства, и алакульская, базировавшаяся на давних традициях скотоводческо-земледельческой экономики и мощном потенциале металлургического производства, — оказались по соседству друг с другом в предтаежных районах Притоболья?
По-видимому, вторжение на эту территорий первых групп андроновцев — носителей индоиранской речи или одного из сравнительно недавно выделившихся иранских диалектов было для ташковского населения столь же внезапным, сколь неожиданным для местных племен стало появление ведийских ариев в далекой Индии. И там, и здесь запряженные конями боевые колесницы пришельцев сеяли ужас среди выходивших им навстречу вооруженных отрядов и обращали их в бегство. Упоминания об этих колесницах многократно встречаются в ведах. В Чистолебяжских курганах, правда, остатков этих повозок обнаружить пока не удалось, но они найдены в близких ему по времени памятниках — могильниках Берлик 2 юго-западнее современного г. Петропавловска в Казахстане, Синташта на Южном Урале и некоторых других. Надо полагать, что, опасаясь набегов именно алакульских дружин, ташковцы вынуждены были, как умели, укреплять свои поселки. И, вероятно, результатом одного из таких набегов стал пожар, поглотивший само Ташково 2. Проникновение первых андроновцев к границе с тайгой не было кратковременным военным походом. Вслед за быстрыми колесницами двигались неуклюжие повозки с домашним скарбом мигрирующих общин, шли их стада. И пастухи уже хозяйским глазом осматривали окрестные луга, которым надлежало стать пастбищами. Их не страшили встречи с врагом — с ними были их боги, готовые прийти на помощь.
Подобные заклинания, наверняка, звучали там, где проходили андроновские обозы, ибо шли они не за богатой добычей, а в поисках пригодных для поселения мест, которым суждено было стать их новой родиной.
Именно так все и произошло. Период настороженного противостояния пришлого и местного населения перед стеной зауральской тайги закончился очень скоро, и уже к середине II тысячелетия до н. э. на этой территории археологи не фиксируют следов аборигенных культур, не подвергшихся мощному воздействию со стороны андроновцев. Культуры этой и последующих эпох либо продолжа ют андроновскую линию развития, либо синтезируют традиции пришельцев и автохтонных групп.
Таким образом, появление андроновцев в Зауралье, если судить по его последствиям, нельзя рассматривать как эпизод в этнической и культурной истории данного региона. Освоив новую для себя территорию и, видимо, ассимилировав многие из проживавших здесь аборигенных групп, андроновское население дало начало целому «древу» или семье археологических культур, ареал распространения которых в бронзовом веке охватил практически всю Юго-Западную и Южную Сибирь. Именно период существования этой диахронной культурной общности, продолжавшийся по меньшей мере тысячу лет, и стал временем, когда жители лесной зоны познакомились со многими достижениями бурлящего на подступах к ней арийского мира, выбросившего из своего ядра группы, в разное время ушедшие на завоевание далеких земель, в том числе Индии и Ирана. На протяжении именно этих веков таежные охотники и рыболовы восприняли у своих южных соседей навыки коневодства, а также разведения других домашних животных, обогатили свою речь многими доселе неизвестными им словами, восходящими к арийским диалектам, заимствовали многие элементы созданного в индоиранской среде декоративно-прикладного искусства, которые, пройдя долгий — длиной в несколько тысячелетий — путь развития, живут и по сей день в культурах народов Севера.
Есть многочисленные сведения и о влиянии местных традиций на культуры пришельцев. В эпических сказаниях жителей Индии и Ирана долго сохранялись воспоминания об их северной прародине, о жителях еще более далеких земель с холодной и долгой ночью, продолжающейся целое полугодие, о высокой и неподвижной Полярной звезде. В разновременных могильниках зауральских культур андроновской семьи постоянно встречаются захоронения людей с более или менее ярко выраженными монголоидными признаками, свидетельствующие о том, что процессы смешения пришлого и автохтонного населения шли непрерывно. Может быть, это и привело к тому, что рано или поздно арийские языки растворились в таежных говорах, питавшихся недосягаемым и загадочным для степняков Севером?
Щебет птиц и вновь лучащаяся под солнцем водная гладь встретили нас у выхода из промокшего шатра, стараясь убедить в том, что никакой бури не было. Однако узнать лагерь было непросто: отяжелевший брезент палаток провис, а сама поляна напоминала макет местности в первые минуты после творения — с только что наполнившимися блюдцами озер и еще прокладывающими свои русла реками.
Такой нашу Землю не помнит никто. Давно стерлись в людской памяти и события, происходившие много позже. Но земля хранит их следы. И если бы мы лучше понимали ее язык, она, возможно, решилась сообщить нам даже то, о чем при раскопках пока остается только догадываться.
В ОРБИТЕ ДРЕВНИХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
На раскоп опускался теплый летний вечер. Пыльный большак, по которому весь день озабоченно сновали машины, опустел. Воздух сделался прозрачней и из ближних колков все отчетливей слышался ровный шелест берез, только подчеркивавший наступившую тишину. Раскопки могильника, которые наш отряд вел второй год, близились к концу. Оставалось исследовать всего несколько захоронений, обнаруженных под насыпью последнего кургана. Еще два-три дня — и отряд снимется с места, чтобы разбить лагерь в другом пункте. Сезон выдался на редкость удачным. Впрочем, и работали мы как никогда много. Позади раскопки грандиозного кургана-святилища, в центре которого некогда стояло «мировое дерево», находка огромного бронзового котла в полуразграбленной могиле воина, обнаружение во рвах нескольких курганов человеческих жертвоприношений. И все это характеризует одну эпоху, отстоящую от наших дней без малого на две тысячи лет! Если б еще и закончить работы на высокой ноте!