Страница 16 из 28
Однако самое удивительное заключается в том, что скелетов взрослых ни в одной из больших могил, в том числе с остатками домовин, под исследованными курганами мы не находим. Здесь могут сохраняться горшки, каменные наконечники стрел, другой инвентарь и очень редко — всего лишь несколько разрозненных костей. Не исключено, конечно, что тут до нас побывали грабители — в XVIII веке по югу Западной Сибири «гуляла» настоящая «золотая лихорадка». Но «почерк» охотников за могильными сокровищами, пли, как их тогда называли, «бугровщиков», нам хорошо известен. Искали они отнюдь не кости, а если и выбрасывали их из могилы, то не уносили с собой. Но их нет и на прилегающих к могилам участках! Полностью истлеть в земле они тоже не могли — ведь уцелели же дерево, остатки жертвоприношений, наконец, кости младенцев. Который год бьемся мы над этой загадкой и не находим удовлетворительного ответа. Десятки кенотафов — символических захоронений, сооружавшихся разными народами тогда, когда доставить труп на кладбище по тем или иным причинам было невозможно, — не слишком ли это много для одного могильника? А может быть, перед нами свидетельства особого обряда, о существовании которого мы не подозреваем?
«Ригведа» и «Атхарваведа», как будто, не знают иного способа погребения, кроме трупосожжения. Их гимны и заклинания, в которых часто фигурирует имя Агни — бога огня во всех его проявлениях (Джатаведас — букв. «знаток всех существ» — его постоянный эпитет), упоминают о подготовке тела к кремации, приготовлении костра, сожжении тела, захоронении костей в земле и о других элементах погребального обряда.
Кремация умерших, характерная для многих федоровских общин, встречается и в алакульских могильниках, но реже. В Чистолебяжских курганах тоже найдены обгоревшие домовины, правда, их здесь совсем немного. В большинстве же «пустых» могил этого некрополя нет ни следов огня, ни пепла от сожженных тел умерших. Значит, обычаем трупосожжения их появление объяснять нельзя.
В который раз я вчитываюсь в древние стихи «Ригведы», надеясь разгадать загадку могильника. И вдруг в одном из погребальных гимнов, рисующем, казалось бы, обычную картину кремации умершего, нахожу такие строки:
Слова эти обращены к умершему, его телу. Но почему его еще до предания огню клевали птицы и разрывали хищные звери? Древнеиндийская «Ригведа» об этом умалчивает. Однако понять смысл таинственной фразы позволяет древнеиранская «Авеста», сохранившая некоторые культовые и обрядовые детали в еще более архаичной форме.
Оба этих произведения, как и прочие индийские веды, свидетельствуют о том, что соприкосновение с трупами и даже участие в погребальных церемониях считалось опасным для человека и требовало совершения специальных очистительных обрядов. Все арии были уверены: от тел умерших исходит скверна, и поэтому осуждали даже тех, кто их закапывал в священную землю. Но при всем этом завоеватели Индостана в ведийскую эпоху решались предавать усопших обожествлявшемуся ими огню, тогда как древние иранцы считали такие действия недопустимыми. Творцы и хранители «Авесты» полагали, что трупы надлежит на некоторое время оставлять в уединенных местах на открытом воздухе для того, чтобы птицы и хищные звери очистили их от мягких тканей и дали возможность захоронить в земле только отмытые дождями, овеянные ветром и высушенные солнцем кости. О том, что «труп умершего перса погребается не раньше как его разорвет птица или собака», писал древнегреческий историк Геродот. А персы — потомки древнейших иранцев. Не случайно их царь Дарий I говорил о себе в высеченной на камне надписи: «Я Дарий, царь великий, царь царей… Ахеменид, перс, сын перса, ариец, арийского происхождения…».
Так, может быть, воспоминания именно о таком обряде, некогда существовавшем у общих предков индийцев и иранцев сохранила в себе загадочная фраза «Ригведы»? И, может быть, именно его следы мы наблюдаем, обнаруживая в могилах Чистолебяжского некрополя лишь разрозненные кости взрослых? А младенцы… Они, безгрешные, видимо, не могли осквернить землю и уходили в нее такими, какими пришли в этот мир.
На дальних рубежах андроновского мира
Из задумчивости меня вывели оживленные голоса, доносившиеся оттуда, где группа студентов расчищала очередное захоронение. Оно располагалось неподалеку от той самой ямы, из которой недавно мы извлекли два ташковских сосуда. Подойдя ближе, я понял, почему здесь царила атмосфера сделанного открытия. Лопаты работавших были отброшены прочь, а сами они, вооружившись ножами и кисточками, склонились над остатками показавшегося из-под земли детского скелета. Судя по размерам костей, ребенку было не больше 6–7 лет, а обилие разнообразных украшений, расчищенных в разных частях могилы, указывало на то, что это была девочка. Как и других детей, ее уложили на землю в позе спящей. Рядом с черепом из земли проступали остатки ожерелья из просверленных клыков животных, которые, хоть и служили амулетами, не смогли уберечь свою хозяйку. Ей так же, как и всем ее сверстницам, наверное, очень нравился чуть более красноватый и все же напоминавший цвет золота отблеск начищенных бронзовых украшений, и родители постарались, чтобы в царстве Ямы их дочь выглядела празднично. На запястьях умершей оказались остатки трех желобчатых бронзовых браслетов, ее щиколотки охватывала низка бронзовых бус, а там, где должны были находиться кисти рук, лежали хрупкие обломки от пары бронзовых перстней со щитками в виде спиралей.