Страница 36 из 60
Наконец ужин, затем немного свободного времени — и вечерняя поверка. Чаще всего бывает так, что батарея уже спит, а хорунжий только возвращается домой.
Все вечера трех проживающих вместе офицеров похожи один на другой. Брыла корпит над какими-нибудь трудами по общественным наукам. Казуба учит тактику, Мешковский изучает материальную часть.
Командир батареи все время приносит домой новые учебники. Бисерным почерком заполняет тетради. Из всех карманов у него торчат блокноты. Читает конспекты за завтраком, обедом и ужином, в перерывах между занятиями и даже по дороге в училище.
— Вы просто одержимый, — не без уважения подтрунивает над ним Мешковский, — ведь так можно и загнуться!
— Ничего со мной не случится, — философски отвечает Казуба, — поймите, что я поставил перед собой цель…
— Знаем, — опережает его Брыла, — стать преподавателем.
Чаще всего Мешковский ложится спать первым и тут же засыпает, Брыла следует его примеру где-то через час, нередко и позже. Последним засыпает Казуба.
Брыла шутит:
— Могу спорить, что каждую ночь тебе снится твоя любимая…
— Это кто же? — не понимает Казуба.
— Любимая тактика…
Их рабочий день длится семнадцать часов.
II
Перекрывая уличный шум, Кшивка с жаром рассказывает о своих невзгодах во время гитлеровской оккупации:
— …и тогда брат крикнул мне: «Беги, а я их задержу!» Я не хотел оставлять его одного, но он как врежет мне под ребро! «Сматывайся! — кричит. — Сматывайся!.. Хоть один из нас останется в живых!» У меня не было оружия, и ничего не оставалось делать, как уходить, хотя сердце подсказывало другое. Я перепрыгнул через забор, а там дворами…
Брыла слушает с большим вниманием. Воспоминания разволновали Кшивку, лицо покрылось пятнами.
Офицер и курсант идут по главной улице Хелма с покупками. Сумка Брылы набита тетрадями, акварельными красками, мелками и тушью. Кшивка несет огромный рулон ватмана и пакет с бритвенными принадлежностями, которые просили купить товарищи.
Миновали перекресток. Разговор пришлось прервать, поскольку их разделила толпа, а шум стоял такой, что слов не разобрать. На противоположной стороне улицы толчея была не меньше.
— Такая давка, что трудно пробиться, давай лучше свернем в какой-нибудь переулок, — предлагает Брыла.
В это время посреди площади, в том месте, где больше всего народа, раздается выстрел. За ним второй, третий… Шум тут же смолкает, а спустя минуту одновременно с новыми выстрелами раздается истерический крик. Мимо двух военнослужащих несется куда глаза глядят охваченная паникой толпа. Бегут мужчины, женщины, дети… Люди толкаются, стремясь поскорее оказаться подальше от этого опасного места. Брыла отскакивает к стене и тянет за собой Кшивку.
На площади, где стоят подводы, продолжают греметь выстрелы. Кто-то строчит из автомата над головами людей. Невдалеке со звоном падает стекло. Весь этот шум перекрывает чей-то истошный вопль. Через минуту стрельба затихает так же неожиданно, как и вспыхнула.
Площадь опустела. Слышен лишь топот бегущих. Другие испуганно жмутся к стенам. На проезжей части, среди брошенных подвод, стоя на четвереньках, кричит человек.
На противоположной стороне улицы, на ступеньках у дома с вывеской «Коммунальный банк», лицом вниз лежит мужчина. Пальцы его вытянутой руки судорожно царапают тротуар.
Брыла подбегает к стоящему на четвереньках человеку, вместе с Кшивкой поднимает его и укладывает на траву. Это крестьянин среднего возраста, приехавший, видимо, на ярмарку. Он ранен в грудь и уже умирает. Слегка загорелое лицо его приобретает желтоватый оттенок…
— Ой, боже ты мой…
Стон постепенно стихает.
Улица и площадь снова заполняются народом. Притихшие люди окружают раненых плотным кольцом. Появляются милиционеры, кто-то приводит врача. Тот склоняется над раненым и говорит:
— Надо перенести его в аптеку напротив.
Несколько мужчин поднимают умирающего, медленно и осторожно несут через дорогу. Слышится громкий женский плач.
Брыла с Кшивкой направляются к банку. И здесь собралась толпа. Подъезжает офицер милиции, несколько человек в штатском.
Лежащий на ступеньках человек мертв. Из-под полы его черного грязного сюртука вытекает струйка крови.
Офицер милиции велит внести убитого в здание банка. Кшивка видит его старческое лицо, широко открытые глаза. Курсанту кажется, что никогда он не забудет эти глаза, перекошенный от боли рот, седые сбившиеся волосы.
Тело вносят в помещение банка. У входа поставили молоденького милиционера.
— Прошу разойтись! — покрикивает он время от времени.
Вдруг из толпы выбегает женщина. С обезумевшим выражением лица она бросается ко входу в банк.
— Нельзя! — останавливает ее милиционер.
— Там мой муж! — кричит срывающимся голосом женщина. — Пустите меня! Там мой муж…
— Успокойтесь, пожалуйста… Туда нельзя, — пытается объяснить милиционер, но седая худенькая старушка вырывается и с криком бежит к двери.
— Пропустите ее, товарищ милиционер. Это жена убитого, — обращается к нему стоящий поблизости мужчина.
Кшивка спрашивает его:
— Кого убили?
— Бухгалтера или кассира.
— За что?
Тот пожимает плечами:
— Откуда я знаю? Сейчас такие времена, что убивают друг друга неизвестно за что.
В разговор вмешивается милиционер:
— Сволочи! Бандюги! Погубили невинных людей!
— Кто это сделал? — допытывается курсант.
— Как это кто? Лондонские! Кто же еще… Узнали, что у кассира при себе большие деньги, как это обычно бывает в базарный день. Из всех банковских служащих только этот старик поднял тревогу. Выбежал даже сюда, тут его и кокнули…
— А за что того парня?
— По-видимому, случайно… Попал, наверное, под руку тому, кто автоматом прикрывал отход…
Слушая его пояснения, Кшивка горестно размышлял: «За что убили этих людей? Пережили немецкую оккупацию, чтобы погибнуть от рук поляков…»
III
Когда хорунжий явился на построение, старшина доложил ему о численности личного состава, затем устроил разнос двум курсантам за то, что недостаточно тщательно вычистили оружие. После этого к курсантам обратился Брыла:
— Мы решили выпустить стенгазету. Для этого батарея должна избрать редколлегию — по одному курсанту от каждого взвода. Они будут готовить материалы для газеты. Это не означает, что только они должны писать заметки. Итак, выбирайте. Кто от первого взвода?
Батарея зашумела. Ребята совещались между собой. Кто-то засмеялся, в дальних рядах разгорелся спор. Не прошло и нескольких минут, как первый взвод назвал своим кандидатом веселого, симпатичного верзилу Ирчиньского. Тот не проявлял особого восторга по этому поводу. Он протестовал, раздавая направо и налево тумаки. Но Брыла уже перешел ко второму взводу.
— А вы кого предлагаете?
— Кшивку! Кшивку! — раздались голоса.
— Тихо! — прикрикнул Добжицкий и, повернувшись к Брыле, сказал: — Кшивка подходит больше других. Он хорошо рисует.
— У Кшивки и так будет много работы. В редколлегию нужно избрать кого-нибудь другого, — не согласился Брыла.
Курсанты взвода посовещались еще минуту.
— Чулко! — назвали другую кандидатуру.
— Вы что? Я с учебой еле справляюсь, а тут еще стенгазета… — попытался отбиться Чулко. Но его протесты не помогли.
— От нас Ожеховский, — услышал Брыла фамилию курсанта из третьего взвода. В отличие от других, он, казалось, был доволен своим избранием.
Четвертый взвод выбрал курсанта Клепняка.
После поверки Брыла созвал членов редколлегии и Кшивку на короткое совещание.
— Садитесь, — указал он на места за столом. — Сегодня у нас понедельник. Газету надо вывесить в четверг утром, согласны?
— Времени маловато, — обеспокоенно сказал Чулко.
— Достаточно. Вы должны привыкать делать газету оперативно, чтобы материал не потерял актуальности. Например, после учений. Значит, утром в четверг, договорились? А теперь я хотел бы сказать несколько слов о предыдущих стенгазетах, — продолжал Брыла. — Знаете, что они мне напоминают? — Курсанты с интересом поглядели на офицера. — Рекламные плитки шоколада в витринах кондитерских магазинов. На них красивая, яркая упаковка, блестящая фольга, только внутри вместо шоколада кусок доски. Так же выглядели и ваши предыдущие газеты. Стенгазета должна учить, воспитывать. Понимаете? А ваши газеты? Нарисовал Кшивка хорошо, вот и все. А содержание?..