Отечество

Спереди, сзади и по бокам колонну смертников оцепили военные жандармы в черных касках «милитари полис». Они подгоняли отстающих ударами прикладов, заставляя их идти дальше. Несколько лисынмановцев смешались с толпой, не давая заключенным разговаривать между собой. Это была очередная выдумка капитана Уоттона.

Впервые в массовом расстреле участвовал взвод американских солдат. Обычно американцы перепоручали это лисынмановцам, а сами лишь наблюдали со стороны за расстрелом. Но сегодня Уоттон хотел подчеркнуть важность происходящего, потому он и вызвал взвод американцев. Они были в полном боевом снаряжении. Поодаль шла группа офицеров. Особенно старался адъютант Уоттона. Он сновал из стороны в сторону, подбегал к солдатам, давал указания.

Колонна арестантов подошла к заброшенной шахте. Уоттон приказал остановиться. Капитан сильно осунулся за прошедшую ночь, нос заострился, выдаваясь на сухощавом лице, голубые глаза светились странным блеском.

Мать Тхэ Ха вспомнила, каким увидела Уоттона впервые. Тогда капитан выглядел совсем иначе. Созвав жителей поселка, Уоттон обратился к ним с речью; это были красивые обещания вперемежку с туманными угрозами. Док Ки и другие полицейские приказали кричать «Мансе!» Но только несколько трусов пропищали комариными голосами приветствие. И вдруг кто-то из толпы выкрикнул: «Будьте прокляты!» Уоттон переменился в лице. Негодующий, он сел в машину и укатил, а Док Ки вместе с другими полицейскими шарил в толпе, разыскивая «бунтовщика».

Док Ки и теперь подозрительно осматривал толпу смертников; боясь подвоха, он то и дело оглядывался на Уоттона, стараясь предупредить каждое его желание. С багрового потного лица Док Ки не сходила угодливая улыбка, обнажавшая золотые коронки. Матери Тхэ Ха хотелось плюнуть ему в глаза, так ей было противно смотреть на его холуйскую физиономию.

Адъютант с несколькими офицерами повел десять рабочих и группу женщин к заранее выкопанной яме. Затем переводчик по его приказанию стал выкликать фамилии из списка. Но вызываемые хмуро молчали. Док Ки, знавший многих в лицо, подходил к обреченным и тыкал пальцем каждому в грудь.

Перекличка закончилась, и адъютант приказал солдатам приблизиться. Они прошли стройным шагом вперед и выстроились в цепочку. Адъютант вынул из кармана вчетверть сложенный лист бумаги и принялся читать, переводчик повторял каждую фразу по-корейски. Все это напоминало урок в начальной школе. Гнев переполнил сердце матери Тхэ Ха. Между тем переводчик говорил:

— Пак Пен Хун и другие четырнадцать человек были активистами на шахте, они сторонники северокорейского режима, поэтому работали на коммунистов. Они развернули коммунистическую агитацию, открыто выступали против оккупационных властей, а вчера убили двух солдат войск ООН, явившихся в тюрьму в целях проверки. Поэтому они подлежат расстрелу. Зачинщик бунта Пак Пен Хун будет наказан особо. Он будет казнен вместе с женой Цой Кым Сун и ребенком. Трое других женщин — ее сообщницы, и они тоже будут расстреляны.

Адъютант бесстрастно закончил чтение «обвинительного заключения» и, повернувшись к Уоттону, отдал под козырек. Тот махнул рукой. Док Ки надулся, видя, что капитан игнорирует его. Он первым подбежал к четырем женщинам, подталкивая их кулаками в спину, приказал выстроиться в ряд около ямы. Женщины упирались, громко причитая. Док Ки в растерянности развел руками. Уоттон и адъютант наблюдали за этой картиной, не пытаясь вмешиваться. Начальник полиции понял, в какое смешное положение он попал, и начал избивать женщин. Одна из них чуть не свалилась в яму. Док Ки свирепо взглянул на нее, схватил за шиворот и снова поставил на край ямы.

Грянул залп. Женщины упали. Жена Пен Хуна, раненая, повернулась спиной, чтобы защитить ребенка от пуль. Так и упала, крепко прижав сына к груди. Пятеро американских солдат подошли к краю ямы и выстрелили еще раз, затем взяли в руки лопаты. Жена Пен Хуна, все еще прижимая ребенка к груди, попыталась было выбраться из ямы. Она подняла мальчика на руках, ком земли ударил ему в лицо.

Малыш заплакал. Земля засыпала женщину по грудь. Она глубоко вздохнула, собрала последние силы и еще выше подняла на руках маленького сына. Но комья мерзлой земли неумолимо летали вниз. Руки женщины бессильно опустились. Мальчуган стоял на сырой земле, протирая глазенки. Его голова едва виднелась из ямы.

Вдруг душераздирающий вопль потряс воздух. Пен Хун крикнул сыну:

— Ен Сик! Смотри душегубам прямо в лицо, слышишь!

Он было ринулся к сыну, но упал, подкосились ноги. Подошел американский солдат и ткнул его штыком. Пен Хуна поволокли обратно. Уоттон закричал, чтобы прикончили ребенка. Но солдаты не двинулись с места, так как они не знали, к кому из них относится приказ. Тогда капитан выхватил пистолет и сам подбежал к яме. Раздался сухой выстрел. Обезумевший от отчаяния Пен Хун закричал:

— Сволочи! Убийцы! Вам осталось жить несколько дней!

— В грудь бейте, в грудь! — закричал Уоттон, приказав стрелять по рабочим. Солдаты Дали залп. Несколько человек упало. Пен Хун вздрогнул, но удержался на ногах. В его глазах пылала ненависть. Пен Хун нашел в толпе мать Тхэ Ха и слабо кивнул ей. Она поняла, что это — его безмолвное прощание. Раздались новые выстрелы. Пен Хун покачнулся и рухнул в яму. Туман застлал глаза матери Тхэ Ха. Падая, Пен Хун прокричал:

— Ура Народной республике! Ура Трудовой партии! Смерть вам, палачи!

Мать Тхэ Ха открыла глаза, полные слез, она все еще видела перед собой Пак Пен Хуна. «Как вол гнул спину. Ползал на животе перед японцами. Голодал и терпел…» — вспомнила она вчерашние слова Пака. Почему же ты терпел? Слепой был? Нет, пусть поздно, но ты прозрел!

Ветер гнал тучи над самой землей. Душераздирающие крики чередовались с винтовочными залпами. И долго еще в домах поселка слышался плач по погибшим.

Глава 29

После того как Тхэ Ха доставил языка — лисынмановского офицера, командир партизанского отряда решил, что медлить больше нельзя. Обдумав создавшееся положение, Хи Сон решил, что сейчас самый благоприятный момент и надо выступить немедленно. Сейчас оккупанты прежде всего стремятся ликвидировать партизанский очаг в Соннэ, поэтому оборона самой Ковонской шахты сильно ослабла. Командир понимал, что если отряд сумеет вовремя захватить шахтерский поселок, то войска противника будут отрезаны от основной базы.

Хи Сон снова послал разведку на шахту, чтобы узнать о передвижении войск противника. После этого была устроена ложная атака в Соннэ для того, чтобы отвлечь внимание противника. На следующий день Хи Сон принял окончательное решение. Он не сомневался в том, что неприятель переправил из Ковона в Соннэ свои лучшие подразделения, об этом свидетельствовали все более ожесточенные атаки противника. Недавняя расправа врага над заключенными также ускорила решение партизан выступить немедленно.

Вечером накануне выступления Хи Сон созвал совещание и изложил план операции. Этот план все одобрили; отдельные возражения были лишь у Хен Мана и еще у двух-трех человек. В атаку должны были пойти две роты отряда под командой самого Хи Сона. Тхэ Ха неожиданно попросил слова и признал, что совершил ошибку, так как в захвате лисынмановского офицера не было особой необходимости. Он дал слово, что впредь будет строго следовать приказу.

План предстоящего боя в основном опирался на сведения последней разведки, то есть на сообщение Тхэ Ха. Поэтому Тхэ Ха особенно волновался, чувствуя большую ответственность перед товарищами. А вдруг операция не оправдает себя — он бы этого не пережил.

Тхэ Ха с тревогой думал о своей матери — ее могли расстрелять еще до прихода партизан.

Позавчера ночью во время разведки он едва удержался, чтобы не зайти домой. Задняя дверь была распахнута настежь. Дом, по всей вероятности, был разграблен до последнего глиняного чана и теперь пустовал. Ветер врывался в раскрытые окна. Тхэ Ха стоял около родного дома и смотрел на него невидящим взглядом. Но уже через минуту он взял себя в руки.