Чешская рапсодия

— Ах, вот оно что? — смягчился Аршин. — А во мне еще все кипит. Ладно, сделаю все, что прочту по твоим глазам.

Бартак меж тем пристроился к капитану.

— Ваше благородие, а я вас где-то уже видел!

Капитан косо поглядел на него.

— Может быть. Вы тоже русский, как и ваш командир?

— Мы оба чехи, бывшие австрийские пленные, студенты.

— Что вы изучали?

— Я — технику, командир — медицину. Ни он, ни я не любим войну, но здесь, в России, нельзя не быть на одной из сторон: Ищем, где правда.

— А почему же вы не вступили в чешскую Легию?

— Не хотелось ехать во Францию.

— У большевиков вам лучше? Ведь в полку вас осталось немного, большинство мы перебили. Ну, ладно. Теперь мы отправим вас в тыл на отдых, а потом пойдете с нами брать Царицын.

— Лучше бы нам домой, — сказал Бартак. — В Европе война того и гляди кончится, да и здесь должен быть конец…

— В Европе войны уже нет, а в вашей Чехии — республика, — засмеялся капитан. — Хитрецы комиссары скрыли это от вас!

Сердце у Бартака словно приостановилось. Габсбурги низвергнуты, Чехия свободна! Войта выдохнул:

— Когда это произошло?

— Недавно.

Бартак искоса поглядел на капитана. Надо привезти его к Киквидзе. Да здравствует чешская республика!

Бартак незаметно ускорил бег своего жеребца, лошадь капитана невольно приспособилась к этому аллюру. На горизонте в тусклом свете луны вырисовывались палатки красноармейских телефонных постов. Капитан показал вперед нагайкой:

— Ваши?

— Наши, — ответил Бартак. — Полк стоит в лощине за передовыми постами. Не надо было Книжеку уезжать вперед, теперь все было бы кончено. Наверно, струсил — он любит прятаться…

Капитан засмеялся, блеснув зубами:

— Это нам известно! Зато командиры батальонов у него смелые: Сыхра, Голубирек и еще, постойте… Да, бывший гусар Бартак. А тот с бородкой, что едет за нами, не Конядра ли случаем?

Бартак ответил утвердительно. Капитан продолжал:

— Бартака, Сыхры, Голубирека, конечно, сейчас в полку нет, правда? Книжек говорил — одного он отправил в отпуск, другого — в госпиталь, а Бартака «забыл» в Елани. А мы бы предпочли, чтоб он привез их нам — хотя бы в мешках, как овес.

— Откуда вы все это знаете, господин капитан? — удивился Войта.

— А разведка на что? — опять засмеялся капитан. — Мы знаем фамилии всех командиров в дивизии, с ротных начиная. Знаем и то, что, например, председатель полкового комитета Йозеф Долина замещает комиссара Кнышева. Как по-вашему, какой человек этот Кнышев?

— Отважный, неустрашимый человек.

— Это совпадает с тем, что нам известно, но ему от этого мало проку: в ближайшие часы он тоже будет в наших руках.

Из палатки вышел телефонист. Бартак разглядел в темноте Ефрема, с которым разговаривал час назад. Боец его тоже узнал и громко доложил:

— Товарищ командир роты, докладываю: вокруг все спокойно.

Капитан резко выпрямился в седле, рука его скользнула к кобуре. Бартак, однако, был проворнее.

— Так не годится, капитан, спокойнее! — вскричал он. — Гость вы наш или нет?

— Измена! — крикнул белогвардеец, медленно поднимая руки, словно хотел оттолкнуть нацеленный ему в грудь пистолет Бартака.

— Ефрем, это враг! Отбери у него наган и отстегни шашку! Быстро!

Боец был расторопен. В мгновение ока капитан оказался обезоруженным, со связанными за спиной руками.

— Шама тут был? — спросил у Ефрема Бартак.

— Переговорил по телефону с товарищем Голубиреком и ускакал в Елань. Сказал — едет за взводом кавалерии.

В этот момент в группе приближающихся кавалеристов Конядры и белогвардейцев началась стрельба.

— Браво, урядник! — вскричал капитан. — Бейте красных!

Бартак кивнул телефонисту, чтобы тот помог связать капитану ноги под брюхом лошади, и затем, не заботясь более о том, что происходит позади, погнал коней в Елань.

Схватка между чешскими кавалеристами и белогвардейцами была кровопролитной. Урядник оборонялся, как тигр: Петник промахнулся, опытный солдат успел обнажить шашку, и Петник свалился с коня с рассеченной головой. Конядра выстрелил левой рукой, и тоже неудачно, потому что попал уряднику прямо в лоб, хотя хотел захватить его живьем. Завязалась ожесточенная стычка, люди падали с коней… Из казаков в живых осталось трое. Погибли еще два красноармейца, русский и чех. Ганоусек получил пулю в плечо, Беда был ранен в бедро, а один здоровенный казак чуть не выбил ему глаз рукояткой нагана.

Мертвых белогвардейцев бросили в степи, пленных, раненых и здоровых, повезли в Елань. Кони все остались целы, на них бережно уложили тела Петника и других убитых и раненых товарищей. Печальным было это возвращение. Не доезжая до города, встретили Голубирека с кавалеристами, среди которых были Шама и Долина. Ехал с ними и Лагош на своей тачанке. Конядра быстро объяснил Голубиреку, что произошло, тот заторопился, чтоб захватить остальных казаков, укрывшихся в кустах, строго-настрого приказав не упустить ни одного человека.

А Бартак с пленным капитаном прискакал прямо в штаб дивизии. Адъютант Байков немедленно провел их к Киквидзе. Увидев пленного, Киквидзе насмешливо сказал:

— Рад встрече, капитан Бухаров, вашего отца, правда, не обрадует, что вы к нему не возвратитесь, но мне его не жалко. Товарищ Кнышев, вы довольны, что поймали своего должника?

— Не совсем, я надеялся сам встретиться с ним в бою. Войте, как всегда, больше повезло… Но так или иначе, Войта, это большая удача. Ты поймал хищника. А сам цел? — сказал комиссар.

— Как видишь! — весело засмеялся Киквидзе. — Мы все успеем в землю лечь, а Барта по-прежнему будет рубить казаков. Начдив посмотрел Бартаку в глаза — встретились две пары проницательных глаз, — потом Киквидзе повернулся к капитану: — Не хмурьтесь, капитан Бухаров, вот и на вас мастер нашелся.

Позже в штаб дивизии пригнал пленных и Матей Конядра. А к утру возвратился Голубирек, ведя всех казаков, которые уцелели в ожесточенной схватке. Их было около сорока человек. Не ускользнул ни один. Троих, пытавшихся бежать, сразил на месте Михал Лагош пулеметным огнем.

Измена Норберта Книжека потрясла второй Интернациональный полк. К тому времени из первоначального числа чехов осталась едва одна треть, а добровольцы из бывших пленных, которыми пополнились роты, были уроженцами различных стран Европы. Еще в Филонове бок о бок с чехами сражались румыны, венгры, итальянцы, сербы, хорваты, словаки и немцы, а когда полк перебрался в Елань, в нем появились и русские, и латыши. Четверть пушкарей Вайнерта составляли немцы, а в кавалерийском отряде Конядры чехов использовали уже только для разведки и в качестве начальников караулов. Аршин Ганза, длинный Ганоусек, Шама и словак Лагош считались ветеранами.

Натан Федорович Кнышев принес газеты, и из них чехи узнали все, что произошло в последние дни в Чехии и Моравии. Эти новости ложились им на сердце, как пепел с чужого костра. Дома праздник, а они тут не знают ни дня, ни часа… Если бы Угерская Скалица, Годонин, Брно, Оло-моуц, Часлав, Ческие Будейовицы, Плзень, Прага, Мельник находились где-нибудь около Филонова, никто бы не удержал ребят в Елани.

В свободные минуты чехи сходились у Войты Бартака или у Курта Вайнерта — как сходятся люди на поминки.

— Курт, что ты скажешь как большевик? По-твоему, это в порядке?

Курт в ответ насмешливо кривил худое лицо:

— В порядке, товарищи!

Карты были заброшены. Бойцы вспоминали о своем Максиме, о Тамбове, о том, как перед новым полком выступал Подвойский и говорил о боевой славе чехов. Обо всем этом вспоминали, чтобы заслонить в сердце образ освобожденной родины.

Матей Конядра старался поддерживать хорошее настроение у ребят — напрасно: мысли о далекой родине тревожили сердца. Словаки присоединились к чехам, провозглашена общая республика! Что ты скажешь, Лагош?

Измена Книжека унизила их в собственных глазах. И приди кому в голову обвинять Йозефа Долину за то, что он допустил, чтобы полк пошел за Книжеком, как стадо баранов, Долина не стал бы защищаться. Он считал, что заслуживает самых горьких упреков.