Страница 38 из 108
— Наша командирша — исключение. Ведь после Чингисхана монголами правила баба. Да еще как свирепо!
Николай вдруг повернулся к Соне, сорвал кофточку с ее плеч.
— Покажись ему! — сказал он повелительно.
Соня без всякого стыда повернулась обнаженной грудью к Бартаку, глядя на него ясными голубыми глазами.
— Не сходи с ума! — крикнула Маруся.
Николай вспыхнул, его узкое лицо мгновенно покраснело.
— Войтех Францевич, Войтех Францевич, порох да бабенки — вот мое жизненное кредо. Я совершенно равнодушен к добру и злу. Запомните, нынешняя революция так же бесплодна, как в пятом году. Воевать за власть революционного разума смешно, когда мы удобряем степную бесплодную целину человеческими мозгами. Ребяческие разговоры о значении революции ведет уже одна наша Катюша…
Катя стояла, прислонившись к темному шкафу, и хмуро смотрела на всю эту сцену. Николай осекся, покачал головой:
— Не хмурься, малышка, такова жизнь. Ты ее тоже познаешь.
Маруся, холодно наблюдая за Николаем, иронически усмехнулась. Если он только отпугнет чеха, она не даст ему времени пожалеть об этом! Маруся опустила руку в карман жакета и жестко улыбнулась. Прикосновение ладони к рукояти нагана успокоило ее.
— Никола — свободный человек, может бороться за что угодно, — сказала она надменно. — И болтать может что угодно, только хорошенько следи за моей рукой, она не так терпелива, как я.
— Ах, Маруся, почему ты не снимешь жакетку? — подбежала к ней Ольга. — Или не хочешь, чтобы Войтех Францевич увидел, что ты красивее Сони?
Командирша бронепоезда даже не шелохнулась, только деланно улыбнулась Ольге уголками рта. Николай, наполнив рюмку, подал ее Войте, криво ухмыльнулся, налил и себе. Ольга повесила жакет Маруси на спинку стула и благодарно поцеловала ее в лоб, шепча ей что-то ласковое. Затем она обратилась к Бартаку, словно и он был предоставлен ее заботам:
— Вы тоже снимите не только портупею с оружием, но и фуражку отложите. Я хочу сегодня веселиться. В кои-то веки выберет Маруся минутку для меня! Живем мы тут с Катей и Соней как сироты. Только и знаешь — будничная работа в Совете, пишущая машинка, думы и мужчины, которым все некогда…
— Ольга умница, — сказала Маруся. — Рекомендую вам ее, Войтех. Как узнаете ее поближе, увидите, что я права. — Маруся вдруг обернулась к Николаю: — Ну-ка, грозный владыка над женщинами и смертью, налей и нам. А ты, Соня, прикройся.
Вартака здесь ничто не удивило, даже поведение Маруси. Он только ломал голову, как попала невинная Катя в среду этих разложившихся людей и такова ли она, как кажется. Побыть бы с ней наедине, может, рассказала бы ему все… Хорошо, что водки осталось уже на дне. По крайней мере хвастун Никола скоро ослабеет. Наверно, тогда с ним можно будет поговорить… Войта закурил и сказал:
— По нас с вами, Николай… Николай.. — Бартак выжидательно умолк.
— Владимирович, — фыркнул Николай. — Холодный.
— Николай Владимирович, — продолжал Бартак, — по нас с вами видно, какие штуки может сыграть война даже с офицером. Были мы дисциплинированными солдатами своих императоров, но, едва мы вырвались из-под их власти, разом превратились в людей с собственной волей. И уже образ мыслей у нас совсем не тот, что тогда, когда мы стояли перед своей частью. Скажите, вернулись бы вы в царскую армию, если бы она вдруг восстала из мертвых?
Офицер от удивления поднял брови, в глазах его заиграли огоньки, он произнес свысока, с нарочитой скукой в голосе:
— И зачем вы стараетесь разгадать такие неинтересные загадки? Ни к чему это. Вокруг меня погибло уже много людей, причем некоторые задавали себе более глубокие вопросы, чем вы. Я о своем будущем вообще не думаю. Бью контрреволюционную сволочь во множестве — пушками — и удовлетворенно попираю трупы, которые сам сделал. Для меня, сударь, имеет какую-то цену только собственная тень, пока это не тень моего трупа.
Николай щурился от света висячей лампы, которую Соня, встав на стул, зажигала проворными пальцами. Мысленно усмехнулся. Чепуху я болтал, чех, эту девчонку я тебе не отдал бы.
Бартак тоже смотрел на Соню. Она натянула уже кофточку на плечи, но не застегнула ее, и тусклый свет лампы оттенял ее грудь. Такую ослепительную женскую грудь он уже видал — грудь Марфы… Бартак стиснул зубы, отрезвляясь.
Зачем он, собственно, пошел с Марусей? Хотел узнать людей из ее окружения? Ведь он постоянно носит в сердце образ Марфы и мертвой не может себе ее представить. Любил ее за преданность, за чистую любовь. До нее он женщин не знал. Она была первой. Даже Ника, киевская племянница Артынюка, которую тот сватал ему в жены, при всей своей особенной русской красоте и интеллигентности не затмила образ Марфы.
Тогда, в Киеве, в салонах молодой жены Артынюка, сходились самые разные люди — купцы, всевозможные начальники, — ели, пили, говорили о максимовском лесе. Племянники хозяйки приняли австрийского гусара как экзотического гостя, но сумели не показать этого. За столом Ника сидела возле него. Ему казалось, что ее влечет к нему его сдержанность. Она представила его своему отцу, генералу. Водила в театр, на бал. Когда он уезжал обратно в село Максим, уверяла, что будет отвечать на все его письма. Жена Артынюка на прощание поцеловала его. И все же Войта постоянно чувствовал Марфу рядом, мечтал опять быть у нее в кухне, в захолустном украинском местечке, среди пленных товарищей и прислуги Артынюка. В этой же компании его интересовала одна Катя. У нее простой взгляд, наверно, она не видит ничего неприятного в своей тетке Марусе. Бартак снова закурил.
— Катя! — закричал Николай. — Водка кончилась!
— Я поставлю самовар, — ответила девушка.
— Отличная мысль, девочка, — одобрила ее Маруся. — В прихожей я оставила сверток, сбегай за ним. Или подожди, пойдем вместе. Приготовим господам офицерам ужин, как это делали наши порабощенные бабушки. Ольга, Соня, пошли! Катюша, возьми спички.
Соня послушалась, хотя ей больше хотелось остаться. Улыбнувшись, она послала Холодному воздушный поцелуй и пошла к двери, подталкивая впереди себя Ольгу, которая отнеслась к затее довольно равнодушно.
— Что это с Ольгой? — спросил Войта у Николая. Тот прыснул.
— Ни о чем здесь не спрашивай, приятель. Маруся не любит, когда суют нос в ее частную жизнь. Слыхал, что дамы отправились готовить нам ужин, и хватит с тебя. Послушаем, как они развеселятся, — даже благородная Ольга — она ведь графиня.
— Вы хотите есть? Я нет, — сказал Бартак.
Он не получил ответа. Николай плюхнулся на диван, вытащил из кармана окурок, попробовал закурить. Только спустя некоторое время он произнес совершенно спокойно, словно был трезв:
— Вы спросили, вернулся бы я в царскую армию, если б она существовала? Скажу вам правду: нет. Даже если бы мог служить в Питере самому государю. А вы?
— Я не кадровый военный, но думаю, что понимаю вас. Я заметил, что вы вовсе не анархист, и очень хотел бы узнать, зачем вы им притворяетесь? Раз уж вы пошли к эсерам, достаточно было бы продавать им только свой военный опыт, если вам так важно сохранить свою профессию. Но почему тогда вы не хотите пойти к нам? Вы бы были не единственным царским офицером. В Царицыне Красной Армией командуют бывшие генералы. Разве вы не любите родину?
Николай сел рывком, вытаращил на Бартака глаза:
— Вы неисправимо наивны. Сколько вам лет?
— Двадцать два.
Артиллерист опять растянулся на диване.
— И точно наивны. Эх, счастливый человек! Я со своей болтовней должен был показаться вам тронутым. Киквидзевский Борейко учился со мною в артиллерийской академии, спросите-ка его обо мне, о лучшем командире батареи восьмого Тульского полка! В то время я был настроен так же, как вы.
Им вдруг не о чем стало говорить. Они молча курили. Смех из соседнего помещения, где женщины занимались стряпней, в самом деле был веселым — можно было подумать, что они готовят угощение для самих себя. Николай ухмыльнулся.
— Спрашиваю я себя, — презрительно фыркнул он, — есть ли во мне еще сердце? Нету. Вместо него в моей груди — кучка золы. Есть у меня сильные руки? И их нет: кормят меня, как нищего. — Он умолк и тихо, протяжно засмеялся, скорее засипел. Потом опять сел, будто диван жег его, сбросил ноги. Взяв Войту под руку, он сказал искренне: — Войтех Фраицевич, дам вам хороший совет. Собирайте свои манатки и шпарьте к своим. Маруся не для вас, а когда вы это поймете, возможно, будет поздно. Вспомните труп Сергея на железнодорожной насыпи, а если бы вы знали, как два месяца назад она за ним охотилась! Я жив до сих пор потому лишь, что принял от нее Соню. И еще потому, что я родственник Носовича.