Диана де Пуатье

— Ах! Мадам, — крикнул он Диане, — Вы меня об этом предупреждали!

Король испугался, или, может быть, его любовница взглядом приказала ему покончить с этим. Его губы, наконец, приоткрылись:

— Вы передаете его моей милости?

— Да, Сир! Благородный ли я человек?

По правилам, Генрих должен был положить конец этой зловещей сцене, провозгласив:

— Вы благородный человек!

Но он не осмелился сделать этого.

— Вы выполнили свой долг, — произнес он, — и Ваша честь должна быть Вам возвращена!

Возгласы собравшихся перекрыли его слова. Монморанси, втайне радуясь, напомнил о традиции: победитель должен был обойти ристалище кругом почета. Но Жарнак отказался от этого слишком опасного чествования.

Весь дрожа, он взошел на помост. Король, взявший себя в руки, обнял его:

— Вы сражались, как Цезарь, и говорили, как Аристотель!

Генрих даже не взглянул на своего друга, на своего незадачливого защитника, когда его, бесчувственного, уносили.

Народ стал выражать свою радость самым диким образом; присутствовавшие при этом поединке ворвались в палатку Ла Шатеньере и, обнаружив, что там все готово для пиршества, стали громить, грабить, уносить посуду. Короля предупредили, и он воспользовался этим случаем, чтобы выплеснуть свою ярость. Он приказал гвардейцам восстановить порядок, используя любые средства, и все завершилось жестоким побоищем, оставившим на площадке множество жертв, которые не были предусмотрены для удовлетворения каприза Мадам.

Несчастный Ла Шатеньере не получил в качестве поддержки от короля даже самой маленькой весточки. Безутешный, он сорвал свои повязки, дав своей жизни утечь вместе с кровью ран.

«Удар Жарнака» не дал Диане восторжествовать победу и оставил на ее совести жизнь ни в чем не повинного грубого существа.

Любовь

Король провел несколько дней в доме Жана-Батиста Гонди, расположенном в предместье Сен-Жермен-де-Пре. Затем он отправился в Реймс, где пышный обряд коронации заставил его забыть о пережитом унижении.

Это была одна из самых блистательных церемоний за всю историю монархического правления. Генрих, вероятно, по наущению Дианы, приказал восстановить все прежнее обрамление церемониала, воспроизвести все украшения и костюмы. Он появился в уборе, на котором жемчугом было вышит знаменитый вензель, где начальная буква его имени объединялась с полумесяцем, тонко намекая на чествование его любовницы.

Так Диане была оказана доселе не виданная ею честь, которую не должно было оказывать ни одной фаворитке. Чтобы воздать ей почести, Христианнейший король не остановился даже перед тем, чтобы напомнить о своей супружеской измене в святейший момент помазания на царство!

Именно в этот памятный день — 26 июля 1547 года — Генрих стал первым королем Франции, увенчанным закрытой короной, до сих пор хранимой для германского Цезаря, так как Капетинг считал себя отныне «императором в своих землях».

Насытившись роскошью и великолепием, Генрих отправился отдохнуть в Фонтенбло, где несколько месяцев вкушал восторг любви, которой он мог подчинить всю Францию. Диана, безусловно, не позволила ему публично выказать отношения, не подходящие к ее роли, которую она так и продолжала играть. Множество людей продолжало верить в то, что верный супруг Медичи видел в этой, вскоре уже пятидесятилетней, красавице «мудрую даму, хорошего советника, полного мужества»,112 «безупречную подругу». И все бы вечно пребывали в неизвестности, теряясь в догадках, если бы не бестактность Сен-Мориса и, в особенности, посла Феррары, Альваротти, которому Гизы выдавали интимные секреты своей покровительницы.113

Вопреки мнению Марино Кавалли, Генрих очень «интересовался женщинами». Глядя на знаменитую картину Франсуа Клуэ, на бюсты Генриха, мы видим, что он был мощным, статным, широкоплечим, выглядел старше своих лет. На его лице сохранился отпечаток меланхолии, рожденной в испанских крепостях. Во взгляде — который передастся его сыну, Карлу IX, и будет уже вызывать определенную тревогу — сквозит некое стеснение, замешательство, просачивающееся, мрачно и упрямо, через тесно сжатые веки.

В 1554 году Джованни Капелло еще утверждал:

«Похоже, что он больше занят своими мыслями, чем своими нуждами… Все его развлечения скромны, или, по крайней мере, для получения недозволенных удовольствий он очень хорошо умеет прятаться».

Генрих очень хорошо умел прятаться. Все его существо преображалось рядом со ставшей для него женщиной незаменимой, и каждый раз он восхищался тем, что когда-то ее покорил.

«Странная любовь, к которой примешивалось нечто вроде боязливого уважения, сентиментальной верности»!114

Король проводил подле своей любовницы «треть дня»! «Его Величество, — написал Альваротти 1 мая 1547 года, — после обеда удаляется в свою комнату, и вместо сна уходит навестить вдову Сенешаля». И 8 июля:

«Его Величество занимается только тем, что в любое время ухаживает за вдовой Сенешаля, после обеда и вечером, после ужина, то есть они должны проводить вместе, по крайней мере, восемь часов; если она оказывается в покоях королевы, он посылает за ней; все это доходит до такой степени, что все жалуются и заключают, что это еще хуже, чем было при покойном короле».

Напрасно Монморанси исподтишка пытался усмирить любовный пыл Угрюмого красавца, настаивая на том, чтобы он делал еще больше физических упражнений для поддержания стройности.

Вот, согласно Сен-Морису, каким необычным образом вел себя Генрих со своей фавориткой. Сначала он отчитывался ей о государственных делах, которые рассматривались накануне (Диана всегда отдавала первенство серьезным делам). Затем «он садился к ней на колени с цистрой в руках, играл на ней и часто спрашивал у коннетабля или у Омаля, хорошо ли охраняют так называемого Сильвия (Диану), время от времени прикасаясь к ее соскам и внимательно глядя на нее, как человек, удивленный ее расположением». Красавица смеялась, защищалась и говорила, что «теперь-то у нее появятся морщины».

Так как она требовала от Генриха, чтобы он сжигал ее письма, мы не знаем, какие чувства она к нему испытывала. Но у нас есть несколько записок со знаком, дышащих страстью ее рыцаря. Страдала ли она вдали от него?

«Милая моя, я умоляю Вас сообщить мне о состоянии Вашего здоровья… чтобы в соответствии с этим я мог спланировать свои дела; так как если Вы и дальше будете плохо себя чувствовать, я не хотел бы отсутствовать там, где Вы будете находиться, чтобы постараться быть Вам полезным, ведь я об этом беспокоюсь и также я не смогу долго прожить, не видя Вас… Я надеюсь, что Вы представляете себе, как мало удовольствия я получаю от пребывания в Фонтенбло, не видя Вас, ведь вдали от Вас, от которой зависит мое счастье, вряд ли я могу испытывать радость, подписывая это письмо, опасаясь, что оно слишком длинное и заставит Вас скучать, читая его, и смиренно испрашивая Вашей милости как тот, кто хочет навсегда ее сохранить».

Когда она сообщила ему новости о себе, он тотчас же ее отблагодарил: это «было для меня самым приятным, что только может быть в мире, и я умоляю Вас держать свое обещание, так как я не могу жить без Вас, и если бы Вы только знали, как я тут провожу время без Вас, Вы бы меня пожалели».

Во время кампании, которая закончилась взятием Трех Епископств:

«…Я умоляю Вас помнить о том, что я знал только одного Бога и только одну подругу, и уверяю Вас, что Вы Можете ничуть не стыдиться и назвать меня Вашим слугой, и так, я Вас умоляю, всегда меня и называйте».

Когда он уже был уверен в том, что сможет передать ей один из замков несчастной Этамп:

112

Ronsard.

113

Речь идет, в частности, о сохранившемся в архивах Модены письме, где рассказывается о служанках Дианы, заставших ее в момент, когда она просила Генриха меньше подпрыгивать на рисковавшей рухнуть кровати.

114

Lucien Romier.