Страница 9 из 24
…Его номер располагался на третьем этаже: почти президентские апартаменты, несколько дежурных филармонических корзин с такими же дежурными цветами (издержки профессии), несколько дорожных баулов из дорогой кожи (за любую из этих умопомрачительных вещиц я готова была расплатиться натурой, не сходя с места); пачка каких-то приглашений на столе и его орудие труда — прямо посередине комнаты.
При виде этой непомерно раздувшейся от гордости скрипки-переростка я зябко повела плечами: наверняка Киви предложит мне прослушать что-нибудь из его репертуара, перед тем как затащить меня в койку.
Наверняка.
Так впоследствии и произошло, но начал он не с этого.
— Хотите есть? — спросил Киви.
— Для начала я хотела бы вымыться, — залитое шампанским платье липло к ногам и создавало определенные неудобства.
— Да-да, конечно…
Он проводил меня к дверям ванной и почтительно распахнул их передо мной.
— Прошу. Все полотенца чистые…
К чему, к чему, а к гостиничным номерам мне было не привыкать: я захлопнула дверь и задвинула щеколду. И пустила воду.
На то, чтобы смыть с себя страстные остатки шампанского, ушло три минуты. Потом, проклиная все на свете, я застирала подол и облачилась в толстый махровый халат, висевший на вешалке. Эта фирменная гостиничная тряпица, помимо всего прочего, должна спровоцировать хобот Олева: женщина в мужском халате — это всегда намек на интимно-доверительные отношения. И на саму собой разумеющуюся близость.
Но когда я вернулась в гостиную в этом чертовом халате, Олев Киви заметно огорчился.
— Вы сняли платье? — глупо спросил он. Нет, дорогуша, я должна была снова его напялить и торчать в мокрой тряпке только потому, что ее фасон когда-то так понравился твоей жене!
— Оно должно высохнуть, — с трудом подавив в себе раздражение, сказала я.
— Да, конечно… Я не подумал. Я заказал в номер фрукты и шампанское.
— Замечательно. — Ничего замечательного в этом не было.
Олев устроился в кресле, а я напротив него. Теперь я сидела спиной к окну и была почти недосягаемой для бесстрастного, мерцающего света белой ночи.
А о другом свете не могло быть и речи: Олев Киви не очень-то жаждал видеть мое лицо.
Несколько минут мы просидели в полном молчании.
— Итак? — подхлестнула я притихшего эстонца. — Вы наконец объясните мне, что происходит?
— Боюсь, что у меня не получится сразу… Я… Я не так хорошо говорю по-русски…
Бог с тобой, золотая рыбка, все вы прекрасно знаете Русский и без запинки лопочете на нем, когда вам это выгодно.
— Ничего. Я пойму.
— У вас карие глаза, правда?
Контактные линзы, так будет точнее. Контактные линзы, вставленные специально для тебя.
— Это имеет какое-то значение?
— Нет… но…
Давай, Олев, давай! Чем быстрее ты надудишь мне в уши историю своей жены, тем лучше: мы вместе погрустим о ее трагической судьбе и спокойно перейдем к постельным развлечениям.
— У моей жены тоже были карие глаза, — решился наконец Олев. — И она тоже была русской.
— Почему «была»? — Я подняла брови. — Она вас оставила?
— Оставила. О, да. Оставила — это очень точное слово… Она умерла.
Я уже хотела было посочувствовать вдовду-бедолаге, когда в дверь тихонько постучали.
— Войдите! — Киви облегченно вздохнул: он явно обрадовался тому, что разговор о жене откладывается. Хотя бы на несколько минут.
Дверь почтительно приоткрылась, и в комнату вполз гостиничный бой, кативший перед собой столик с причиндалами для романтического ужина. Ничем не примечательная личность с порочными черными кудрями. Лицо боя тоже не вызывало никакого доверия: бегающие глазки, пористая кожа и выдающийся вперед подбородок. Начинающий трансвестит, сразу же определила я: наверняка тратит половину зарплаты на нижнее дамское белье и ходит в нем по дому, время от времени впадая в изнурительный онанизм.
Бой подхватил бутылку с шампанским и вопросительно посмотрел на Олева.
— Не сейчас, — осадил его эстонец. — Потом. Я сам открою.
Бой разочарованно вздохнул и переступил с ноги на ногу в ожидании чаевых. Но Киви не спешил обрадовать его побочным заработком: вот она, знаменитая эстонская бережливость, вступающая в противоречие с законами гостиничного жанра.
— Вы свободны.
Еще раз вздохнув, бой попятился к двери. Мы снова остались одни.
— Вы хотели рассказать… — снова приступила к допросу я.
— Чем вы занимаетесь, Варя?
Хороший вопрос.
Я назвала бы свой собственный род деятельности несколько м-м… однобоким, но те возможности, которые он предоставлял!.. Измочаленные постоянной борьбой с конкурентами бизнесмены (основной контингент таллинского периода) не всегда были хорошими любовниками, но всегда не прочь поговорить. Так что я имела довольно сносное представление о: а) цветных металлах; б) операциях на фондовых биржах; в) циклах алюминиевого производства; г) утилизации ядерных отходов.
Но вся эта крупнокалиберная мутотень плохо вязалась с виолончелистом Олевом Киви. Другое дело — моя нынешняя работа у Стаса: я поднаторела на плохо выбритом рок-н-ролле и его таких же плохо выбритых, полузабытых исполнителях. И слово «промоушен» уже не вызывало у меня судорог.
— Так чем вы занимаетесь?
— Я работаю в шоу-бизнесе… В продюсерской компании. — Я едва не прокололась и не назвала фирму Стаса, но тут же прикусила язык.
— Очень интересно…
Ничего интересного в этом нет, уж поверь мне. Особенно если учесть, что импортные старички уже давно вышли в тираж как сексуальные партнеры и к тому же редко чистят зубы по утрам.
Олев, полностью проигнорировав принесенное шампанское, приложился к своей долгоиграющей фляжке. И снова воззрился на меня.
— Значит, вы устраиваете гастроли?
— Да. Поп — и рок-команды… Не могу сказать, чтобы это меня слишком уж вдохновляло…
— А классика? — Киви самодовольно раздул щеки.
— Классика — это отдушина. Единственная, — вдохновенно соврала я. Ответа не последовало, и разговор на профессиональные темы увял сам собой.
Виолончелист встал, побрел к окну (якобы задвинуть шторы. Или раздвинуть их пошире — бог его знает). И оказался в опасной близости от меня. И спустя несколько мгновений я почувствовала его легкие пальцы, коснувшиеся моих волос.