Страница 8 из 57
Но постоянное присутствие тайной полиции несколько умеряло радость турок. Они потихоньку спрашивали друг друга, чем вызвана подобная подозрительность. Разве не сгорели те векселя в негашеной извести? Разве не куплены малярные кисти, пышные, как борода пророка? И осторожности ради турки приделывали к дверям новые замки, задвижки и засовы.
Лусио и Хенаро вышли к Ста Воротам (тишина сочилась пустым эхом шагов) и, дойдя до конца улицы, свернули к трактиру «Пробуждение льва». Васкес поздоровался с хозяином, заказал две стопки, приятели прошли за перегородку и сели к столику.
– Ну, рассказывай. Выгорело наше дельце? – сказал Родас.
– Твое здоровье! – Васкес поднял стопку.
– Твое, старикан!
Хозяин, подошедший к столику, машинально поддержал тост:
– Ваше здоровье, сеньоры!
Оба опрокинули стопки.
– Ни черта но вышло… – Васкес выплюнул эти слова вместе с пенистой слюной и остатком агуардиенте[3]. – Помощник начальника своего крестника подсунул. Стал я, значит, намекать на тебя, а он уж тому обещался. Дерьмо, видать, этот крестничек.
– Да уж не иначе!
– Ну, сам понимаешь, куда нам против начальства!… Я ему и так и эдак… хочет, мол, на секретную, и парень толковый.
– А он что?
– Занято, мол, крестника берем. Скажу я тебе, раньше легче было. Раззвонили, что служба выгодная, все и прут.
Родас пожал плечами и что-то пробормотал. Он очень рассчитывал на это место.
– Да ты брось, не горюй! Другое место найдем, я тебя пристрою! Ей-богу, пристрою! Теперь, знаешь, дела такие заворачиваются, много мест будет! Не помню, говорил я тебе… – Васкес осмотрелся. – Нет, не скажу!
– Твое дело!… Не хочешь, не надо!…
– Тут, понимаешь…
– Да не надо, не говори, никто за язык не тянет! Сам начал…
– Да ладно, чего ты! Напился, что ли?
– Молчи-ка ты лучше, очень мне надо! Не доверяешь – и черт с тобой! Как баба, честное слово! Кто тебя спрашивал?
Васкес поднялся – не подслушивает ли кто – и, подвинувшись к Родасу, который обиженно отворачивался, тихо сказал:
– Не полню, говорил я тебе, нищие эти, которые там в Портале ночевали, так вот нищие эти дали, значит, показание и теперь доподлинно известно, кто полковника пришил… – И громко: – Как, как, говоришь? – И снова тихо, тоном человека, поверяющего государственную тайну: – Генерал Эусебио Каналес и лиценциат Абель Карвахаль…
– А тебе разрешили рассказывать-то?
– Сегодня приказ вышел об их, значит, аресте, так что можно…
– Ну и дела!… – Родас немного успокоился. – Говорят, полковник тот на лету муху сбивал, никому спуску не давал, а вот – голыми руками взяли. Задушили, как курицу! Всегда в жизни так – главное, чтоб решиться. Ученые, видать, люди!
Васкес глотнул агуардиенте и позвал хозяина:
– Еще две стопочки, дон Лучо!
Дон Лучо наполнил две стоики, сверкая черными шелковыми подтяжками.
– Ну, еще по одной! – крикнул Васкес, сплюнул и про цедил сквозь зубы: – Сам знаешь, не могу полную стоику видеть. А не знаешь – так знай. Твое здоровье!
Родас стряхнул рассеянность и поспешил чокнуться. И, ставя на стол пустую стоику, воскликнул:
– Дураки будут эти самые убийцы, если обратно к Порталу придут!
– А кто тебе сказал, что они придут?
– Чего?
– Га… вот чего! Ха-ха-ха! Смех, ей-богу!
– Брось ты! Я что говорю? Если известно у вас, кто его тюкнул, нечего их на площади дожидаться. Так они тебе и придут! Не иначе, ради турков ты все у Портала шляешься! А?
– Не знаешь, не говори!
– А ты не заливай! Дурака нашел!
– Что тайная полиция у Портала ходит, совсем это не к тому убийству, и не твое собачье дело…
– Может, не собачье, а мое!…
– Да брось, я серьезно говорю! О том убийстве и разговору пет. Ей-богу! Ввек тебе не додуматься, кого мы там сторожим! Мы одного дурачка дожидаемся.
– Будет врать-то!
– Помнишь, немой одни все бегал, ему еще «мама» кричали? Длинный такой, тощий, ноги кривые… Помнишь, а? Ну, как же! Вот его самого и ждем, три дня как сбежал…
И Васкес положил руку на револьвер.
– Брось, не смеши!
– Да какой тут смех! Верно говорю, ей-богу, верно! Сколько народу перекусал! Доктора и прописали – порцию, значит, свинца!
– Ты мне зубы не заговаривай! Убийц этих самых полиция твоя дожидается, которые полковнику шею свернули, вот кого!
– Ой, господи! Заладил! Немого ждем, понял? Дурачка немого, сколько тебе говорить?
Стоны Пелеле червем извивались по улице. Он волочил изболевшееся тело – то на руках, отталкиваясь носком здоровой ноги, животом по камням, то на бедре, упираясь локтем и поджимая ногу. Наконец показалась площадь. Не коршуны ли шуршат на деревьях парка, иссеченных ветром? Пелеле стало страшно, он долго лежал без сознания; невыносимая жажда обжигала язык, сухой, пересохший, распухший, как мертвая рыба, п холодели мокрые ляжки, как половинки ножниц. Со ступеньки на ступеньку взбирался он, со ступеньки на ступеньку, как издыхающая кошка, и скорчился в тени. Глаза мутные, рот разинут, лохмотья затвердели от крови и грязи. Тишина плавила шаги последних прохожих, позвякиванье жандармских сабель, мелкие шажки собак, рыскающих в поисках кости, шорох бумажек и листьев, занесенных ветром к берегам Портала.
Дон Лучо снова наполнил две двойных стопки, известные под названием «двухэтажных».
– То есть как это так? – твердил Васкес еще писклявей, чем обычно, и сплевывал па пол. – Я ж тебе говорю, сижу это я сегодня часиков в девять… вернее сказать, в полдесятого… как раз сюда собирался… Сижу это я у моей Удавихи, и заходит какой-то тип, пива спросил. Она, значит, пиво ему выставила. Он еще спросил, и дает сотню. У нее, ясное дело, сдачи не было, побежала разменять. Ну, я как того тина увидел, сразу смекнул, что дело неладно. И как в воду глядел! Дом там напротив есть, и выходит оттуда девица, и только она вышла – он шасть следом! Тут, понимаешь, хозяйка вернулась, я, значит, к ней полез, она не дается…
– А сотня…
– Да нет, ты слушай. Схватились, значит, мы, а тут опять тот тип. Увидал он, как это мы с ней, размяк и говорит, что, мол, втрескался он в дочку генерала Каналеса, хочет из дому увести, и непременно чтоб сегодня ночью. Это она самая и выходила – сговориться, значит. Ну, стал он меня просить, помоги, мол. А я что? Мне на площадь надо было – служба!…
– Ишь ты! А не врешь?
Родас проглотил слюну.
– Я этого типа не один раз видал, у Президента во дворце…
– Родственник, надо понимать!
– Нет, какое там! А вот мне что невдомек – чего ему так приспичило, чтоб сегодня ночью? Видать, пронюхал он про генерала и надумал ее, значит, увести, когда солдаты старика потащат.
– Уж это как пить дать!
– Ну, еще по одной – и марш!
Дон Лучо наполнил стопки. Друзья выпили. Сплюнули на старые плевки и на окурки дешевых сигарет.
– Сколько с нас, дон Лучо?
– Шестнадцать песо, четыре…
– Это с каждого? – удивился Родас.
– Как можно! С обоих, – ответил хозяин.
Васкес отсчитал ему в руку несколько бумажек и четыре монетки.
– Будь здоров, дон Лучо!
– До скорого, дон Лучито!
Им вторил голос хозяина, провожавшего их до дверей.
– Ух, черт, холод какой! – воскликнул Родас, засовывая руки в карманы брюк.
Потихоньку добрели они до угла и остановились у Портала Господня по просьбе Васкеса, который, совсем разнежившись, с наслаждением потягивался.
– Чего нос повесил? – говорил он. – Сегодня у меня праздничек! Я тебе говорю, праздничек у меня!
Он повторял эти слова, и визжал все пронзительней, и ударял в тамбурин ночи, черный тамбурин с золотыми бубенцами, и пожимал руку ветра, и тащил к Порталу, где помещался балаган со всеми персонажами, хотел, чтоб посмешили. И хохотал, хохотал, приплясывал, засунув руки в карманы куртки, а когда сквозь хохот прорывался стон и веселье оборачивалось мукой, – перегибался пополам, держась за штаны. Вдруг затих. Смех застыл у него во рту, как гипс, который кладут дантисты, чтобы снять мерку. Он увидел Пелеле. Загрохотали шаги по ступеням. Старые стены умножали звук на два, на восемь, на двенадцать. Дурачок стонал, тихонько и упорно, как раненый пес. Крик разорвал тишину. Пелеле увидел человека с револьвером. Васкес схватил его за сломанную ногу и поволок по ступеням в сторону Дворца архиепископа.
3
Агуардиенте – алкогольный напиток, водка.