Страница 17 из 48
— Афоня! Смени пластинку...
— Можно...
— Ну, затянул панихиду! Дай же партию доиграть, — раздражаясь, кричит Блажко.
А тем временем потянул ветерок, туман приподнялся и рассеялся. Тот же ветер разорвал сплошную облачность на лохматые черные тучи.
Послышался глухой гул моторов и мелкое подрагивание земли. Это вторая вылетела по тревоге.
— Пошли, — сказал Ветров и первым вышел из землянки.
Только летчики разошлись по капонирам, как предутреннюю синеву разрезала зеленая ракета. Не успели растаять ее последние искры, а уже взревели моторы, и самолеты прямо из ниш пошли на взлет.
На разбеге горизонт перед глазами Блажко поплыл вправо. Он нажимает на правый тормоз, но безуспешно: машину по-прежнему тянет влево.
— Что еще за чертовщина? — выругался Семен и прервал взлет. Оказывается, левое колесо попало в глубокую колею, прорезанную бензовозом — вчера заправка машин проходила в оттепель. Утром подморозило, а заровнять летное поле никто не догадался. И вот результат: прерван взлет, потеряны драгоценные минуты.
Кучеренко взлетел один и сразу же пристроился к паре комэска.
Блажко вырвал машину из колеи и под неодобрительные, неразборчивые возгласы Локтева хотел было взлететь с обратным стартом.
— Блажко, отставить взлет! — нервно, открытым текстом приказал Локтев.
Не понимая в чем дело, Блажко, красный от напряжения, а больше от обиды за неудачу на разбеге, проклиная всех и вся, вырулил к своей нише. Казалось, весь мир ополчился против него. Могут подумать (это уж как пить дать), что он, Сенька Блажко, струсил, и к одному, еще не рассеянному недоверию, добавится тяжкое подозрение — подозрение в трусости. Ничто так не презирают летчики, как подлость и трусость. Теперь хоть в петлю...
Когда за облаками послышался все нарастающий, режущий уши свист, Локтев понял, что совершилось непоправимое. Немецкие истребители обошли посты ВНОС, и он, командир полка Локтев, выполняя приказ штаба дивизии, выпустил летчиков с блокированного аэродрома, выпустил на верную смерть. Он почувствовал, как немеет правая половина тела, словно ее погружают в холодную воду. «Еще чего не хватало! Только не сейчас!» — приказал себе Локтев и, переложив микрофон в левую руку, начал разминать пальцы онемевшей руки и ногу. А режущий уши свист все усиливался, давил на барабанные перепонки, словно окрестный воздух сжимался под давлением невидимого чудовищного пресса.
Как только послышался гул моторов, Комлев быстро оделся и вышел из землянки. Три самолета набирали высоту, один катился по аэродрому. Комлев перескочил через незамерзающий журчащий ручеек, посреди которого лежал отполированный водой большой камень, пробежал мимо КП эскадрильи к радиостанции.
Из облаков с сумасшедшей скоростью вынеслись два «мессершмитта».
— Бандюг-ги сзади! — крикнул в микрофон Локтев.
«Мессеры» атакуют Бугрова. У Ветрова нет скорости, нет высоты, чтобы сманеврировать. С большой дистанции он дает заградительную очередь. «Мессершмитты» прерывают атаку и свечой уходят в облака. Вторая пара берет в клещи Кучеренко. Бугров резко бросает самолет на желтобрюхого и пушечно-пулеметным огнем зажигает его.
— Так его, бандюг-гу! — кричит Локтев, и тут же дает приказ второй эскадрилье идти на помощь группе Ветрова.
Рев моторов, уханье пушек, треск пулеметных очередей, тявканье зенитной установки — все сливается воедино. Вываливаясь из-за туч четверками и парами, «мессершмитты» непрерывно атакуют. Наши отбивают атаки, принимая оборонительный бой на встречных курсах. Сражаются над аэродромом. На земле каждый что-то кричит, машет руками, но помочь летчикам никто не в силах.
Задымил самолет Бугрова, под крутым углом скрылся за темным гребнем соснового бора. Немедленно туда, за сопку, где сел Бугров, ринулись два стервятника.
— Убьют, ой, убьют они Егора, — простонала оружейница.
Локтев кусал губы. Комлев сжал кулаки до синевы в пальцах.
Запылал «мессершмитт», сбитый зенитчиками. Хлопнул выстрел из ракетницы — сигнал к вылету третьей эскадрилье.
— Кто приказал?! — взревел Локтев.
— Из дивизии, — ответил дежурный по КП.
— Что, и этих на убой? К черту! Прекратить взлет!
Третья эскадрилья, выруливавшая для взлета, повернула к стоянкам.
— Продержитесь еще минуту, продержитесь, — кричит Локтев. — Помощь идет, вторая подходит.
Самолет Кучеренко, объятый пламенем, вошел в отвесное пикирование.
— Прыгай, Афоня, прыгай! — кричат с земли.
В ответ глухой треск где-то за сопкой.
Убийца Афони выводит самолет из пикирования. Ветров бросает свою машину вправо, врезается мотором в желтое брюхо «мессера» и... громовой раскат, тяжелый вздох земли от рухнувших на ее грудь кусков металла, душераздирающий девичий крик. На глазах Локтева слезы. Он молча передает микрофон Комлеву.
Подошла вторая эскадрилья. Она — хозяйка высоты, а следовательно, и хозяйка боя. Грохнулись о землю еще три фашистских истребителя. Остальные скрылись.
Самолеты зарулили на стоянки. Над аэродромом повисла гнетущая тишина. Люди словно лишились речи.
2
Поисковые группы механиков вернулись поздним вечером. Машину Бугрова обнаружили на озере. Мотор ее был пробит пулей. Недалеко от самолета лежало тело летчика. Он, видимо, решил перебежать озеро и укрыться в лесу. Но вражеские пули настигли раньше.
Нашли боевые награды Николая Ветрова.
Самолет Кучеренко ушел под лед озера.
— К утру достать тело Кучеренко! — приказал командир полка инженеру эскадрильи Голубеву.
— Есть! — ответил тот, хотя и знал, каких трудов это будет стоить.
После ужина небольшая экспедиция вышла в поход.
Мороз уже сковал пробоину, от краев которой лучиками отходили глубокие трещины. Рядом валялись бесформенные крылья.
Голубев с группой механиков взялся за расширение пробоины, за установку лебедки. В трещины заложили взрывчатку, подожгли шнур. Раздался взрыв, и эхо, то умолкая, то нарастая, долго плавало между сопок. После взрыва стали вылавливать льдины, укреплять лебедку.
Группа Комлева в это время спиливала, очищала от сучьев, подтаскивала к месту подъема стволы сосен. Работали молча. Изредка кто-то скажет предостерегающее слово, или шепотом предложит заменить уставшего товарища.
Установили стропила, перекинули через перекладину стальной трос. Наступила самая ответственная часть работы. Механики стояли вокруг проруби. Их неподвижные взгляды устремлены в темную воду.
Заиграло северное сияние, осветив бледным светом сосредоточенные лица. Комлев обвел всех внимательным взглядом. Сержант Зайцев отчетливо сказал:
— Я отправлял Афанасия на этом самолете в бой, я его и приму.
Миниатюрные прожекторы — переносные электрические лампочки: — выхватили в темном пятне проруби два круга, образуя световую восьмерку. Петр быстро сбросил белье, опоясался широким матерчатым ремнем, к которому прикреплена веревка, схватил конец стального троса и, как в бассейн, нырнул в перекрестие восьмерки.
Потянулись томительные секунды, казавшиеся вечностью. Все пристально наблюдали за светлыми пятнами. Вот вода расступилась.
— Тяни! — сбрасывая мелкие брызги с губ, крикнул Зайцев.
Механики быстро выхватили друга из воды, натянули меховой костюм.
Жалобно скрипя, ползет стальной трос через сосновую перекладину, поднимая тяжелый самолет.
«Только бы не оборвался трос, только бы не соскользнул самолет», — с тревогой следит Голубев за движением каната.
Наконец истребитель поднят. С трудом сняли колпак и бережно вытащили тело Афанасия.
3
Гробы в гарнизонном клубе утопают в венках от командования дивизии и полка, от партийной и комсомольской организаций, от боевых друзей и военнослужащих батальона аэродромного обслуживания, от металлургов и горняков, от железнодорожников станции и рабочих Мурманска. В зеленую вязь из сосновых веток вплетены цветы. В безмолвном молчании сменяется почетный караул.