Страница 16 из 48
Таня долго думала в этот вечер и решила...
7
Пилот Кучеренко не ждал писем с родины. Правда, еще летом 1942 года он сделал попытку связаться со своей семьей через линию фронта. Тогда группа летчиков перебрасывалась на юг в расположение штаба партизанского движения. Кучеренко упросил друга захватить с собой письмо матери и сестренке.
— Ладно уж, хоть и не положено это делать, но случится бывать в тех краях — попытаюсь организовать оказию, — сказал друг. — Только адрес не пиши, мало ли что может быть. Запомню.
С тех пор прошло много времени, надежды на ответ потерялись. Вот почему таким неожиданным было письмо не только для Кучеренко, но и для всех его друзей.
— Давай, передам, — выхватывая из рук почтальона помятый треугольник, замполит выскочил на улицу. За ним гурьбой повалила вся эскадрилья.
У капониров — шум и гам. Все ищут Кучеренко. Впереди, выкидывая вперед длинные ноги, бежит Блажко.
— Афоня, тебе письмо, понимаешь — письмо! — радостно кричит он.
— Брось, не шути, Сеня.
— А он и не шутит, — ответил за Блажко Комлев и передал письмо.
— От мамы! — обрадовался Кучеренко.
Конверт помят, надпись потерта. По-видимому, прежде чем попасть на почту, оно долго таскалось в карманах, переходило из рук в руки. На треугольнике штамп московского почтамта.
— До Москвы с попутчиками шло, — высказал предположение Афанасий и, волнуясь, развернул треугольник. Исчезла его улыбка, все больше и больше хмурились брови, мрачнело лицо.
— От паразиты! От зверье несчастное! — с дрожью в голосе прошептал он. На глаза навернулись слезы.
— Что пишут? — нарушив тишину, спросил замполит. Афанасий вместо ответа передал письмо. Комлев начал читать вслух:
«...Рано утром ворвались в нашу хату фашисты. Твоя сестрица Ганна спала еще в своей светелочке и видела сладкие сны. Схватили ее злые враги, поволокли на улицу. Я кинулась ей на выручку, да где там: скрутили мои руки, точно железом. Разрывалось мое сердце на части, а помочь своей голубке я не могла, только лила слезы да стонала. Увезли нашу Ганну в неметчину и что с ней сделалось, я не ведаю. Многих дивчин увезли. Стон стоял над селом, как сама родная мать-земля рыдала, а слез-то пролито — реки полноводные. Где же ты, мой сынку? Найдет ли тебя это письмо? Вернешься ли ты до дому? А хаты теперь у нас нема. Спалили ее. Живу у добрых людей, а питаюсь, чем бог подаст».
Две крупные материнские слезы, упавшие на лист, расплылись в большие пятна.
— Придем, мама, скоро придем, — сквозь стиснутые зубы клялись друзья. — Вернем тебе Ганну, построим хату краше прежней, а врагам пощады не будет!
С командного пункта полка пришел Ветров.
— У вас что, митинг? — спросил он.
— Да, — коротко ответил Комлев.
— У меня срочное задание на разведку.
— Я пойду, — решительно заявил Кучеренко.
— И я! — сделал шаг вперед Блажко.
После комсомольского собрания Блажко не мог смотреть товарищам в глаза, а свою вину перед Мирзоевым пытался искупить в жестоких боях. Однако друзья и командование относились к нему недоверчиво, и это его угнетало.
8
Кучеренко и Блажко вылетели на разведку рокадной дороги 10, по которой враг, что-то замышляя, перебрасывал войска с одного фланга этого участка фронта на другой. Сквозь завесу зенитного огня над линией фронта проскочили на большой скорости.
— Слева «костыли», атакуем! — передал по радио ведущий.
Девять одномоторных бомбардировщиков «Юнкерс-87» плотным строем, словно на параде, шли к линии фронта.
С боевого разворота Кучеренко атаковал ведущего. Взрыв и к земле камнем полетел мотор, долго качался в воздухе кусок плоскости, потом и он опустился на сопку.
— От тоби, бисова душа! От тоби, гад! — с ненавистью шептал летчик, бросая машину в новую атаку.
Впереди Кучеренко пикирует машина Блажко. Ее пронизывают огненные трассы. Но Блажко упорно сближается с «лапотником» (еще и так называли наши летчики этот тип вражеских машин). Пуля немецкого стрелка ударила в бронестекло и отпечатала на нем темное пятно с расходящимися от центра трещинами. Блажко крепче сжимает ручку управления. Дистанция — пятьдесят метров. В прицеле искаженное страхом лицо фашиста. Летчик нажал на спуск. Самолет изрыгнул сноп огня. Юнкерс вошел в крутую спираль, а потом, закрутившись в штопоре, врезался в сопку.
Строй бомбардировщиков нарушился. От самолетов отделились сигары- бомбы и рухнули в скалы. С крутым пикированием фашисты стали отрываться от преследования истребителей. Однако те и не думали преследовать: у них было свое задание.
Кучеренко вышел на курс к цели, когда услышал по радио голос Блажко:
— У меня мотор барахлит.
— Пошли домой.
— А задание?
— Что у тебя там?
— Трясет на больших оборотах.
— Тогда занимай мое место, я тебя буду прикрывать. Извиваясь у подножия сопок, вдоль линии фронта идет шоссейная дорога. Разведчики внимательно просмотрели заданный участок. Дорога пустынна. Они уже повернули домой, как вдруг Блажко спросил:
— Видишь?
— Ничего не вижу.
— У дороги примят снег.
Теперь и Кучеренко увидел лыжные следы, уходившие в лощину. Там они и обрывались.
— Вот хитрюги! Врут, не уйдут! — ликующе прокричал Кучеренко.
Он передал на КП координаты обнаруженного противника и, выполнив переворот, ввел самолет в пикирование. Из пушки и пулеметов ударил по пестрой сети и распорол ее. Теперь летчики отчетливо увидели, как мечутся под маскировочной сетью фашисты. Еще, еще один заход. С каждой новой атакой сильнее азарт боя. Вот летчик еще раз нажимает на гашетки, но оружие молчит. «Пересолил, — спохватился Кучеренко. — А вдруг нагрянут «мессеры»? У Семена мотор барахлит, а у меня ни единого снаряда. Плохие мы вояки». Однако своего опасения товарищу не передал.
— Теперь пошли до дома, «горбатые» добьют.
На пути к своему аэродрому летчики встретили группу «илов».
— Сейчас фрицы попляшут, это уж как пить дать, — услышал Кучеренко очередную остроту Семена.
ГЛАВА VIII
1
В это мартовское утро о полетах не могло быть и речи: густой туман окутал сопки, опустился на летное поле. Тем не менее распорядок дня соблюдался точно. Механики, или технари, как их любовно называют летчики, эти извечные труженики, возятся у самолетов. Они постоянно копаются в машинах, ищут неисправности, устраняют и снова ищут. И так без конца, до самого вылета. А уйдут машины в полет — терзаются: все ли сделано, не проглядел ли чего? И пусть механик смеется, балагурит, мыслью и сердцем он там, в воздухе, со своим командиром.
На командном пункте эскадрильи Егор Бугров, склонившись над стенгазетой «Гордый сокол», красивым почерком выводит подтекстовку к рисунку Зайцева, на котором горящий «юнкерс» летит к земле, а истребитель с красной звездой на борту боевым разворотом уходит в высоту.
Колонка этого номера стенгазеты посвящена вчерашней победе Кучеренко и Блажко.
Афанасий, примостившись на диване, уткнув нос в воротник куртки, тихо напевает:
Ветров и Блажко доигрывают отложенную вчера партию — в эскадрилье проходит шахматный турнир. Комэск вышел на пол-очка вперед, и Семен решил сегодня взять реванш, но мелодия отвлекает и он сердито говорит:
10
Дорога, идущая вдоль линии фронта.