Страница 97 из 186
Пока вышла одна рецензия[947]. Автор относится к спектаклю с очень большим уважением, восхваляет актерское искусство и ставит режиссуре упрек за некоторый холодок, не понимая, — как и полагается нашим рецензентам, — что этот холодок происходит оттого, что пьеса еще не совсем раскатилась. Я готов считать самым большим достоинством этого спектакля на редкость донесенный язык Горького. Нет ни одной запятой, которую бы исполнитель не осмыслил до самой глубины.
Да, я еще забыл Пузыреву, которая после большой работы оказалась очень хорошей женой Булычова. Вот это все об этом спектакле.
{415} Сейчас в работе: 1) пьеса Киршона, названия у нее еще нет[948]. Легкая, веселая, четырехактная. (Это много, довольно было бы трех актов на этот сюжет). Для Филиала. Играют: Дорохин, Яншин, Грибов, Бендина, Титова, Конский и т. д. Режиссирует Мордвинов. Если у пьесы будет судьба «Квадратуры круга», то это будет очень хорошо. Но уж никак не больше.
Второе. «Гроза». Неожиданно, не правда ли? А случилось так. Когда мы должны были прекратить работу с «Ложью»[949], нужно было немедленно занять всю группу. Бросились к нашему постоянному списку классических произведений, к мысли о которых мы то и дело возвращались. А к этому времени, я уже много раз слышал о том, что в районах «Гроза» (которою я когда-то занимался во Второй студии)[950] принимается публикой с большим успехом. Я собрал все наше художественное управление, поставил вопрос на обсуждение, и мы решили заняться «Грозой», в особенности в надежде, что спектакль успеем приготовить к весне.
Я уже смотрел куски из третьего акта и специально занимался самой Катериной (Еланская). План постановки, конечно, реальный, однако как бы какой-то былинной песни. Как это ни странно, тон дает Кудряш — Ливанов. Он, как всегда, схватывает роль ярко, талантливо и оригинально.
Третье. «Мольер» Булгакова. Может быть, нужно было после снятия «Лжи» сразу продвинуть эту пьесу. Но тогда в театре еще ждали, что Вы вот‑вот приедете. А так как Вы вложили в эту постановку уже много заданий, то решено было, чтобы она Вас дожидалась. Москвин относится к своей роли с очень большим прохладцем. Это задерживало репетиции. Поэтому теперь назначен ему дублер — Станицын, который и репетирует, кажется, с увлечением[951].
Четвертое. Заканчивается «Пиквик». Мне уже показывали почти полностью, месяца полтора тому назад. После ряда замечаний и отдельных бесед с режиссерами работа продолжается с полной уверенностью, что к весне будет закончена[952].
Вот Вам, дорогой Константин Сергеевич, весь отчет за то время, что я Вам не писал. Настроение в театре, сказать по правде, довольно вялое. В последнее время идут у меня беседы {416} с представителями актерских цехов: Москвин, Книппер, Литовцева, Раевский, Малолетков, Хованская. Опять начинается полоса демократических требований. Приходится налаживать, сдерживать и идти навстречу таким желаниям, которые нельзя не считать совершенно законными.
Устал я, конечно, не только от Художественного театра, а, пожалуй, даже больше от моего Музыкального. Гениальная опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» или, как она у нас называлась, «Катерина Измайлова», имеет громадный успех. Работал я с очень большим увлечением.
Кроме моих театральных работ и забот пришлось очень много выступать в печати и на разных заседаниях. От Малого театра до сих пор не отделался. Все кормлю обещаниями[953]. Но кроме того, и Малиновская упорно настаивает, чтобы я взял на себя художественное руководство ее оперой и балетом[954]. Вот я и уехал в Ленинград. Никого не принимаю, на телефонные звонки не отвечаю и надеюсь в 5 – 6 дней отдохнуть.
Извините за внешнюю форму письма. Посылаю, чтоб не откладывать.
В театре следовало бы сделать несколько крупных реформ по разным частям. Очень уж он похож на старое, дореформенное казенное учреждение. Медленно, косно, без любви, без веры. Что ни предложишь, — ответ один: «Это невозможно!» Прикрикнешь или вызовешь со стороны, — и окажется очень возможно. Но без Вас не хочу делать ни шагу…
Будьте здоровы, спокойны, берегите себя. Обнимаю Вас.
Обнимаю Марью Петровну, и привет всем Вашим.
Вл. Немирович-Данченко
493. Д. Л. Тальникову[955]
1 марта 1934 г. Москва
1 марта 1934 г.
Это Вы не видите за бытом больших событий и отношения к ним действующих лиц, — Вы, а не театр[956]. Когда театр ставил Чехова, это Вы не хотели чувствовать, упирались от глубокой чеховской лирики, а вслушивались в сверчков и вглядывались {417} в колеблющиеся от ветра гардины. Теперь, когда театр рисует жизнь, в которую врывалась большая политика, это Вы не хотите видеть, как все лица этой жизни, каждый по-своему, проникает в эту жизнь, — Вы, а не актеры. Вы не хотите видеть в Топоркове самого глубокого попа-изувера, в Шурке устремленного туда, к борьбе, подростка, в Истрине злостного врага[957], в Меланье изумительнейший образ игуменьи-стервы, надувалы, сильной, сочной опоры косности, — мелкого эгоизма во второстепенных лицах и пр. и пр. … Вы останавливаетесь на мельчайшей детали с полотенцем или кредитной бумажкой — во время простой, живой паузы, — деталях, ни от чего не отвлекающих, Вы останавливаетесь придирчиво, беспокоясь за движение основных идей пьесы. Тут Вы не просто хороший зритель, а защитник принципа, всюду подозревающий крамолу. Вы не зритель, а пристрастный судебный следователь. Ах, бытовая фигура! Ах, бытовая подробность! — Значит, идея загнана в щель или театр ее даже не увидел!
Но как человек театральный, все же со вкусом, против собственной воли, Вы не удовлетворяетесь Леонидовым как раз в той части, где он мало бытовой!..
Или Вы боитесь, что до публики такая идеология, как ее проводит Художественный театр, не дойдет? Ошибаетесь. Или надо приучать публику, чтоб доходило. А это именно должны делать Вы. Это надо делать, а не критиковать, помогать театру, когда он избирает путь «углубленности», а не «поверхностности», а не порицать его за это. Помогать, чтоб проникало в публику настоящее искусство. Ярлыки на образах — не наше искусство…
494. А. М. Горькому[958]
14 марта 1934 г. Москва
Телеграмма
Дорогой Алексей Максимович!
Московский Художественный театр Вашего имени только что сыграл восьмисотый спектакль «На дне», Уже 32 года эта пьеса не сходит с репертуара МХАТ. Появление «Дна» {418} одним ударом проложило целые пути театральной культуры. В годы Октябрьской революции «Дно» приобрело новое значение, сделавшись любимейшей пьесой победившего пролетариата. Имея в «Дне» образец подлинно народной пьесы, мы считаем этот спектакль гордостью театра. МХАТ глубоко счастлив, что связь его с Вами с каждым годом растет и укрепляется и с нетерпением ждет встречи с Вами в своих стенах.
Немирович-Данченко
495. О. С. Бокшанской[959]
19 июня 1934 г. Москва
19 июня 1934.
Москва
Дорогая Ольга Сергеевна!
Перепишите, пожалуйста, мой привет «Турбиным» на машинке. И т. д.
Скажите Николаю Васильевичу[960], что я прошу его не поскупиться на благодарное внимание юбилярам.
Жму Вашу руку
Вл. Немирович-Данченко
К 500‑му представлению «Дней Турбиных»
Когда я думаю о 500‑м дне «Турбиных», во мне возникают следующие желания:
1) чтобы еще много-много лет не наступало то время, когда их дни были бы сочтены;
2) чтобы нити, связавшие творчество создателей этого спектакля с искусством и лучшими традициями стариков, не обращаясь в цепи, закручивались в прочные узы;
3) чтобы искренность моего привета всем участникам дошла до их сердца.
Особо горячий привет шлю полному юбиляру Евгению Васильевичу Калужскому и «юбилярам без двух» Марку Исааковичу Прудкину и Виктору Яковлевичу Станицыну[961].
Вл. Немирович-Данченко
{419} 496. Из письма Л. Д. Леонидову[962]