Страница 78 из 186
Или «Горячее сердце». Тоже сделаем всех этих Хлыновых и Градобоевых такими овечками, что все вспышки девушки будут утрированными…[687]
Что касается «однотонности» постановки — тут я уж ничего не могу поделать. Это если от меня, то мне самому не поправить. Не поправить и если от Степанова с Эфросом[688], а тем более — от Тренева самого.
Вот все не соберусь писать Треневу о том, чтоб Казака выкинул. И не сможет ли жену перенести сюда, к Устинье?..[689]
Вам — Силана?.. А разве Хмелев не хорошо?
Грибунин — непременно Курослепов. Хлынов непременно если не Баталов, то кто-либо из вас, премьеров.
Баталов — городничий?! Зачем? Успеет еще в своей жизни[690]. Ему же Фигаро надо играть.
Отпускать Константина Сергеевича к Рейнгардту — очень не советую[691].
Как звать 2‑ю Студию? Вообще: Тверская, 22 — Спектакли Московского Художественного Академического театра:
«На всякого мудреца»
или: Спектакли Моск. Худож. Ак. театра (бывшая 2‑я Студия)
«Младость».
«Невидимка».
Когда «Елизавета Петровна», или «Невидимка», или «Младость», то скобка (Бывшая 2‑я Студия). А с будущего года и это отойдет.
Конечно, при Вас с Дм. Ив.[692] нет надобности ни в каких ни Митиных, ни Херсонских, — об этом я буду настоятельно говорить[693].
(Хотя Вы с Дм. Ив. самые заядлые халтурщики, — но ведь и им сейчас только этого и надо!)
{328} Да, Вам бы надо, наконец, Фамусова сыграть. Но как?.. Буду думать…
Крыжановская очень приятная актриса, но сколько же «их» у Вас?!. Я бы воздержался. Сами виноваты, не шли вовремя. А теперь отнимать роли у тех, кто переболел самое тяжелое, — нехорошо, нельзя допускать такой несправедливости.
Вот почему я не позволяю брать Бакшеева ни в какой МХАТ, ни в 1‑й, ни во 2‑й.
Отчего Вы говорите, что я не люблю Горчакова?! Я же ведь и притянул его. Нет, я его люблю за многое. Мне не нравится, когда он двуличничает…
«Синичкина» можно посмотреть. Если это блестяще, то нет надобности считаться с Вахтанговым. Ведь там зачинал Горчаков[694].
Я бы поберег Котлубай и Демидова… Не могу объяснить, почему я считаю таких очень полезными в театре… Только в Художественном театре могут быть такие практически мало осуществляющие, но это хорошая черта Художеств, театра, что он такими дорожит. И отходить от этого не следует. Это из того, что есть хорошего в атмосфере Худ. т. Если пойти только по пути «хозяйственному», то они не нужны, но тогда так многое не нужно, что, пожалуй, окажется не нужным и аромат, рабочая атмосфера Худ. т., ничем не заменимая…
«Хижина дяди Тома»?
Не знаю… Если у какого-то режиссера чувствуется острая жажда, сценическая, театральная жажда — предчувствие успеха нового ритма для мелодрамы, — ну, тогда куда ни шло. А для самой пьесы — нет… На что это?..
Вы ничего не пишете о Перетте Александровне. Как на ней отразились кемернские лучи?..
Обнимаю Вас обоих крепко.
Екат. Ник. целует… тоже обоих.
Вл. Немирович-Данченко
{329} 415. К. С. Станиславскому[695]
3 сентября 1925 г. Ленинград
Телеграмма
Дорогой Константин Сергеевич, Музыкальная студия уже благодарила Вас за те пожелания, которыми Вы проводили ее из Москвы. Я с своей стороны хочу послать Вам мою самую сердечную признательность. Очень ценю Ваше желание быть вместе в трудные минуты. Вам и мне трудно, потому что мы не можем ни на один шаг оставаться равнодушными к достоинству наших работ. Но пока в нас это есть, живо все то, что мы вкладывали в наше общее дело. Обнимаю Вас.
Немирович-Данченко
416. Из письма А. И. Сумбатову (Южину)[696]
30 августа – 7 сентября 1926 г. Париж
30 августа
Милый Саша! Я носился — то из Трепорта в Париж, то обратно, потом мы уехали в Дивонн, это даже парижане плохо знают, около Женевы, а теперь опять в Париж.
На днях мы уплываем. Отплытие в Америку — очень много хлопот. В прошлом году это все проделывал мой уполномоченный по поездке студии. Теперь же мне больше приходится самому принимать участие[697].
… Порассказал бы я тебе, насколько стал мудрее в смысле ожиданий, стремлений, надежд, распределения своих сил… Самое главное, к чему приучаешь себя: поставив себе цель, иди к ней, не растрачиваясь ни на что другое, и никогда не ослабляй зоркости, потому что, знай, что все-таки то, чего ты хочешь, придет совершенно неожиданно и, наверное, не там и не тогда, где и когда ты рассчитывал.
Извини, если я еще немного остановлюсь на себе.
Я в последние годы, лет за пять, стал увереннее, — сказал бы даже так, — наконец от чего[-то] освободился или окончательно нашел в себе опору…
{330} Был такой случай, — ты его, конечно, не помнишь, а у меня он врезался в память на всю жизнь. Я и ты вышли от меня в Чудовском переулке (на Мясницкой), было днем. Мы говорили с тобой, спорили и с этим вышли. И еще, проходя по дворовому переходу до ворот, ты, идя впереди, сказал с какой-то хорошей, мужественной дружбой: «Вообще, Володя, при всех твоих достоинствах (до которых нам далеко, — прибавил ты, чтобы смягчить), ты все еще какой-то незрелый». И еще немного развивал эту мысль.
Я тогда почувствовал в этих словах одну из тех редких правд, которые освещают всю глубинную сущность. И помнил я об этом всегда, и вдумывался на всех путях и случаях моей жизни. Но я довольно скоро понял, что это не незрелость. И не бранил себя за нее. Я понял, что она от противоречивости между большой внутренней содержательностью, идеологической требовательностью и реальной жизнью, от какой я все-таки не хотел отказываться. И чем глубже мое отношение к жизни и мельче ее реальность, тем компромисснее моя деятельность. Я преодолевал частично, завоевывал право быть собою — кусками. И революция мне помогла чрезвычайно. Для меня от нее выигрывала моя идеологическая закваска, а умалялась та внешняя сила житейского консерватизма, ради которой я так часто не был самим собою.
Насчет моего «блестящего» предложения в кино — это тоже не совсем верно. Я ни одним звуком не возразил на ту цифру, которую мне предложили. А разумеется, мне предлагали в ожидании торговли со мной. Гест говорил: «Мы взяли его (т. е. меня) даром»… Правда, мне платят пока только за вступление в дело, а если я буду ставить или что другое производить, то будет другая плата. И в этом смысле возможности больше[698].
И все-таки… Америка, Саша, выжимает все соки. Она, еще не создавшая сама духовных ценностей, жадно набрасывается на все, что ей кажется для нее нужным, но платит с огромной требовательностью.
Все эти россказни о легкости наживы в Америке — сплошная ерунда. Люди бьются буквально как рыба об лед. Есть имена (я говорю об артистических) зарабатывающих много, {331} но таких имен 20 – 30 на всю Америку. Живут экономно, с большой сдержанностью, работают все до устали, до измору…
7 сентября
Опять сколько дней прошло!
Сегодня получили славное письмецо от Маруси, поцелуй ее крепко от нас. Завтра утром из Парижа — в Шербург (специальные поезда, берущие нас, едущих в Америку, точнее — поезда парохода, отплывающего в этот день), а часа в четыре на том же пароходе, на котором отплывали в конце ноября, — «Мажестик» — огромный, 56 тыс. тонн. Более 900 футов длины. Я как-то вымерял от подъезда Большого театра до самой белой Китайской стены (через сквер и розарий). И высотой в 10 этажей. Плывет более 3 000 человек.
Как-то во мне все еще нет чувства, что я еще на год уплываю на другое полушарие.
А Лос-Анжелос — это от Нью-Йорка через всю Америку к Тихому океану, пять суток экспресса!
Общество, которое меня пригласило, — сосьетеры — все лучшие артисты кино: Мэри Пикфорд, Дуглас и Чаплин, Норма Толмадж, Барримор (лучший Гамлет в драме), и т. д., я их никого не знаю.
Значит, Саша, я уплываю. Но непременно хочу иметь постоянные сведения о тебе и о всех вас.
Вот что, Саша и Маруся. Мой секретарь Ольга Сергеевна Бокшанская вернулась в театр. Пожалуйста, сообщайте хоть через нее. Или по телефону, или вызывайте ее.