Страница 68 из 186
Ваши письма из Америки меня вполне удовлетворяют. Кроме Ваших, я получил одно от Василия Васильевича[595], очень трогательное ко дню юбилея, и одно от Бертенсона, которое мне доставило мало удовольствия: какой-то образчик заурядной петербургской дипломатии. Это письмо им написано в то время, когда сюда уже пришли разные вести, которые Бертенсон находит нужным в письме ко мне или скрывать, или переиначивать, или золотить…
Вы все жалуетесь, что я Вам не пишу. Мне кажется, что вам вообще отсюда пишут обо всем, что у вас все знают. А мне трудно сесть за письмо.
Рассказывать о моих работах художественных мне не хочется, не хочется болтать на эти темы. А так вообще писать — не до того.
Впрочем, вот пишу же.
… В 1‑й Студии скоро пойдет «Любовь — книга золотая» А. Толстого.
3‑я наконец скоро покажет «Женитьбу». Там дела смутны. {283} Захава и Тураев увлекаются Мейерхольдом и стараются увлечь других. Мне все время приходится вмешиваться.
2‑я показывала мне вчерне два действия «Невидимки»[596], а сегодня показала совсем вчерне два действия «Розы и Креста».
4‑я путается все еще с «Кофейней».
Я на нее дуюсь.
… Кто это смеет говорить: «Какой же это юбилей в Москве? Ведь решили же не справлять, и “нас” там нет!» Я знаю, что это кто-то у вас говорит.
О том, что юбилей здесь не справлялся, не может быть речи — это было двадцать раз объявлено. Так чего же еще хотел бы этот недовольный тем, что происходило в Москве? Чтоб я умер, что ли? Или чтобы этот день, 27 октября, исчез из календаря? Или чтобы все студии так мало любили Театр, что не отметили бы день его 25‑летия?
Обругал бы я этого недовольного, да не знаю, в каком роде произносить брань — в мужском или женском.
… Я получил «Карамазовых». Какой это ужас! Вот удружили, что по всем афишам и рецензиям говорится, что этот текст составлен мною!!!.. Такой скверной литературной репутации мне еще никогда не делали. Нельзя ли хоть в дальнейшем этого не повторять? Даже не понимаю, как не хватило чутья и уважения к моему имени! Ничтожный осколок из моего «двух-вечернего» текста!
Чувствую, что мое письмо сегодня не праздничное (сочельник), брюзжащее, и сознаю, что 19‑дневное расстояние усиливает тяжесть впечатления, но ничего не могу поделать, не могу кривляться, что радуюсь.
Постараюсь написать скорее еще…
Ваш В. Немирович-Данченко
Сборы у нас очень хорошие, но благодаря некоторым обстоятельствам, о которых писать неудобно, в общем понизились. То есть нельзя назначать высокие цены.
Завтра, 25‑го, в первый день праздников (спектаклей нет) играем экстренный спектакль (благотворительный) «Анго» в Большом театре. На балу у Ланж танцуют Гельцер, {284} Рейзен, Жуков, Смольцов и др. — весь цвет балета. Вчера репетировали с ними от 1 часа до 5 1/2.
У Мейерхольда имеет успех новая пьеса (русского автора)[597]. Играют всё актеры Незлобинского театра. Пьеса не очень-то революционная, скорее — американски-кинематографически-буржуазная мелодрама.
В Малом театре дела отличные. Тоже идет пьеса новая, нового русского автора[598]. Пока эти авторы как-то не запоминаются, — оттого не именую их.
Кроме того, в Малом возобновлена «Сердце не камень» в очень отсталых тонах и постановке. Но отлично играют Давыдов и Пашенная.
О том, что Вера Николаевна[599] будет играть у нас Лизистрату, — Вы, вероятно, уже слышали.
В. Н.‑Д.
Екатерина Николаевна очень, очень благодарит Вас за внимание, посылку, за память.
Кланяйтесь от меня.
389. О. С. Бокшанской[600]
6 – 7 января 1924 г. Москва
6 января (24 дек.) Старый сочельник. Воскресенье. У нас два спектакля. Утром («Синяя птица») — все-таки полно. Вечером («Турандот») — еще не знаю… Завтра старое рождество. Праздновать не велят. Но понедельник, поэтому в театре ничего нет.
Интересно, как-то будет театр относиться к праздникам в будущем году? После того, как вы играли во все дни. Я часто ставлю в пример репертуар Филадельфии (или Чикаго?) в прошлую страстную и пасху[601].
Я Вам не писал, должно быть, две недели. Последнее мое письмо было сердитое, брюзжащее. Что-то многое меня раздражало.
Встретили мы Новый год. Хорошо. Этой встречей я несколько занялся… Я видел, что большой дружной вечеринки ждать нечего, так как даже в Музыкальной студии завелось {285} гнильцо, которое еще не вполне ликвидировано. Тогда я решил сделать встречу официальную. Без так называемых «номеров», но с оркестром. Большой стол, с строгим распределением мест по моему плану и с моим же распределением ближайших столов. За большим столом — в центре я и Екат. Ник. Около меня Малиновская, около Ек. Ник. — Сушкевич (Чехов не мог быть). Визави Михайлов, Соколовская. Дальше от меня (за Малиновской) Владимир Сергеевич[602]. И т. д. — представители 1‑й Студии: Бромлей, Гиацинтова, Бирман, Берсенев — и Музыкальной: Бакланова, Преваль, Белякова, Лосский. За другим столом — 1‑я Студия, за третьим — Бакалейников, Баратов, Изралевский и т. д. Потом 4‑я Студия, стол Ив. Ив. Титова и т. д. и т. д. Был стол Большого театра (Озеров с женой, Мигай, Степанова). И речь я держал праздничную и мягкую, но официальную и в некоторых частях очень серьезную.
И вот, несмотря на официальность, вышло на редкость хорошо. А может быть, именно потому…
Разумеется, пили за «странствующих, путешествующих»… в частности, за К. С.
В 1‑й Студии сыграли пьесу Ал. Толстого «Любовь — книга золотая» — очень хорошо в актерском отношении, но пьесу публика приняла холодно.
Во 2‑й мне показывали куски (два акта вчерне) «Невидимки»[603] и два акта «Розы и Креста». Все совсем вчерне. <…>
4‑я — еще раз показывала «Кофейню», все еще совсем плохо.
В 3‑й брожение вылилось в разные собрания, резолюции… По моему совету Завадский принял самые решительные меры, вплоть до категорического запрещения участвовать у Мейерхольда (туда было двинулись кое-кто). Сам Завадский дошел до того, что во время «Турандота» (в студии) упал в обморок, но дело наладилось: все стихло.
В Музыкальной студии все благополучно, работают, — однако я закрыл «Художественно-административный совет» (Бакалейников, Баратов, Рошет, Попов, Грузинов). Причем имел три длительных беседы с первыми двумя. Ни в обморок я не падал, ни собраний, для меня неприятных, не было.
{286} Жизнь театральная в Москве вообще как-то притихла. Борьба, бунты, нападки — все куда-то ухнуло… Сборы делают, кроме «Лизистраты», в Малом — «Железная стена» и у Мейерхольда «Озеро Люль».
Ваши письма, дорогая Ольга Сергеевна, получаю аккуратно. Получил и письмо Сергея Львовича[604] с заметками о постановках в Нью-Йорке[605]. Получил и телеграмму за подписью тройки — со днем моего рождения, был очень тронут. Благодарю за хорошие минуты.
Во вторник Вера Николаевна[606] играет Лизистрату. Будет играть очень хорошо. Говорит, что счастлива. Работала с огромной энергией. Студия отнеслась к ней отлично. Репетировали с большим вниманием, очень добросовестно.
Как-то Вы путешествуете из города в город?
Крепко жму Вашу руку.
Приветы — Николаю Афанасьевичу, Рипси, Леониду Давидовичу, Бертенсону и всем, кому это может быть приятно.
В. Немирович-Данченко
Понедельник. Рождество. Магазины — одни открыты, другие — все-таки закрыты. Хлеб свежий. День считается будничным.
Вчера в ночь Чехов позвонил мне, что умер Константин Леонардович Книппер. Сегодня уже выхлопотал (Трутников) разрешение хоронить в Ново-Девичьем. (Ведь Ново-Девичий закрыт, и там уже не хоронят.)
Сбор вчера и вечером был полный.
С угрожающей очевидностью надвигается время для решения важнейшего вопроса нашего существования: что же будет дальше? в будущем году? Какой будет Художественный театр?
На днях я имел тяжелую беседу с Малиновской. Я ей говорил, что она не только не пользуется Новым театром[607] толково, для искусства, но еще и вредит нам, утверждая там то, против чего мы боремся, — что Новый театр должен быть отдан нам. Тогда я слил бы три группы, чтоб давать два спектакля в вечер.