Страница 115 из 186
Извините!
Ваш Вл. Немирович-Данченко
564. М. Н. Кедрову[1170]
3 сентября 1940 г. Москва
«Враги».
При всем том, что Ваш Бардин сделан четко и, как у нас любят хвалить, — мягко, исполнение, во всяком случае, сразу обнаруживает актера-мастера, — при всем этом я никак не могу примириться с таким ритмом роли. А стало быть, в какой-то области, и самого образа. Этот, Ваш, ритм вне общей тональности {497} спектакля, вне его горячей насыщенности. Ваш Бардин из другого спектакля[1171]. Так же, как и из другого спектакля Ольга Леонардовна[1172]. Оба вы мастерски ведете диалоги из пьесы, где разыгрываются те или другие личные комедийно-драматические столкновения, даже преимущественно комедийные; рисуется быт меткими живыми чертами, но не образы из огромной, насыщенной страстями и гневом атмосферы. Бытовые черты взяты жизненно и просто, но в настроении благодушного отношения к событиям. Вы и Ольга Леонардовна не только не помогаете фантазии зрителя, его восприятию подниматься от быта до эпохи, а скорее принижаете. Рядом с Хмелевым, Тарасовой, Соколовой, Прудкиным, Бендиной, Орловым, образы которых тоже жизненно бытовые, но взяты в пьесу.
Отчего это происходит?
Только оттого, что Вы идете на сцену не с теми задачами, Вы идете рисовать, технически очень умело, бытовую фигуру, которая сама по себе и не требует сильного захвата. А надо идти с чувством смертельной борьбы за существование. Шахматы — шахматами, но тут начинает трещать капитал, основа всей жизни, да и не только капитал, а и многое-многое, еще более важное. И он не просто кисель и мямля, а бестолково, с дурацким либерализмом, но со всей внутренней энергией, со всей страстностью ищет своего либерального выхода и, быстро уставая, с дряблой, хотя и напряженной мыслью попадает в киселя и мямлю. Тогда и темп роли не тот!.. А Вы попадаете в ленивого Манилова.
Качалов играл с огромным темпераментом и в отнюдь не замедленном темпе и все-таки был либеральный кисель.
565. В. А. Орлову[1173]
Сентябрь 1940 г. Москва
«Враги».
Вы великолепно играете Якова Но как Вы ведете теперь сцены «Жизнь имеет лицо» и потом с Татьяной: «Она спрашивает меня» — принимаю по замыслу, но не по исполнению. {498} У Вас выходит так, что вот‑вот он доходит до delirium tremens, пьяной горячки, — не возражаю. Но это надо сделать не голо актерски, а идя от характера: полукупец, полупомещик. А Вы играете как раз вообще, по актерскому трафарету. Помнится, мы с Вами во второй из этих сцен нашли мизансцену более глубокую, хотя и более скромную, стыдливую, что больше отвечает Вашему образу. А у Вас — нескромно по-актерски. Это понравится старому театру, а не нам.
Может быть, и вообще, по всей роли, а может быть, даже и по всем Вашим ролям Вам надо мысленно проверить, не теряете ли Вы то там, то сям этой прекрасной — назовем так, — скромности. Раз Вы пошли сильно по педагогической части, такой уход от скромности к голой технике неизбежен. Обратите на это внимание. Из спектакля в спектакль, из класса преподавания в класс, из одного показа в другой, постепенно стирается этот пушок персика, или винограда, или сливы, этот аромат, и исполнение становится технически хорошим, а поэтически — присушенным[1174].
Вл. Немирович-Данченко
566. В. К. Новикову[1175]
Сентябрь 1940 г. Москва
Зачем Вы так кричите?
И это касается не только «Врагов»[1176]. Это вошло у Вас в привычку. Приветствую боязнь впасть в «мягкие», жизненные полутона, так легко снижающие ритм до мелко-бытового. Хорошо, что в Вашей сценической энергии чувствуется, что Вы охвачены общей атмосферой эпохи, горячей, насыщенной, гневной, что Ваши задачи — крупного масштаба, а не только мастерского рисования фигуры. Но разве Вы не можете сохранить силу внутренних замыслов без этого непрерывного крика?..
Ваш Вл. Немирович-Данченко
{499} 567. О. С. Бокшанской[1177]
9 (?) ноября 1940 г. Заречье
Ольга Сергеевна!
Я бы посоветовал «Горьковцу» просить Василия Григорьевича[1178] о перепечатании его статьи из «Театральной декады» от 4 ноября. Большая часть нашего коллектива не читала, наверное. А статья так убедительно и сильно говорит об очень важном, что должно дойти до всего нашего актерского цеха[1179].
568. Е. Е. Лигской[1180]
6 февраля 1941 г. Барвиха
для передачи руководству
Музыкального театра
имени Вл. И. Немировича-Данченко
Слушаю по радио «Периколу». Два акта. Эльяшкевичу (и Акулову): вступление играется до неприятности небрежно, нестройно. Сразу, первое впечатление — недисциплинированного оркестра[1181].
У Эфроса голос звучал хорошо, если не считать короткого дыхания на la bйmol. И пел хорошо. Играет не плохо, но еще не искренно, не нашел себя, свои переживания. И робко гонит роль[1182].
У Голембы голос по-новому — нежнее обычного. К bel canto близко. Но чего-то боится[1183].
Канделаки немного криклив и не столько ищет внутренних задач, сколько заботится о доступе к успеху у публики, очень этим занят и потому не спокоен. Все еще нащупывает[1184].
Федосов все еще напряженно однотонен. Непрерывное forte утомительно. Тоже больше занят доходчивостью до смеха, чем своими задачами[1185].
Ценин очень хорош. Он и характерен и живет, чем Панательясу жить полагается, и в то же время не навязывает зрителю юмора, не напрягает, хотя и чутко следит за реакцией в зале[1186].
У этих трех, так сказать, несущих веселое настроение залы, трудная задача, требующая непрерывного мастерства — {500} соединения и смешного в образе, и донесения в зал фразы, и простоты, и яркости, и логики, и человечности, и все это — со вкусом, без навязчивости. Конечно, необходимо чувствовать зрителя, необходимо мастерское преодоление его невнимания или равнодушия, но страх, что «не дойдет», заставляет подчеркивать, навязывать, и это грубит само искусство. Очень трудно. А хотелось бы, чтобы актеры чутко понимали, что художественно вкусно, а что аляповато. Эта работа и делает мастера. Мы на пути — дикция отличная, желание огромное, план роли ясен — только еще беречь чувство художественного вкуса.
Вл. Немирович-Данченко
569. П. А. Маркову и П. В. Вильямсу[1187]
6 (?) февраля 1941 г. Барвиха
Венеция.
Отчего мною как-то не принимается показанный макет?[1188] Оттого, что в нем как бы шли больше всего от игорного дома и мишурного блеска куртизанки. А не от Венеции и баркаролы. У Вас Венеция только за окнами. Толпа гостей заслонит ее от зрителя — и стоп. А зал — игорный дом вообще — блеск зеркал, какой можно встретить и в Петербурге, и в Вене, вообще…
Ощущение Венеции — каналы, гондолы, вода, дома (как кто-то хорошо определил) отжившей красоты. И эта отжившая красота и на линючих красках стен, и на кружевных колоннах, и окнах, и на небольших гостиных и залах, и на сеточных головных уборах, и опять кружева и кружева, которые плетутся там же. И дом этой куртизанки старинный, очень высокого былого искусства, а не трафаретно крикливо берлинский. Она баба с большим художественным вкусом, умеет ценить золото, но и поэзию и музыку. Может быть, это дом какого-то разорившегося последнего в роде…
И баркарола — мягкий плеск и тишина. И гости совсем не шумливые. В игорных домах всегда очень тихо. Когда идут {501} играть, когда собираются играть, то игрецки сдерживают волнение; риск и скрываемый страх сковывают движения. И вакхическую песнь можно обновить не базарно-бравурно, а как-то мягко, поэтично, интимно-бравурно. Как бы в небольшой интимной компании, а не с оперным хором. Блок, Верлен, Вяч. Иванов не читали бы своих песен громогласно.